***
Это было словно гром среди ясного неба. Он не понимал, в чем провинился, не понимал, чем обидел любимого, не понимал, как исправить ситуацию. Ацуму знал, что Киеми любит его, как и Ацуму Сакусу. Мия не видел жизни без него. Но все оборвалось слишком быстро. Ацуму не был готов. — Я заигрывал с Хинатой?! Сакуса, ты в своем уме? — кричал Ацуму, когда парень вынес ему свой вердикт. — Теперь я, значит, Сакуса. Не Оми-Оми, не Оми-кун, — издевательски произнес тот. — Ты серьезно? По-твоему, сейчас самое время для прозвищ, имен и фамилий? — кажется, блондин был на грани истерики. — А чего ты ожидал, Ацуму? Я предупреждал. Я сразу сказал, что мне не нравится. Ты проигнорировал, — тихо произнес брюнет. Больно. Разве он не заслуживает счастья, любви? Может, ему это все просто привиделось, и ничего не было? Но нет, это правда. Ацуму сам по себе недальновидный, но это не исключает того, что Хинате он уделяет внимания больше, чем собственному парню. — Но… Киеми. Я… Я же ничего не сделал. — Прости, Мия. Мне больно… Мне просто больно. Мне нужен перерыв. Да и тебе тоже, — разворачиваясь проговорил Сакуса и не спеша удалился. — С чего ты это взял? За кого решил? Ты хоть спрашивал меня? — шептал Ацуму, не в силах прокричать это вслед уже бывшего парня.***
С тех пор прошел месяц. Ацуму не появлялся на тренировках. Он сбился со счета минут, часов, дней, когда его Киеми вдруг стал не его. — Он же любил меня, а я любил его. Нет. Я все еще люблю его. А он? — думал блондин, глотая слезы, пусть он и не сдерживал больше поток. Он перебрался в квартиру брата, чтобы быть дальше от своего дома, где буквально все говорило о том, как он был счастлив вместе с Сакусой. Где жил Сакуса. Откуда он, скорее всего, уже уехал, собрав самые необходимые вещи. — Цуму, прекрати убиваться. Он же предупредил тебя, как ему неприятно твое внимание к этому… рыжему, — Осаму зашел в запущенную комнату к такому же запущенному брату. Он оглядел почти безжизненное тело. Его собственное отозвалось неимоверной усталостью от этого вида. В этом, однако, что-то было. Как будто они разделили не только жизнь, одну на двоих, но и мироощущение. Что переживает один, то и другой. — Развалился… — Недовольно произнес старший Мия, — Форму потеряешь ведь. — Отвали. — Нет. Ты тут сгнить собрался? На, поешь человеческой еды, — он поставил поднос с тарелкой онигири и апельсиновым соком на прикроватную тумбу. — Потом. Саму, свали, пожалуйста. Осаму наблюдал, как одинокая слеза катится по невысохшей дорожке, оставленной предыдущими каплями. Ему было все равно на Сакусу, но смотреть, как брат переживает, было выше его сил. Сердце щемило. У него самого все, конечно, было гораздо проще и лучше, ему не приходилось расставаться с любимым человеком, но он все равно понимал, что для Ацуму очень тяжело пережить такое. Он сел на край кровати, где, свернувшись, лежал брат, и положил руку на вздрагивающее плечо. — Ну-ну, тише. Я рядом. Иди сюда, Цуму. Ацуму секунду лежал, не двигаясь, а потом неуверенно сел, отдаваясь в объятия Осаму. Тот ласково теребил крашеные волосы и гладил его по спине, шепча, что все будет хорошо, что брат рядом, что он поможет. Рубашка старшего Мии пропиталась горькими слезами, но он не отпустил Ацуму. Тот и не пытался вырваться. Братское плечо — это то, в чем он нуждался больше всего на свете. Ведь, как ни крути, Осаму всегда был тем, кто страховал его, чтобы он не свалился в яму, кто ловил, если Ацуму все же срывался, кто доставал, когда надежда спастись уже угасала. Вот и сейчас, спустя годы, он здесь, он рядом. Пусть Осаму говорит, что Ацуму придурок, что он его бесит, что не хочет его видеть, он все равно приходит и распахивает руки для объятий, потому что ему плохо. Ацуму любит брата, а брат — Ацуму. И он поможет. Так завелось еще с детства. Мия Ацуму и Мия Осаму — братья-близнецы, которые никогда не разлучались. Они смеялись, ругались, дрались, делили девчонок, а потом и парней, вместе играли в волейбол. Абсолютно все они делали вместе, наблюдая за взлетами и падениями брата. Если один из них бежит так быстро, что никто не догонит, другой никогда не отстанет. И в этом были братья Мия. Когда они ссорились, Ацуму со злости мог сильно толкнуть брата. Тогда тот падал, разбивая до крови колени. Младший Мия не на шутку пугался такого исхода, он пулей летел за бинтами и ватками, чтобы обработать раны молчавшему и хмурому брату, плотно сжимающего губы от боли. Но если Осаму молчал, то Ацуму так не умел. Разочаровываясь в очередном проигрыше, он не мог собраться с мыслями, все валилось из рук. Он глотал слезы, прикусывая губу, и в таком состоянии его обычно и находил старший брат. Он садился рядом, приобнимал за плечи и слушал, слушал, слушал. Вперемежку с рыданиями, Ацуму кричал что он, ничтожество, не способен ни на что. Осаму не прерывал это самобичевание, зато всем своим существом давал понять, что он не разделяет мнение брата. И так они сидели, пока дыхание Ацуму не восстанавливалось, а на следующий день он, счастливо улыбаясь, рассказывал Осаму о своих новых достижениях. Что бы они делали, не будь они братьями? Друг для друга — они единственные, кто может по глазам понять, о чем думает или что переживает сейчас близнец. И всегда они находили друг в друге спасение и решение всех проблем. — Он сказал, что ему не нравится, что я улыбаюсь Хинате, а не ему. Он говорил, что я обнимаю Хинату крепче, чем его. Он заявил, что неправильно называть Хинату по имени. Киеми сказал, что он предупреждал. Он захотел взять перерыв. А если он не вернется, Саму? — Я бы к такому как ты не вернулся, — Ацуму ткнул его под ребра, — Ладно-ладно, прости. Тебе надо поговорить с ним. — Он же не захочет меня слушать! — причина казалась ему глупой, но страх того, что Киеми даже не попробует выслушать его, сковывал его, словно цепи. — Ты хочешь, чтобы я сам позвонил ему? Я же такое ему расскажу, ты не то что поговорить, ты ему в глаза смотреть не сможешь, — Осаму ухмыльнулся. Ацуму скорчил гримасу, но все же улыбнулся. Как всегда, эмоционально он был нестабилен, и от слез быстро переходил к смеху. Но Осаму как никто другой знал, что за этими качелями скрывается неимоверная психологическая борьба. — Ладно, Балбесаму, уговорил. Но что мне ему сказать? — А что ты хочешь ему сказать? — Что люблю его и никогда больше не буду его игнорировать… — Прости меня, Киеми. Я вел себя, как последний кретин. И… мне больно. Я люблю тебя всем сердцем, но если ты уйдешь насовсем, я… пойму. Просто знай, что ты дорог мне. В моей жизни есть место только двум людям: Осаму и тебе. И я не выдержу, если ты уйдешь. Моя жизнь станет неполноценной без тебя. Пожалуйста, прости меня, Оми. Я очень тебя люблю. На другом конце провода была тишина. Сакуса мог давно положить трубку. Он мог сбросить вызов уже тогда, когда вместо голоса Осаму, номер которого высветился на экране, он услышал этот до боли знакомый и родной голос, готовый сорваться в рыдания. В груди опять кольнуло, но брюнет больше не злился. Похоже, чтобы прийти в себя и простить любимого, ему просто нужно было снова услышать его. Он был так рад, неимоверно счастлив, что был готов накинуться на Ацуму уже с порога, если бы не его рядом стоящий брат, любезно согласившийся привезти это тело, которое едва не загубило себя, и передать в руки брюнета. — Смотри, ты за него головой отвечаешь, — пригрозил он Сакусе, но тот понял намек: «Он был таким разбитым. Я бы обвинил тебя, но Ацуму сам виноват. Но я очень рад, что теперь все наладилось, просто не позволяй ему забывать о том, насколько он любим». Ацуму уловил заботу брата и снова был готов расплакаться. Он ткнулся Осаму в плечо и зашептал: — Спасибо, спасибо, братик! Ты даже не представляешь, как ты мне дорог. Спасибо. Старший Мия удивленно обнял его за талию. Он слышал, что еще чуть-чуть, и Ацуму всхлипнет в который за сегодня раз, и с подозрением оглянулся на Сакусу. Тот едва заметно улыбнулся: «Он и в правду забывает, как им дорожат». Осаму зарылся носом в светлые волосы. — Ну конечно дорог. Только не вздумай сдавать меня в ломбард. Ацуму фыркнул и несильно пихнул брата, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Скотина ты, Саму. Но все равно, что бы я без тебя делал, — он отстранился, медленно подошел к Сакусе и притянул к себе, втягивая в поцелуй. — Ой, ну все, я пошел. Рад воссоединению, но мне работать надо, — с улыбкой проговорил Мия, оставляя их наедине. — Прости меня, Ацу, я такой дурак, — сказал брюнет, обнимая парня. — Я знаю, что ты дурак, Оми, — улыбнулся Мия, но тут же посерьезнел, — Хотя, я не лучше. Я люблю тебя. — Я знаю, что любишь. Я тоже люблю тебя… И да, брат у тебя — обзавидуешься. — Заткнись-ка. Но я знаю, спасибо. Мне с вами обоими повезло.