Ветвь любви

Хёк просыпается от какого-то щекочущего его чувства на ключице, но даже это не заставляет его проснуться в такую рань — хотя он не может быть уверен, сколько сейчас именно времени, но открывать глаза совсем не хочется. Шумным вдохом Хёсоб втягивает запах кожи парня от прошедшей ночи и утыкается носом в шею, отчего Хёк недовольно морщится двигает плечом, словно хочет оторвать от себя эти настойчивые губы. От Хёка пахнет сигаретами и сексом. От Хёсоба — Хёком. Но даже среди всех этих разъедающих обоняние запахов он может различить что-то едва уловимое, что-то манящее, что-то… искусное. Хёк тяжело выдыхает, когда тепло касается шеи — он мелко вздрагивает, но продолжает не двигаться. Хёсоб почти что горячий и уютный, греет Хёка со всех сторон — и изнутри также. По телу, по венам, по сознанию разливается приятное тепло, заставляя пальцы на ногах поджиматься. Хёсоб не использует язык — хотя Хёк знает, что он этого очень хочет. Наверняка до сих пор уверен, что тот ещё спит или делает вид, пытаясь нежиться на грани сознания. Хёк слабо улыбается, переворачиваясь на бок. Немного дразняще, но и приглашающе. Теперь его шея более открыта и более уязвима, и он не сомневается, что Хёсоб  однозначно этим воспользуется. И хотя, с другой стороны, он думает о всепозволении этому человеку делать всё, что ему угодно. Хёк всё ещё сонный, несмотря на желание разделить нежности со стороны парня. Но неведомые силы всё же хотят втянуть его в царство Морфея — откуда он толком ещё не вышел. Хёсоб придвигается ближе, прижимается к спине, едва слышно целует шею, решая остановиться на ней. И Хёк может почувствовать каждую частичку его тела. Немного жарко, но слишком неохото что-либо делать. Когда рука Хёсоба скользит по его влажному боку, останавливаясь на бедре, но не сжимая его слишком сильно, Хёк поджимает губы. Теперь это уже похоже на небольшую игру, где главная задача — не выдать того, что ты не спишь. Хёсоб кажется слишком настойчивым, хотя это и не совсем так. Его касания словно лживы, обманчивы. Он оглаживает бедро кончиками пальцев — почти невесомо. У Хёка от этого по спине скользят мурашки, заставляя затаить дыхание. В комнате всё ещё темно, окно завешено шторами, и даже если бы Хёк захотел бы увидеть довольное лицо Хёсоба, то вряд ли бы смог. Воспоминания о прошедшей ночи заполняют его голову, заставляя всё сжиматься внизу живота. Хёк пытается осторожно и незаметно свести ноги вместе, но это наверняка не ускальзывает от взгляда Хёсоба. Хёк шумно выдыхает, когда язык — слишком мокрый и слишком горячий — проходится по всей длине ветви, а зубы смыкаются на едва расцветшем бутоне. Хёсоб дышит тяжело, но продолжает контролировать себя — хотя ещё немного, и он точно прокусит ему кожу на шеи, испьёт его крови, словно вампир. И Хёк позволяет ему вытворять это с собой, изворачиваясь немного по-другому. Вжимает голову в подушку и оттягивает плечо, оставляя Хёсобу больше места для своих действий. Стон срывается с его губ, когда рука, до этого покоившаяся на его бедре, опускается немного ниже, всего на секунду сжимая ягодицу прежде, чем скользнуть в ложбинку между ними, касаясь ануса. Хёк буквально кожей чувствует улыбку Хёсоба, когда сразу два пальца того скользят в его растянутый вход. Он недовольно хватает парня за руку и оглядывается через плечо — Хёсоб довольно щурится и облизывается. — Какого чёрта? Хёсоб возвращает его руку на бедро и давит в свою сторону, заставляя Хёка повернуться к нему лицом. — Ты никак не реагировал, — хриплый голос проникает в его голову, ласкает слух, но думать об этом совсем не хочется. Он всё ещё помнит, как этот самый голос звал его по имени несколько часов ранее. — Потому что я хочу спать, — закатывает глаза Хёк, но запрокидывает голову назад, позволяя Хёсобу уцепиться губами за нижний бутон. Хёк никогда не видел, чтобы Хёсоб был увлечён настолько сильно хоть чем-то, кроме музыки и него. Но как только на теле Хёка расцветает ветка сливы, он, кажется, находит новое развлечение для себя. Хёсоб посасывает кожу у основания и бросает томный взгляд на парня. Скоро всё его тело станет чёрно- фиолетовыми с отпечатками зубов, словно клеймо. Не то чтобы Хёк так действительно считает. Но иногда он думает, что Хёсоб любит его татуировку больше, чем его самого. — Если бы ты хотел спать, то остановил бы меня, — усмехается Хёсоб и по-лисьи хитро щурится, когда Хёк смотрит на него прикрытыми глазами. Хёсоб проводит языком по всей длине ветви, останавливаясь у основания челюсти — смотрит на Хёка долго и нежно прежде, чем утащить его в голодный поцелуй. Слишком жарко. Хёсоб полностью овладевает им, не давая сделать и вдоха. Хотя Хёк и не собирается отставать в этом, отвечая с такой же пылкостью. Их языки сплетаются в ярострой борьбе за небольшую победы. И Хёк — словно в отместку за свою шею — кусает парня за нижнюю губу едва ли не до крови. Хёсоб яростно рычит, запуская руку в волосы партнёра, сжимает до боли, тянет на себя, стараясь быть ближе. И Хёк находится на грани того, чтобы забыть про сдержанность, самоконтроль и самообладание. Его рука сжимает бедро Хёсоба, с каждой секундой вдавливая пальцы всё сильнее от того, как его всего будоражит. Когда они наконец отстраняются друг от друга, то ещё несколько секунд — или же минут — смотрят друг на друга влюблённым взглядом. Хёсоб опускается, целует чуть ниже линии челюсти у самого верха ветви и откидывается на спину, позволяя Хёку улечься на его грудь. — Знаешь… — начинает он, но тут же замолкает. Хёк водит кончиками пальцев по его груди, будто его татуировка переносится на тело парня. Отточенные движения, его пальцы знают его тело наизусть — когда место на бледной кожи занимает чёрные ветвь сливы, то он ни раз трогает её, изучает — тоже самое с ним проделывает и Хёсоб. — Тебе действительно она так нравится? — задаётся вопросом вслух Хёк, хотя не уверен, что хочет именно этого. — М? — Хёсоб открывает глаза и смотрит на движения пальцев парня, — а тебе не нравится? — Нет, просто… — Хёк прикусывает губу, пытаясь подобрать слова, — ты скоро живого места на мне не оставишь. Хёсоб усмехается, оглаживая чужую спину. — Да, мне нравится. Хёк на время замолкает, о чём-то задумываясь. Даже сверху видно как его шея покрывается засосами, что едва ли остаётся место для новых — Не хочешь сделать себе тоже? — тихо, но достаточно уверенно. Хёсоб думает с минуту прежде, чем отвечает: — Ну уж нет, — усмехается Хёсоб, — я хочу быть чистым. Хёк вздёргивает голову кверху и дует губы, недовольно смотря на парня. — Даже если мы сделаем парные? — он хищно улыбается, замечая, как Хёсоб отводит взгляд, его щёки слегка покрываются румянцем. — Тогда это ты будешь тем, кто не оставит на мне живого места, — оба тихо смеются. Хёк возвращается на своё место и ведёт пальцами от груди ниже, очерчивает живот и останавливается у самого паха. Думает совсем недолго, что-то представляет, о чём-то размышляет. То, как пальцы оглаживают кожу Хёсоба, заставляет его обратить на это внимание. Хёк слабо улыбается и возвращает свою руку на грудь парня, касаясь кончиками левой ключицы. — Мне кажется, здесь тебе бы отлично подошло. — В другой жизни, — хмыкает Хёсоб в ответ. Хёк утыкается в чужую шею, улыбка на его лице становится только шире. В целом, ему и так всё нравится.