What do you do with a break anyways?

      Перерыв между тренировками — редкость, и обычно Чунюнь с осторожностью проводит свободное время. Но все планы приходится выбросить в мусорку из-за нещадно палящего солнца.       Экзорцист уже извинился перед Синцю, Сянлин и (очень неохотно) Ху Тао, но чувство вины продолжает расти где-то в животе. Позорище. Он с нетерпением ждал возможности прогуляться по дневному рынку, но отсутствие тени (и сломанный зонтик от солнца) решает всё за него. И, чтобы подавить разочарование в самом себе, он отправляется на вечернюю прогулку по окраине города.       У деревьев Ли Юэ та же история, как и у всего города. На них есть мелкие порезы, шрамы — и юноша думает, что он похож на них в этом. Как правило, каждодневные сражения не остаются для него без последствий.       Но, в отличие от деревьев, у него нет времени на отдых. Обстоятельства против него, и отдых сродни роскоши, которую он не может себе позволить.       Из мыслей его вытаскивают тихие всхлипы. Поначалу он думает, что это шелест листьев, но всхлипы становятся громче.       Почему кто-то плачет?       Кто-то ранен? Здесь?       Чунюнь слегка приободряется. Атака? Но кто нападает? Если хиличурл, то он может напасть исподтишка, но вдруг человек? Экзорциста хорошо знают в лицо, но не о его состоянии…       Парень качает головой. Нет времени. Он должен помочь попавшему в беду, ведь это — его долг.       Чунюнь тихо подкрадывается к месту, откуда слышны всхлипы, его поступь легка и мягка, ее едва ли слышно. Он материализует двуручный меч и вспоминает все известные ему мантры для изгнания демонов, адреналин бьёт в голову, пресекая все попытки оставаться хладнокровным.       Чем ближе он к источнику звука, тем сильнее хмурится. Он огибает последнее дерево, отделяющее его от поля боя, замахивается оружием и       видит знакомое лицо.       Чунюнь спешит и уводит меч влево, прежде чем тот успеет попасть по Синьянь, взвизгнувшей при его виде, а затем и вовсе убирает оружие, долго извиняясь.       Честно сказать, он забеспокоился при виде девушки. Сначала он думает, что позади нее появится сцена и его друзья, смотрящие на него в ожидании, когда он подчинится энергии Ян при первых звуках музыки.       Нет, он не недолюбливает Синьянь, только волнуется, что снова потеряет контроль.       Но поблизости не наблюдается ни сцены, ни друзей, которые могли бы выскочить из-за кулис. Только Синьянь и свежие маленькие ранки на ее руках.       Ясно как день, что раны появились из-за ее пиро-способностей, а учитывая окружение (никого рядом, вдали от людей и легковоспламеняющиеся предметы поблизости), он не поверит, скажи она, что это не из-за практики. Инструмент, который юноша замечает мгновением позже, подтверждает догадку.       — Похоже, ты ранена, — Чунюнь тревожно хмурится и наклоняется к ней поближе.       — А, ну, несчастный случай и всё такое. Стоило быть осторожнее со своей пиротехникой, — коротко объясняет она и усмехается, видя беспокойство на бледном лице.       — Позволишь? — юноша указывает на ее руки. — Хочу проверить, на всякий случай.       Синьянь улыбается, пожимает плечами и кладет руки ладонями вверх поверх его.       — Не стесняйся.       Он осматривает ее раны, новые и старые. Неглубокие порезы, ожоги, синяки на гладкой коже создают резкий контраст.       — И часто такое случается? — мягко спрашивает, нежно касаясь чужих пальцев.       — Ну, постоянно. Во время концертов, готовки, уборки, шитья и… — пауза, — …и вообще существования. Только я сделаю шаг за пределы Ли Юэ, как получаю новые синяки и ушибы. Юнь Цзинь говорит, чтобы я не отправлялась в тур по Тейвату из-за этого, но… ну, это моя мечта. Понимаешь?       Он понимает, в каком-то смысле. Это чувство, это желание — он помнит, оно возникает каждый раз, когда он пытается достичь того мира, что оказался для него под запретом. Мир без острой пищи, отапливаемых комнат, жарких дней и даже без капель пота, стекающих по лицу. Никаких ярких эмоций, только строгий график с короткими перерывами. Говоря проще, его жизнь — сплошная тренировка.       Но вместо красноречивого и страстного согласия он только кивает. Всё, что он может.       Ведь чего стоит экзорцист, ни разу не видевший призрака?       Синьянь вдруг тихо шипит, и Чунюнь резко выныривает из своих мыслей. Он опускает взгляд и видит: пальцами он касается ее открытых ран — и быстро отстраняется.       Слишком близко.       — Извини.       Но вместо ожидаемого разочарованного взгляда он слышит только смех. А затем вспоминает, как слышал такой же смех из окна Сянлин, которое она держит приоткрытым в теплые ночи. Синьянь смеется свободно, от души, всем телом каждый раз, когда Чунюнь находится неподалеку от дома молодого шеф-повара, и он не может удержаться и усмехается. Вряд ли он такой смешной, тут не над чем смеяться.       — Не извиняйся за то, что задумался. Честно сказать, я часто задумываюсь о чем-то, пока готовлю сцену. И это одна из причин, почему я получаю их, — она указывает на свежие ранки.       — Ах, — всё, что он может сказать. — Я… я мог бы помочь тебе с обработкой ран… иначе это помешает твоей игре.       — О, да, если мои пальцы отвалятся, это чертовски будет мешать, — неловко шутит девушка, пытаясь смягчить серьезную атмосферу.       — Именно.       А Синьянь и не против, вместо этого она пристально следит за его руками. Чунюнь роется в карманах, вытаскивает бинты, точно такие же, как на его щиколотке и запястье. Затем достает бутылочку с водой, ко дну которой прикасается, используя силу крио элемента, чтобы охладить (он объясняет, что таким образом убирает воздействие солнца в течении дня). Юноша капает водой на собственные пальцы, регулируя температуру, пока она не станет теплой.       Удостоверившись, что вода нормальной температуры, Чунюнь промывает раны Синьянь; жидкость больно кусает каждый порез и ожог. Девушка тихо шипит, и Чунюнь останавливается, но она быстро заверяет его, что всё в порядке.       Парень протирает ее руки бинтами (она не уверена, что они предназначены для этого), а затем берет свежие и начинает перевязывать раны.       Бинты оказываются на удивление мягкими, а его касания охлаждают. Ей становится так спокойно и комфортно, что она начинает тихо напевать мелодию.       Чунюнь слегка отодвигается, напоминая себе, что в прошлый раз он потерял над собой контроль из-за ее музыки. Именно поэтому он избегал девушку, как чумы. Странно, что они вообще снова стали взаимодействовать.       Но еще страннее то, что он находит ее новую песню успокаивающей.       Ее голос неожиданно мягкий, подобно шелку. И Чунюнь начинает тихонько напевать свою мелодию. Он не считает, что хорош в этом, как Синьянь, но разве это важно? Мелодия — колыбельная, которую ему пела мать, когда он был маленький, и каждый член клана по очереди утешал его бессонными ночами.       Но он никого никогда не утешал.       Чунюнь замолкает, как только заканчивает с перевязкой ран Синьянь, и девушка вдруг чувствует себя одиноко. Прошло много времени с тех пор, как кто-то хотел поговорить с ней просто так, и в последнюю их встречу этот парень пел очень громко.       — У тебя красивый голос, — говорит рокерша. Было бы плохо, если бы она отнеслась к нему холодно после того, как он любезно помог.       — Ох… Спасибо, — бормочет парень, убирая все вещи, разбросанные по поляне.       — Ага! О, и спасибо за помощь, Чунюнь. Ты не был обязан, так что я особенно ценю это.       Юноша замирает на мгновение, когда слышит свое имя, а затем кивает:       — Всегда пожалуйста, — и добавляет: — Тебе помочь вернуться?       Синьянь мгновение обдумывает ответ:       — Нет, я сама доберусь, — просто и легко говорит.       Ох, хорошо. Солнце уже почти село, и ему, вероятно, нужно будет потренироваться вдвое, или даже втрое больше…       — Но… — продолжает девушка.       Хм?       — Если хочешь, мы можем прогуляться по ночному рынку! Я хотела пойти с мамой, но она работает. Так что, если ты свободен…       Вопрос остаётся невысказанным.       …       Хочет ли он пойти?       Спроси она его об этом неделю назад, он бы отказался, не задумываясь (как отказался бы и от концертов и всего остального).       Но вспоминая мягкую песню Синьянь, ее смех и ту связь, что возникла между двумя во время их разговора…       — Если обещаешь не пытаться накормить меня острой едой, то да.       Она снова смеётся тем же веселым смехом, что и раньше.       Вечереет, и закатное солнце отбрасывает яркие лучи на лицо Синьянь. Они следуют за ее руками, которые она прижимает к груди, пытаясь удержать равновесие из-за смеха. Наверное, она посчитала его просьбу странной, но даже если и да, то не стала никак ее комментировать.       — Милашка, — усмехается, прежде чем полностью успокоиться.       Он не успевает обдумать ее слова. Девушка произносит:       — Не буду. Обещаю, — и протягивает ему мизинец с самым серьезным выражением лица, на которое только способна. Детское, но серьезное обещание.       Но обещание есть обещание, и Чунюнь протягивает мизинец в ответ, чтобы закрепить его.