Имя

Они говорили о расставании. Говорили часто, долго и, кажется, нескончаемо. Обычно эти разговоры ничем хорошим не заканчивались, заставляя каждого участника диалога проглатывать уйму невысказанных возмущений и, не в силах продолжать, расходиться по разным комнатам. Неприятный осадок. Отношения всегда можно оборвать в одну секунду, как слишком сильно натянутую и поношенную временем струну. Прекратить все в одну секунду! Это выглядит довольно просто со стороны и так сладко звучит на словах, но на деле… Этот момент хочется оттянуть. Приятных моментов всегда в разы больше, чем негативных. И даже в мгновения, когда ненависть начинает душить, душить и насмехаться, оттолкнуть человека, от которого ты зависим, невозможно. Легче заткнуть уши и кричать, игнорируя очевидное. Они слишком сильно привязались друг к другу. Словно вросли иглами под кожу — резкая попытка отстраниться изуродует обоих и принесет лишь боль. Выходит, это нужно делать… Плавно? А ведь чувства давно потускнели, оставляя после себя лишь воспоминания о том, как было хорошо в начале. Рано или поздно они совсем иссякнут, не позволяя жить даже прошлым. Каждый из них знает это, но из последних сил цепляется за надежды все исправить. Чуя удивлен, что такой придурок, как Дазай, всë ещё… Помнит имя Накахары. Они не раз расходились, брали перерыв в отношениях, а Осаму, все также глупо улыбаясь, снова и снова лезет со своими объятиями и, расплываясь в самодовольной ухмылке, тянет: «Эй, Чу-у-уя». Обычно он добавляет к обращению мерзкое «малыш», не упуская возможности подчеркнуть свое превосходство в росте, но Накахара предпочитает игнорировать этот факт даже в собственных мыслях. Сейчас ситуация другая. Очередная ссора повлекла за собой пару вмятин в стене, разбитый стул, громкий хлопок дверью и гробовую тишину в квартире. Осаму просто… Ушел. Вдруг замолчал, накинул плащ на плечи и ушел, прекращая весь этот бессмысленный спор. Чуя был растерян. В голове все еще стоял гул из-за постоянных криков и попыток друг друга заткнуть, так что такой неожиданный поворот заставил его застыть на месте и, обессилев, осесть на диван, прикрывая глаза. Как же он устал от этого всего. Голова кругом идет, все мысли, что еще секунду назад роились в голове, вдруг рассыпаются по полу, словно бусы, и убегают от Накахары. Чуя был первым, кто заговорил о проблемах. Если честно, он до последнего откладывал этот разговор, из раза в раз чувствуя апатию по отношению к себе со стороны Дазая. Когда Осаму стал отдаляться — Чуя готов поклясться, — даже его объятия стали холоднее. Это нельзя скрыть или продолжить держать в себе, как бы Дазай не старался. Чуе одиноко. Осаму, кажется, всегда был таким? Накахара почему-то не замечал этого. Не обращал внимания на его неприязнь к прикосновениям, игнорировал приступы апатии, закрывал глаза на то, что Осаму так и не смог полностью открыться для него. Просто беззаботно любил. Сейчас это делать невыносимо сложно. Чуя поднимается на ноги, игнорирует головную боль и, проглатывая ком в горле, запрещает себе проронить хоть одну слезинку. Ведь он не слабак. Пусть Осаму катится куда хочет и к кому хочет, Чуе плевать-плевать-плевать на него! Плевать настолько, что, чтобы отвлечься, он хватает веник, начиная сметать осколки тарелки, да и в принципе приводить дом в порядок. Нужно проветрить, потому что дышать до боли тяжело. Хотя вряд ли свежий воздух поможет избавиться от огромного количества подавленных чувств, давящих на грудь. Сердце стучит слишком быстро. *** Дверь открывается медленно, но все равно внезапно. Ни Чуя, ни Дазай этой ночью не спали. Именно поэтому, когда Накахара обращает внимание на вернувшегося под утро Дазая, их идентично уставшие взгляды встречаются крайне неохотно и лениво. Осаму едва стоит на ногах, крепко сжимая в руке дверной косяк. Пьян. Напиться в четверг, зная, что утром на работу... Прекрасно. Чуя отводит взгляд, опуская его обратно в пол. Смотрит в одну точку расфокусированно и все, чего он хочет сейчас — это услышать до дрожи раздражающее, но такое родное «Эй, малыш Чу, я дома». Может, Осаму захочет приправить это самодовольной фразочкой «Ты ведь соскучился по мне?». Раздражает даже мысль об этом. Мысль о том, что он, черт возьми, окажется прав. Чуя соскучился. Не спал всю ночь, надеясь, что этот идиот вернется. Пусть не попросит прощения, пусть не пойдет на адекватный контакт, но вновь и вновь начнет звать Накахару по имени и будет готов находиться рядом. Чуя молчит, как и Дазай. Осаму закрывает за собой дверь и, оседая на пол, начинает снимать ботинки. Следом, неуклюже поднимаясь, стягивает с плеч пальто. Накахара слушает звуки этой возни и старается вставить хотя бы слово между шуршанием одежды. Но говорить нечего. Набрав полную грудь воздуха, Чуя поднимается на ноги и подходит к Дазаю, но тот, игнорируя его, избегает зрительного контакта. — Эй, Дазай, — голос Чуи звучит слишком громко в стенах квартиры, на ночь погрузившейся в тишину. — Посмотри на меня. Осаму медлит, вешая пальто на крючок, а затем лениво поднимает взгляд на Накахару. Мешкает. — Где ты был? — Чуя продолжает все также настойчиво. Кажется, будто он пышет уверенностью, но на деле всë малость иначе. — В баре, — правдиво отвечает Осаму, предпринимая попытку обойти его. Накахара шумно выдыхает, резко хватая Дазая за ворот рубашки, тем самым не давая возможности и шагу в сторону сделать. — Стой на месте, если я говорю с тобой, — требует он. Осаму плавно убирает руки от своей шеи, и Чуя, непроизвольно стараясь отстраниться от его холодных прикосновений, отдергивает ладони. — Говоришь о чем? Я ответил на твой вопрос и теперь хочу уйти спать. Я устал, — Дазай тоже выглядит серьезным. Это отталкивает, ведь свой образ веселого дурачка он убирает лишь в случае, если ситуация действительно приобретает максимально негативные оттенки. — Дазай… — Чуя до дрожи сжимает руки, чувствуя запах женских духов от одежды шатена. — Где ты был? — повторяет свой вопрос Накахара, но уже не так уверенно. Осаму хмыкает, опираясь спиной о дверь позади себя. — В баре, — а в голосе всë тоже равнодушие. — С кем? — Один, — ладонь резко бьëт по деревянной поверхности. Осаму не хочет терпеть этот допрос, поэтому, одарив Чую ледяным взглядом, уходит спать. Походка далеко не прямая, но он движется в сторону спальни так, будто растопчет любую преграду у себя на пути. Как бы Осаму не старался манипулировать своим окружением, но Чуя давно подметил одну забавную особенность его глаз раскрывать все секреты их владельца. Накахара упирается спиной в стену и поднимает взгляд к потолку. Он помнит, как Осаму смотрел на него, когда они познакомились. Незаинтересованно, безжизненно… Как на школьный проект, который нужно поскорее сплавить учителю. Позже в чайных глазах замелькали искры увлечëнности. Дазай хотел изучить Накахару. Может, как будущего врага, а может, как будущего союзника. В итоге ему удалось сделать это, и взгляд, обращенный к Чуе, начал выражать лишь дежурное безразличие, извечное понимание, скуку. Все изменилось, когда Чуя предложил начать отношения. Они никогда не признавались друг другу в любви. Никогда не сидели в обнимку, рассматривая звёздное небо, никогда не ходили на свидания. Это всë было чуждо и как-то неловко. Но в то время Дазай начал смотреть на Чую с непривычной теплотой, вновь изучающе, будто бы пытаясь заглянуть в самую душу и найти там причину странных чувств, которыми вдруг загорелся Накахара. Тогда это было похоже на детскую влюбленность, которую Чуя долгое время скрывал. Постепенно она, как костёр, в который ежесекундно подливают бензин, вспыхнула, а парень, не в силах держать чувства в себе, подошёл на негнущихся ногах к Осаму, краснея так сильно, что Дазай сперва решил, будто Чуя вусмерть пьян. А сейчас это похоже на зависимость сильными наркотиками. Не ту зависимость, о которой пишут в песнях, совсем нет. От этой зависимости хочется избавиться, хочется раздирать в кровь руки, кричать, сшивать себе губы, но больше никогда не чувствовать это вновь. Эмоциональная привязанность — дело болезненное. И сам Накахара с ней не справится. Ну разумеется. Осаму — чертов манипулятор. О какой здоровой любви вообще могла идти речь, если один из партнеров — он. Тяжело отстраняясь от стены, Накахара смотрит на свою ладонь. Вглядывается. — Дазай! — раздражённо бросает он, а тело будто пронзает разряд тока. — Как же я ненавижу тебя, чертов придурок, не думай, что можешь просто свалить спать, ничего мне не объяснив! — рассекая воздух, он врывается в спальню. Удушающая апатия остаётся где-то в коридоре. Чуя готов рвать и метать. — Что за привычка сбегать? Ты просто отвратителен, если думаешь, что так проблемы решается сами собой! — он срывает одеяло с кровати. Дазай открывает глаза. Медленно и неохотно. — Накахара, ты можешь заткнуть свой мерзкий рот и просто позволить мне… У Чуи внутри всë будто обрывается. — Заткнись, — резко прерывает он поток взаимных оскорблений. Чуя смотрит долго и выжидающе. Осаму замолкает и незаметно сжимает в руке край подушки. Воздух будто покидает комнату, поэтому Чуе приходится сделать два глубоких вдоха, чтобы продолжить. — Назови моë имя. Звучит строго, даже угрожающе. Но нотки надежды не скрыть грубым голосом. А Осаму с ответом не торопится. Он все также безжизненно лежит на кровати, обводя взглядом стену и окно перед собой. — Не начинай… — наконец-то отзывается Дазай, слегка приподнимаясь. Противный скрип разносится по всей комнате. Чуя с каждой секундой все сильнее хочет размазать его мозги по стене. Бить так сильно, как только сможет. Чтобы кожа сгорала от трения. Чтобы руки белели от той мощи, которую он готов в них вложить. — Имя, Дазай, — требует он, а голос практически срывается на крик. Ещё немного и его накроет истерика. Но совсем не та, где он будет лить слезы в горе бумажных салфеток. Это будет состояние, когда хочется ломать чужие кости и даже не замечать, как ломаются собственные. Настолько Дазай злит его прямо сейчас. Даже не столько Дазай, сколько сама ситуация. И его мерзкое поведение. — Как давно ты перестал мне доверять? — Осаму вновь уходит от ответа. — Сразу же, как ты появился в моей жизни. — А я думал, у нас любовь… Кончики пальцев Чуи начинают окольцовывать красные полосы, постепенно расширяясь и прожигая ткань перчаток. Если бы Осаму не был обладателем этой мерзкой способности, то Чуя уже давно бы превратил его внутренности в желе Смутной печатью. — Хватит нести эту чушь! Три, мать его, буквы, назови их! — не выдерживает Накахара и, сделав два широких шага, замахивается рукой. Даже перчатка не смягчает удара по лицу раскрытой ладонью. — Тебе так нравится меня изводить? Осаму свешивает голову, челка закрывает глаза. Оба замолкают. Каждый думает о чем-то своём. Возможно Накахара мысленно уже собирает вещи, выбрасывает остатки кишок Дазая в мусоропровод и покидает их общую квартиру. Как сложно им было поселиться вместе. После того, как Осаму покинул мафию, они не контактировали два года. Всë ради безопасности этого бинтованного мудака. Чуя с таким нетерпением ждал встречи, боялся, что Осаму изменится настолько сильно, что те чувства, которые он бережно старался хранить к нему, разобьются о время. Что Осаму банально не вспомнит, как его зовут. А затем попытки начать снова видеться. Неловкие переписки, постоянные смены номеров, встречи в самых дальних частях города. Чтобы подобрать маршрут к их общей квартире, они потратили больше недели, стараясь продумать все так, чтобы ни одна живая душа не догадалась, что эти двое — сильнейшие эсперы враждующих организаций — любовники. Все это было ради того, чтобы сейчас Осаму, чья рубашка пахнет магнолией с примесью спирта, так нагло звал его «Накахарой»? Отвратительно. — Нравится… — вдруг тянет Осаму, потирая щеку. — Ты прав, Чуя, мне нравится изводить тебя, — губы искривляет пьяная ухмылка, а сам Осаму тихо смеется. Чуя глотает больше воздуха, чтобы вывалить на него очередной ушат оскорблений. Но осекается, проглотив все, что собирался сказать. — Что ты сказал? — голос мгновенно хрипнет. — Я сказал, что мне нравится изводить Чую. Моего Чую, который всегда начинает скандал на ровном месте. Ты знаешь? У Накахары пересыхает во рту. Радость и спокойствие так быстро смешиваются в нём, заставляя желудок свернуться в трубочку, а сердце свалиться куда-то к ногам. — Повтори, — решительно требует он. — Чуя идиот. — Ещё. — Чуя дурак и болван. — Ещё, ещё, — Накахара вновь делает шаг вперед и без всяких сил опускается на кровать рядом с Дазаем. — Чуя мелкий придурок, — все также пьяно посмеивается Дазай, обвивая талию парня руками. Чуя отвешивает ему подзатыльник.  — А вот с мелким придурком ты переборщил. Осаму шипит, лицом вжимаясь в изгиб плеча Накахары. — Ладно-ладно. Всë ещё кроет? — Отпустило, — Чуя качает головой и размеренно выдыхает, постепенно выпуская воздух из лёгких. Грудь начинает плавно вздыматься и опускаться. Осаму трется носом о шею Накахары, поддевая чокер. Чуя чувствует, как остатки обиды постепенно рассеиваются в воздухе. Он прикрывает глаза. — Да. Точно отпустило. Зачем ты сделал это, олух? В следующий раз за такую нервотрепку я раздавлю твои глазные яблоки. Дазай икает и сильнее сжимает тело Чуи руками. — Ты меня все время по фамилии зовешь, я же не возмущаюсь. Чуя нервно пробегается кончиками пальцев по плечу Осаму. — Верно. Потому что ты такой дурак, что большего не заслуживаешь, — хмурится Накахара. Дазай кусает его чуть выше чокера, и Чуя вновь стукает его по затылку. — Вот, я же говорю — дурак! Осаму, ты болван. Осаму лишь расплывается в довольной ухмылке. — Да. Осаму. Это мое имя, представляешь? А ты — Чуя. Осаму и Чуя, — пьяно бормочет он, продолжая тереться о шею Накахары, как кот о подлокотник кресла. Чуя вздыхает, поджимая сухие губы. — Осаму и Чуя, — повторяет он.

Пальцы стучат по экрану. Осаму по памяти набирает номер и подносит телефон к уху, вслушиваясь в гудки. Безэмоциональный взгляд устремлëн в окно. — Акутагава-кун? — Осаму опережает все вопросы, начиная разглядывать свои короткие ничем не выразительные ногти. — Это Дазай. — Дазай-сан? — хрипит чужой голос по ту сторону линии. — Так неожиданно. У Вас какое-то очередное поручение? Если это вновь работа с Тигром, то я… — Ты виделся с Чуей в прошлый четверг? — Осаму перебивает бывшего ученика, смотря на свою ладонь. — Что? — Рюноскэ удивлен и растерян. — Откуда Вы… Нет, вернее будет спросить, зачем Вам эта информация? — Акутагава, стараясь собраться с силами, хочет звучать уверенно. Получается плохо, когда бывший наставник касается таких тем. — Ответь на вопрос, — Осаму делает то, чему Рюноскэ не сможет возразить — придаёт голосу столько строгости, сколько требуется. — Был, — спустя несколько секунд молчания отвечает парень. — Вы пили, — не вопрос, скорее, утверждение. Дазай и сам прекрасно знает ответ. — Пили, — неохотно признаётся Акутагава. Осаму отключается. Больше ему знать ничего не нужно. Он мнет клочок бумаги, что нашел час назад в мусорном ведре и отправляет его обратно.

— Да. Осаму. Это мое имя, представляешь? А ты — Чуя. Осаму и Чуя, — пьяно бормочет Дазай, продолжая тереться о шею Накахары. Чуя вздыхает, поджимая сухие губы. — Осаму и Чуя, — повторяет он. Рука мнет крохотную бумажку. Накахара поднимает голову Дазая и целует его в губы. Осаму лениво отвечает, но вскоре просто валится на постель, не в состоянии больше оставаться в сознании. Устал. Чуя выбирается из его объятий и, в последний раз глянув на спящего Дазая, покидает спальню, прикрыв за собой дверь. Бумажка с корявой надписью летит в мусорное ведро. «Осаму». Вероятно, они еще не раз заговорят о расставании. Но сегодня они просто Осаму и Чуя. Ни больше ни меньше.