Re dei serpenti - Король змей

Мир полон чудес. Но увы, далеко не самых светлых и сказочных. Реальность плещет через край скользким холодом и ознобом, трещащей по швам ледяной жестокостью, вгоняющими в страх черно-белыми пейзажами, сумбурными пятнами кишащих прохожих. Каждое из мелькающих пятен имеет собственную жизнь, предназначение которой определено заранее. Посылами вселенной, что безбожно награждает каждого презентом под названием «судьба». Судьба презренно, нагло вплетается в жизни неизвестных, одинаково серых пятен незримой нитью. Переплетает плоть, кровь и чернь мириад тысячи звёзд, прибывших издалека. Вкрапляется намертво, на живую, болезненно и вовнутрь. Вселенная знает, как каждому из прохожих будет лучше. И пятна отчаянно жаждут её сигналов из далекого, пустынного космоса, обожествляя, превознося её значение, величие. Словно вселенная — мать всея полотна бесконечных, невзрачных клякс миллиардов угрюмых, безжизненных, но уверованных в громкую судьбу пустых прохожих. — Местная преступная группировка возобновила свои противозаконные действия. Мы призываем вас быть осторожными в позднее время суток, дорогие граждане. Очередное пятно важно вещает через телеэкран. Голос его звучит так же холодно, как и эта выдающаяся особой слякотью поздняя осень. Зябкий ноябрь. — Ты здесь работать собираешься или отсиживать жопу за втыканием в телек, а? Очередная грязная клякса прозвучала грубо и громко над ухом. Это хозяин кафе. Вечно он гневается на молодых работников, спихивая все обязанности лишь на них. Лицо его такое же серое, размытое, как и у сотни других. Мальчишка приподнимается с места, с неохотой возвращаясь к работе под надзором грозных и тёмных глаз. Сто человек в день. Сотня очередных, одинаковых. Единственное, что их отличает, выделяет на едином полотне — их предназначения. Выгравированные на коже, под ней. Видимые всем, но при этом запрятанные глубоко внутри, в самом сокровенном. Называемая судьба человека — обыкновенный рисунок на его теле. Дата, название, имя, изображение точной трактовки или её расплывчатая копия. Словно все невидимые нити сходятся на одном кусочке вселенскими чернилами. Как у хозяина кафе — «l’еx osteria». Несложно догадаться, что это название его заведения. Буквы въедаются будто чёрной краской, жгучей, вязкой смесью. Никому не известно, когда нити посетят тебя, чтобы наградить судьбой. Возможно, перед покупкой квартиры или за день до долгожданной свадьбы. Звёзды впечатают поверх синих вен чужое, незнакомое имя, заставив оставить любовь, возможно, всей твоей жизни. Потому что вселенная безжалостна: она не спрашивает, она назначает. Однако даже у матери людских картин, беззвучной и всемогущей космической материи есть своё негласное правило; оно неискоренимо, неизменяемо: дарить, а не отбирать. Наполнять, а не опустошать. Парнишка же за кассой зовётся пустым. На его теле нет ни единой судьбоносной отметки. Вселенная обошла его стороной, на лоскутки разодрав чёрные нити ещё у их самого основания, зачатка. Оставила одни ошмётки, призрачные намёки, громкое, но всё ещё молчание. Люди, пятна, оборачиваются на него, едва услышав о такой «особенности»: кто-то с опаской, кто-то с удивлением, кто-то с презрением вперемешку с непониманием. Бедное, пустое дитя. Про него печатали статьи в газетах, его хотели показать по телевизору, предать огласке такой редкий феномен, на деле желая лишь высмеять его неполноценность в этом мире, будто он здесь чужой и ему не принадлежит. Вот только парень в бордовом фартуке с белой наклейкой l’еx osteria поверх не видел никого ничтожнее этих прохожих. На их покровах красуются смоляные знамения, предначертания, обрамляя тела и их участки: голени, спины, запястья, колени, уши и порой даже их глухие лица. Да только что в них благородного, необходимого, важного? Вместо ответа парень получает лишь людской отзвук: негромкий кашель, шёпот, шипение, клацанье зубов и невдумчивый, молчаливый взгляд. Такой одинаковый и пустой, как у всех. Телевизор меркнет под звук пульта, а хозяин тяжело валится на стул где-то в углу. Наблюдает, не втайне, а намеренно, строго, зловеще. Словно парящий над пустыней с умирающей жертвой внизу коршун — ждёт малейшей оплошности, чтобы наброситься, вцепиться, вгрызться. Взгляд тёмный, а жадный блеск глаз едва уловим. За окном непогода — сыро, темно, холодно и мокро. Недавно прошёлся дождь, намочив асфальт, здания, вывески и прохожих, состоящих из пятен. Как бы им не расплыться, не раствориться в этом сером, скользком и дождливом уличном мраке. Да только никто и не заметит разницы в серости этой обыденности, случись оно так, расплывись эти пятна в кучу, огромную отметину на влажном, темном от ливня асфальте. — Тэхён, ты же слышал? Коллега обращается к пустому парнишке по имени. Мужчина в углу тут же наседает на этот завязавшийся диалог тяжелым взором. — Что? — Ну, про местных преступников. Говорят, подтвердились несколько убийств и разбоев недалеко от нашего района. — Слухи, да и только, — отвечает безучастно, без надлежащих скорби и страха. Даже не смотрит. Слухи, они не говорят. Они лишь звучат, как инструмент, далеко не музыкальный, конечно, а как инструмент управления глупыми, боязливыми людьми. И слухи эти живут в голосах, головах людей, размножаясь, как стаи мерзких, шуршащих жуков. Прихлопнуть бы их, размазав, позволить слиться насекомым с тысячами прочих оттенков чужих пятен. Да только бесполезно — они кишат повсюду, пока питаются человеческими страхами, слетают с развязных, ничего не смыслящих языков. — Да уж погоди, слухи на TV вряд ли бы так широко транслировали. — Местное телевидение только на это и способно. — Ну ты и скептик. И всё же, будь аккуратнее, — коллега отходит от него, метнувшись в направлении подсобки, едва заприметив сжатый взгляд своего начальника со стороны. Субботняя смена заканчивается поздно. За панорамным стеклом кафе, один за другим, тихо угасают последние уличные фонари. Хозяин всё же оказывается бездушным человеком. Тэхён собирается второпях, ему ещё готовить ужин, болтать с мамой за одним столом о делах житейских, планировать задания на воскресенье и кормить свою единственную собаку по особому расписанию. Коллега по работе предлагал подвезти Тэхёна хотя бы до ближайшей остановки, но тот всё отпирался за ненадобностью такого благородства. И сам справится, не маленький. А разговоры про банды плохих парней — страшилки для школьников. Бледная луна едва разбавляет этот мрак. Температура же наверняка понизилась на добрые пару градусов под вечер, и парнишка, озябши, ёжится в легкой ветровке. Шумный ветер подсвистывает, забирается под ткань, нагло гуляет по коже, заставляя мелко дрожать. Парень лишь непокорно шмыгает носом и идёт дальше тёмными, забытыми переулками. Ведь разве срезать путь в двенадцатом часу ночи не хорошая идея, чтобы быстрее добраться домой? Громкой компании где-то вблизи так не кажется. Их голоса, наверное, заполоняют весь воздух, всё пространство от стены до стены и ещё эхом раздаются в оставшейся беспросветной пустоте ближе к небу. Тьма съедает их кривые фигуры в конце улицы, где виднеется лишь один поворот направо. Тэхёна внезапно настигают мурашки. Он не трус и совсем не боится. Но подсознание и нагнетание со стороны кричат ему бежать отсюда, вернуться обратно к исходному, пускай задержаться, но в конце концов прийти домой целым и живым. Однако пока сознание хочет одного, ноги желают другого. Они упрямо шагают вперёд, не поддаваясь опасениям, стоп-сигналам и даже мерцаниям высоких звёзд, посыльным матери-вселенной. А может это они шепчут ему дорогу? Толкают вперёд, задают шаг, заставляют завывать в ушах ветер, чтобы перебить чужие, пугающие голоса. А те всё приближаются, надвигаются громоздкой волной, как и искривлённые тени множества неизвестных пятен. В Тэхёне что-то щёлкает, стучит в рёбрах или под ними, заставляет упасть на сырую землю, спрятаться за грудой мешков мусора и огромных контейнеров. Голоса звонко бьют по ушным перепонкам, нагнетают, затрудняют дыхание. Хотя Тэхён наверняка и вовсе не дышит, когда вместо голосов теперь слышится топот ног. Чей-то тяжёлый шаг медленно крадётся мимо, словно чуя чужака рядом. И ноги, незнакомые, отторгающие, страшные останавливаются совсем рядом. Парень замирает в тот же миг вместе со всеми своими органами. Кажется, что даже сердце его на мгновение биться совсем перестаёт. А затем, когда мешки мусора в ту же секунду разлетаются в разные стороны, разгоняется до бешеной скорости, грозясь выскочить через острые прутья грудной клетки. — От кого мы здесь прячемся, трусливый крысёныш? Мокрый воздух заполняет гогот противного смеха. Один рывок, и Тэхён оказывается поднят кем-то очень сильным, оставаясь на весу. Его сдавливают у горла, прижимая к холодной стене. Ледяная дрожь пробегает по коже, воздух в лёгких кончается и выбивается в попытках выбраться из захвата. Слова не лезут в голову на фоне нарастающей паники и столь внезапного нападения. Парень лишь отчаянно задыхается в чужих руках, давится пустотой пространства, спёртостью морозного воздуха и удушающего страха из подкорки. Вот он, конец? Значит судьба уготовила ему стать безобразным, серым и несуществующим пятном? Запросто раздавленным, блеклым, меркнущим на фоне других? Тело ослабевает и перестаёт сопротивляться. Возможно, по импульсам самой вселенной сверху. Потому что в Тэхёне желания жить хватило бы с головой. Но его отнимают, глумятся, топчут. Безжалостно и жадно крадут кислород, оставляют без надежды и жмут к стене из холодных кирпичей. Из последних сил парень неожиданно взмахивает ногами и чудом выбивается из цепкого замка ладоней, совершив нехилый толчок. Бьётся о стену, пока на фоне эти мерзкие силуэты, не стесняясь, гогочут. Они колко шутят на этот счёт, говорят, что это была неплохая попытка и что Тэхён, оказывается, бойкий малый. Но глаза их даже в темноте, поглощающей, нещадной, горят омерзением. — Притаился, как скот. Да ты, мышонок, смелый мальчишка. Кто тебя подослал? — Я не знаю, о чем вы говорите, — прохрипел он, с трудом выдавив дрожащий голос. Ожидаемо, ответ Тэхёна сопроводил новый перекат группового смеха. А затем они все изменились в лице. Так, что дотронься — и порежешься об эту сталь, непробиваемую и острую. Строгие, грозные взгляды, направленные сверху вниз. Да он и вправду, как загнанный в угол мышонок. Вот только не толпой котов, а… — Ты знаешь, мальчишка, — главный нападающий присел на корточки, насмехаясь над положением бедняги. — Кто питается мышами? Сжирает их целиком, переваривает внутри кислотой, хрустит хрупкими косточками, давит органы и выдирает самый главный — сердце? Парень шумно выдохнул, побоявшись даже пошевелиться. Мужчина, угрожающе оскалившись, закатал рукав. Предплечье его помечено чёрными вселенскими нитями, из которых крупно вышита шипящая змея. Тэхён в момент понял, кем они являются. Каждый из них обладает подобной меткой в виде змеи. Опасной, коварной, извилистой убийцей. Гадюки. Группировка змей. Те самые, о которых сейчас гудит весь городок. Те самые, которые подняли на уши все вышестоящие органы. Те самые, перед лицами которых в ужасе дрожат и молят о пощаде. Вот только жизнь и встреча с ними, как две параллельные прямые, которые никогда не пересекутся, не найдут общей точки и впоследствии разбегутся в пространстве отрывистыми линиями остатка пульса своих жертв. Внезапная стройная тень втиснулась в толпу, разогнав всех одним своим появлением. Она предстала перед трясущимся мышонком, величественно возвысившись. Лунные блики игрались с чертами лица новоприбывшего незнакомца. Томящий взгляд долго бродил по Тэхёну, а губы покоились в молчаливой усмешке, совершенно беззлобной и непринуждённой. Тень поинтересовалась происходящим, и голос его прозвучал отлично от других — более спокойно, гладко. Тень бросила что-то Тэхёну в руки, и тот инстинктивно словил предмет. Зажигалка. — Не подкуришь мне? Тембр его завораживал. Манера речи точно разнилась с предыдущими бандитами — голос ложился на слух, словно мёд. Так же сладко. Мальчишка беспрекословно исполнил просьбу. Пальцы его всё ещё тряслись, потому и огонь дрожал вместе с ними. В небольшом свете и искрах Тэхён рассмотрел незнакомца ближе — рисунок его красиво расположился на шее. Змея словно крепко держалась за лозу или деревянный ствол, обвивая кожу вокруг. Такая же поглощающе чёрная. — А сам? — Тэхён вопросительно захлопал глазами. Никто не смел нарушать их короткий, ознакомительный диалог, поэтому воцарившаяся тишина пугала даже больше, чем мерзкий смех толпы с минуту назад. — Сам куришь? Отрицательно мотает головой, и тень вздыхает. Сигаретный дым задевает мальчишку, и тот жмурится, кашляет, но так тихо, чтобы никто не услышал и не заметил его присутствия, как вроде самый настоящий мышонок, пищащий тихонечко в кухонном уголке. — И что мне с тобой делать? — поинтересовалась тень. Ветер резво подхватывал разлетающийся пепел. Серая пыль сигарет осыпалась Тэхёну на куртку, и тошнотворный запах сносил голову. Заботливая тень опустилась на колени и стряхнула остатки, устранив проблему. Мальчишка боязно заглянул тому в глаза. Луна как никогда красиво блестела в их отражении. Незнакомец метнулся к тэхёновому карману ветровки и конфисковал содержимое — ID пропуск в университет. Парень не успел возмутиться, ведь быстро осекся — быть съеденным живьём в этой подворотне мало хотелось. — Это пропуск в нашу следующую встречу. Короткий взгляд тени обратился к мальчишке. Его грудь тяжело вздымалась под медленным дыханием, а внутри всё горело — точно органы поразились мгновенным пожаром. Языки внутреннего пламени щекотали дрогнувшие от резких движений пальцы, когда тень повязала на шее мальчика неплотный шарф, чтобы запрятать свои следы. Очаг возгорания пришёлся на сердце — болезненно бьющееся, вырывающееся, кричащее о том, что надо убежать, спрятаться, погрузиться в эту бесконечную темноту и моментально исчезнуть, раствориться. Лишь проблески лукавых глаз мелькали во мгле опустившейся ночи. Ноги, как пружины, по инерции подскочили вверх. Стопы нащупали землю, удержали равновесие и понесли тело прочь. Шёпот ветра и остатки медового голоса незнакомой тени крались рядом, извивались, подпрыгивали в воздухе и больно били по ушам. «Беги, мальчишка», казалось, говорила тень. А может просьба и великодушный шанс на спасение был прочитан ещё в томном взгляде? Потаённый пожар разрастался внутри, трещал, блестел, толкался горячими пульсациями внизу живота. Тэхён понял, постепенно и не сразу: незнакомая тень опаснее их всех вместе взятых. Ядовитая, ползучая тварь, тень вьётся терновником, душит, но не руками и холодными пальцами, а изнутри, спирая до потрескивания кости, лишая дыхания и сердцебиения. Глупый, пустой мальчишка. Пустой? Ожогом горит рука. Эти следы пожара уже не затушить, не содрать вместе с кожей. Чернь прожгла эпителий, заполнила пустоты кожных покровов, цепко окольцевала запястье, обернувшись плотным жгутом зигзагообразного пресмыкающегося. Чёрные нити наконец обрели своего хозяина, и потерянное дитя вселенной нашло своё предназначение.