правильность

Пылкий август. Подошва изношенных чёрных кед пылится, стирается о горячий асфальт, крошится, как сахарные комочки между пальцев. Джинсоль постоянно наступает на серые (когда-то белые) шнурки, которые развязываются в двенадцатый раз за час. В наушниках на повторе играет ремикс неизвестной песни, скачанной Джинсоль с первого попавшегося сайта несколькими минутами раннее. На площадке поодаль время от времени мелькают детские макушки и слышится громкий девичий смех. Джинсоль кажется, что совсем недавно её смех был точно таким же. И жизнь недавно была повеселее. И в голове никак не укладывается, что с тех времён прошло уже десять лет. Джинсоль ненамеренно, но неизбежно застряла в детстве. В паспорте гордо красуется дата рождения: по бумагам Джинсоль двадцать лет. Раз за разом из-за этого числа её бросает в дрожь. Двадцать лет Джинсоль существует. Двадцать лет Джинсоль является собой (собой ли?). Двадцать лет, когда в душе — не больше пятнадцати. Джинсоль можно всё (в пределах закона, конечно же), но из всего ей хочется только самую малость. Получается очень даже смешно. Только Джинсоль не смеётся. Железная дверь отдаёт привычной теплотой. Крыша утопает в персиковом свете. С высоты четырнадцатиэтажного здания город кажется маленьким. В карман при желании поместится. Огненный шар солнца плавно движется за тонкую нить горизонта. На кончиках тонких пальцев чувствуется пыль, а за спиной почему-то пахнет горячим железом. Или, быть может, кровью. Джинсоль не знает. Руки подрагивают, когда Джинсоль, пытаясь перебороть свой страх, встаёт на самый край крыши. Делает она так не в первый раз, но каждый раз боится как в первый. Становится ещё жарче. Лицо пылает. Впереди расплывается кишащий неизвестностью город. Джинсоль от него отворачивается. — Не упади только. — Ещё рано, — хмыкает Джинсоль. Пепельные волосы Чонын не заплетены и стекают по плечам и спине. В вечерней темноте бледная кожа кажется единственным источником света (Джинсоль думает о том, что даже если бы солнце исчезло, а кожа Чонын так не светилась, она решилась бы сжечь собственное тело. Данко вырывает трепещущее сердце из собственной груди, чтобы спасти целое племя, а Джинсоль в любой из миллиона вселенных жертвует собой ради Чонын, потому что любит её чуть больше, чем может позволить себе человек). Накрахмаленная рубашка хрустит и застёгнута на все пуговицы. В единственном кармане шелестят обёртки от барбарисок. Чёрная юбка заметно помята. На острых коленках красуются розовые пластыри с животными. — Ты сегодня очень красивая, — честно признаётся Джинсоль и усаживается на пыльный пол, поджимая под себя ноги. — Ты всегда так говоришь, — улыбается Чонын и садится рядом с Джинсоль, касаясь своим локтем чужого. — Потому что это правда. Чонын фыркает. Прижимая к себе коленки, девушка поднимает взгляд на небо. Тусклый свет касается её лица. Джинсоль безумно хочет поцеловать Чонын. Сдерживается. Ещё успеет. — Потанцуем? — Без музыки? — хмурится Джинсоль. — Я могу спеть, если тебе хочется, — Чонын выгибает губы в улыбке. — Это нелепо, — Джинсоль закатывает глаза и поджимает губу. Чонын поднимается с пола, оттряхивается от пыли и вытягивает свою тонкую руку, с ожиданием смотря на Джинсоль. У Джинсоль нет выбора. Когда это касается Чонын, у неё никогда нет выбора. Устоять перед Чонын было выше её сил. Выше человеческих сил. Джинсоль хватается за ладонь Чонын и встаёт рядом. Пальцы Чонын сразу цепляются за чужие плечи, прижимая девушку ближе к себе. Тихо ойкнув, Джинсоль улыбается и кладёт ладони на талию Чонын. (Руки подрагивают. Приятное чувство дежавю. На этот раз Джинсоль не отворачивается.) Девушки медленно раскачиваются в такт беззвучной мелодии. Кажется, что кроме них и пыльной крыши, на которой они танцуют, не существуют ничего. Джинсоль неловко отводит взгляд, пока Чонын специально пялится на неё. Младшую девушку такая реакция смешит, поэтому она тихо прыскает, утыкаясь носом в плечо Джинсоль, которая от неожиданности вздрагивает. — Ты такая неловкая. — Знаю, — соглашается Джинсоль. — Просто… кажется, что я не видела тебя целую вечность. Чонын тихо хихикает, обдавая кожу шеи Джинсоль жаром. Отлипает от чужого плеча, и на несколько секунд они встречаются взглядами. Джинсоль смотрит сначала в глаза, а потом как-то случайно спускается к пухлым губам. Смаргивает ненужные мысли. В медленных движениях Чонын прослеживается что-то неземное. Блеск лунной пыли, треск космических камушков, журчанье Млечного Пути. Что-то непостижимое для обычного человека. И Джинсоль, хоть она и обычный человек, всем своим нутром желает постигнуть это. Даже если придётся очень сильно пострататься. Тайное притягивает. — Не могу поверить, что ты реальна. — Может быть, я и не реальна. Джинсоль тихо хихикает. Чонын зачем-то хихикает тоже. — Ты же сейчас передо мной. Я чувствую тебя. И ты меня чувствуешь. Значит, ты реальна. — Значит, я реальна, – повторяет Чонын. Джинсоль кивает. Продолжает танцевать. Почему-то думает о том, что даже если Чонын нереальна и в следующую же секунду может исчезнуть, Джинсоль будет, что вспомнить. Будет больно. Вспоминать. Но не вспоминать Джинсоль не сможет, потому что Чонын совершенно не тот человек, которого можно просто так забыть и никогда больше не вспоминать. — Знаешь, ты постоянно говоришь, что не хочешь взрослеть, — шёпот Чонын сливается с шуршанием листвы. — Что не готова к сложностям взрослого мира. Чонын нервно выдыхает, сжимая между пальцев воротник футболки Джинсоль. — И… я так тебя понимаю. Я тоже не хочу. Взрослеть. Или, скорее, боюсь. Мне кажется, что я не выдержу, понимаешь? Джинсоль медленно кивает и ободряюще улыбается уголками губ. Даже не подумав, она прижимается сухими губами к влажному лбу Чонын, нежно убирая мешабщиеся пряди за уши. На данный момент для неё это казалось самым правильным решением. Хотя что такое «правильно»? — Тогда давай просто не будем взрослеть как можно дольше, Чонын. Наверное, это правильно. Джинсоль, по крайней мере, на это надеется. И даже если это окажется неправильным, они вместе всё равно что-нибудь придумают. Вместе они смогут всё, Джинсоль в этом уверена.