***
Кровь. Её железный запах проникает в носовые пазухи, оседая характерным привкусом в глотке. Его и раньше никогда не тошнило от этого запаха, слишком он был ему привычен. Тёмные пятна и лужи чернеют во мраке ночи, пока два тела медленно остывают. Он смотрит на эти окровавленные трупы, на лицах которых навсегда застыли гримасы ужаса и удивления. Женщина и мужчина чуть старше средних лет, небедного класса, женатые. Они ничем не отличались от сотен других, которых он убивал прежде. Обычные цели, которые владели тем, что было нужно его кураторам. Он смотрит и никак не может отвести взгляд от лица мужчины, которое кажется ему смутно знакомым. Как такое возможно? Он уже давно перестал помнить хоть что-то. Но живой взгляд уже мёртвых глаз, направленный на него, заставляет воспоминания бурным потоком обрушиться на казавшееся безвозвратно утерянным сознание. Нет. Нет, нет, нет. Только не Говард. Баки просыпается, продолжая повторять имя покойника словно в бреду. Вся кровать мокрая от пота и слёз, как и его пижама и глаза. Дышать получается с трудом. Он пытается сосредоточиться на пространстве вокруг себя, чтобы окончательно убедиться, что его выкинуло из кошмара в реальность. Сердце всё ещё дико стучит, пульсируют вены в висках, желудок сводит спазмами, лёгкие отказываются работать. Он усилием воли концентрирует взгляд на телевизоре, который он даже не стал выключать, перед тем как отрубиться от усталости. Реакции организма постепенно подавляются. Я снова принадлежу себе. Этого больше не повторится. С трудом он успокаивается, идёт в ванную, чтобы промыть глаза и лицо от слёз. Прохладная вода помогает. Становится легче. Он возвращается в комнату своей небольшой бруклинской квартирки. Опускается на кровать, находит пульт и прибавляет громкость. Раз уж поспать не удалось, то нужно же занять чем-то оставшееся до утра время. Заодно отвлечётся от своей больной головы за просмотром серии дурацкого шоу, каких сейчас снимают хоть отбавляй. Хватит на несколько миллионов бессонных ночей.***
Здания крошатся словно песочные. Пыль повсюду, она забивает глаза, нос, горло, оседает в лёгких. Слышатся взрывы разной степени отдалённости, но все они доносятся будто через толщу воды. Голова начинает кружиться, взгляд расфокусировывается, веки тяжелеют. Нет. Надо вставать, искать своих. Им нужна помощь. С этой мыслью он встаёт, полностью готовый к бою. Вертит головой, прислушивается. Слух улавливает крики о помощи. Детские крики. Он в одно мгновение оказывается рядом с крупной горой обломков. Из неё торчит маленькая ручка. Он хватает эту руку, успокаивающе сжимает, говорит, что всё будет хорошо, что он поможет. «Как тебя зовут?» — спрашивает он, аккуратно разгребая завал, увеличивая радиус дыры, чтобы можно было вытащить ребёнка. «Я Хельге. Пожалуйста, помогите мне, меня ждёт мама, » — донёсся до него слабеющий мальчишеский голосок. Наконец достаточное количество камней было отброшено в сторону и ему открылся вид на ужасающую картину. Тело мальчика по пояс придавило огромным куском бетонной стены, острые балки пронзали живот, из которого не переставала течь кровь, вторая рука находилась под другим обломком и явно была раздроблена. Лицо мальчика было бледным, в пыли, он то и дело заходился кашлем, глаза были мокрые от слёз. Ребёнок лет семи. Всего на пару лет старше его сына. «Всё хорошо, Хельге, слышишь меня? Я рядом, » — он подполз под завал, положил маленькую голову к себе на колени, сжал целую руку, начал успокаивающе гладить по волосам, которые настолько были покрыты пылью и грязью, что было невозможно понять, светлые они или тёмные. «Вы мне поможете? Пожалуйста, дяденька, я очень хочу к маме, » — детские слёзы закапали на ткань его формы вместе с его собственными. Он крепче прижал к себе тельце, чувствуя, как из него постепенно выходит жизнь. «Конечно, Хельге, я помогу тебе. Потерпи, малыш, скоро придут мои ребята, они помогут убрать все камни, не бойся. Лучше скажи, где ты живёшь? Сколько тебе лет? Как зовут твою маму?» — его голос непоколебимо спокоен, мягок. Мальчик немного успокаивается, отвлекается. «Я живу недалеко, в нескольких дворах отсюда, в старом двухэтажном доме. Мама говорила, его ещё немцы в войну строили. Мне семь лет, но скоро у меня день рождения, мама обещала сводить меня в кино на фильм про супергероев. Её зовут Мила. Она красивая и добрая, но папа всё равно выбрал другую тётю, » — речь мальчика время от времени прерывалась кашлем, голос становился слабее, в то время как детская открытость и, очевидно, природная общительность, казалось, лишь набирали обороты, что не могло не заставить мужчину улыбаться сквозь слёзы. «А как вас зовут?» — поинтересовались у него едва-едва слышным от усталости голосом. Чувствуя, что ребёнок уже совсем лишился сил и даже перестал дрожать в его руках, он ответил, шмыгнув носом: «Меня зовут Гельмут». Гельмут открыл мокрые от слёз глаза. Протёр их кулаками, приподнялся на кровати. На другом краю безмятежно спала его жена, сгребя под себя большую часть одеяла. Посмотрев на неё ещё какое-то время с непостижимой тоской, он решительно поднялся с кровати и бесшумно выскользнул из комнаты, взяв с собой свою подушку и запасное одеяло. Эльза всё равно уже привыкла просыпаться без меня. Он направился в комнату сына, немного скрипя старыми половицами по пути. Зайдя внутрь и увидев десятилетнего Карла, раскинувшегося на всю кровать и пускающего слюни на подушку, Гельмут понял, что его охватило паническое беспокойство. Ему просто нужно было убедиться, что его ребёнок жив и невредим. Облегчённо выдохнув, он как можно тише подошёл к кровати, аккуратно пододвинул сына и пристроился к нему под бок, обнимая его, слушая размеренное дыхание. Закрыл глаза, чувствуя, что теперь будет спать спокойно.