Желание

      Дело было осенью. В октябре 1958-го. Про зло, которое не вернётся в течение почти трёх десятилетий, можно было надолго забыть. И они уже почти всё забыли. Семеро друзей никогда не собирались вместе с того дня, когда поклялись на крови. Иногда их было пятеро. Изредка шестеро. Но никогда не (все) семеро. Ричи и Беверли сидели чуть ли не у самого берега реки Кендускиг. Они праздно слушали её поток, по очереди передавая друг другу сигарету. Делая одну или две затяжки, прежде чем передать её другому. Кончик уменьшающейся сигареты раскалился докрасна, как угрюмое вечернее небо. Розовое с оттенками фиолетового. Облака дыма частично затуманивали его. Ричи сделал ещё одну затяжку, прежде чем Беверли заговорила. Хотя он предпочёл бы, чтобы она и дальше молчала. Тёплое жжение в лёгких приятно ощущалось на фоне свежего осеннего воздуха. Он хотел подольше насладиться этим. — Отметки на моей ладони не стало, — сказала она. Ричи слегка вздрогнул. И потому, что не хотел этого слышать, и отчасти потому, что напрочь забыл об этом. Он ненавидел это чувство. Он с тревогой подумал, вспомнил бы когда-нибудь вообще, если бы она ему не напомнила. — Ага, и у меня… — в его голосе не было привычного кривляния. Он даже не нуждался (или скорее не хотел) смотреть на свою руку. Он заметил это ещё месяц назад. — Хотя я готова поклясться… Что Стэн сделал их достаточно глубокими, чтобы остались шрамы. — Билл, — ложно поправил он её, уже забыв. Беверли поняла, что сама не уверена на этот счёт. — Билл сделал это. Он заставил нас поклясться, помнишь? — Ты прав… — вот так просто эта неверная поправка «подкорректировала» её воспоминания. Внезапно это Билл оказался тем, кто нашёл бутылку из-под кока-колы и разбил её. Резал их ладони. — И я думаю… Думаю, именно это могло стать проблемой… — её голос сбивался. Ричи искоса посмотрел на неё. Она уставилась на движущуюся поверхность Кендускиг. — Ты… — он с трудом заставил себя сказать то, что хотел. В горле у него пересохло так, что стало больно говорить. — Ты помнишь, зачем мы дали клятву? — Ричи, мне страшно, — теперь её голос стал настойчивее. В то время как Ричи хотел успокоить её, он сам начинал бояться. Дрожа, он сделал последнюю затяжку. Молился, чтобы это успокоило его нервы. — Бев… — На днях я забыла имя Эдди, — она судорожно всхлипнула. — И я не могу вспомнить фамилию Билла. Я не знаю, где ты живёшь, — паника Ричи росла по мере её слов. Поскольку он забыл, пусть даже на какое-то мгновение, кто такой чёртов Бен. Это возвратилось к нему, но лишь после её напоминания. Снова. — И даже пока мы сидим с тобой здесь, Ричи, с каждой секундой твоё имя всё больше размывается в моей памяти. Даже когда ты совсем рядом, — Беверли задрожала. Случайная слезинка скатилась с её мерцающих глаз. Она встала, когда паника и печаль окончательно овладели ею. Ричи с любопытством наблюдал за тем, как она схватилась за голову, словно у неё началась жуткая мигрень. Или, быть может, она заставляла себя вспомнить. Что более отчаянно, возможно, она пыталась удержать то, что осталось. — Я люблю вас всех! Я не хочу забывать! — Господи, Беверли… — Ричи неловко вскочил на ноги и чуть не споткнулся. Его ноги почти затекли. Он обнял её и похлопал по спине, пытаясь унять её беспокойство. — Пожалуйста, скажи мне… ах, скажи, что всё будет хорошо, — произнёс он одним из своих паршивых Голосов, чтобы поднять ей настроение. Правда, он чувствовал в этом необходимость даже меньше, чем обычно. В глубине души он не знал, отчего был уверен, что они ДОЛЖНЫ всё забыть. Беверли не улыбнулась. — Ты же сам в это не веришь, разве не так? — Какой бы силой ни было то, что связывало их, он мог ощутить, что они все это чувствовали. Не только он и Беверли. Он знал Билла, Стэна, Эдди… Остальных. Они так же стремительно обо всём забывали. И все они об этом знали. Во рту у Ричи пересохло и стало жарко от беспокойства. Его глаза казались несчастными весами в черепе. Ранее он задался вопросом, почему они с Беверли решили посетить Пустошь снова. Но теперь он чувствовал, что знал ответ с самого начала. Это было бессловесно. Они ничего не сказали друг другу. Не разговаривали после того, как закончился учебный год. Вот почему он не шутил по дороге сюда. Вот почему они просиживали часами в полном молчании. И вновь Ричи приложил все усилия, чтобы этого избежать. Будто отворачивал взгляд от прибывающего поезда. — Ты об этом пожалеешь. Быть может, не сегодня и быть может, не завтра, но скоро и на всю оставшуюся жизнь, — пародия на Хамфри Богарта получилась ужасной. — Ричи! — резко воскликнула Беверли. Её глаза были такими же горячими и яростными, как и её волосы. — Бип-грёбаный-бип! — Что не так… Что я должен сказать, Бев? — прошептал он обречённо. Хоть он и обещал себе, что не будет плакать, его глаза были полны слёз. Если он не будет осторожен, то тоже может сломаться. Беверли поцеловала его. Получилось горячо и мокро из-за её слёз. Он чувствовал себя таким уязвимым против холодного октябрьского воздуха. Он ощущал вкус и запах сигареты в её дыхании, но был этому рад. Это был страстный поцелуй, но в то же время и отчаянный. Желание. Как в туннелях ниже Дерри. Но даже это почти стёрлось из памяти. Ричи провёл рукой по её огненным волосам. Затем вдоль гладкой линии челюсти, которая двигалась, когда их языки встретились. Беверли исследовала его грудь руками, нисколько не стесняясь своих действий. Их дыхание стало тяжёлым и прерывистым. Полным любви, но также страха и скорби. Скорби о неизбежном. — Я люблю… — простонала она в поцелуе, а затем медленно отстранилась. Её глаза были полуоткрытыми. Выражение её лица было пьяным от тоски. — Я люблю тебя, Ричи, — и она действительно любила. Любила всех шестерых из них. Каждого по-своему. — Я люблю тебя… — он затих. У него перехватило дыхание. Он забыл её грёбаное имя. Не потому, что ему было всё равно. Он заботился о ней больше, чем могло вынести его юное сердце. Наверное, это было худшее, что могло произойти. Низкий болезненный стон вырвался из его груди. Он упал в объятия Беверли, наконец-то позволив и себе заплакать. Она уткнулась головой в его плечо, и он почувствовал, как тепло просачивается сквозь рубашку. Она тихо плакала вместе с ним. — Всё хорошо… Всё хорошо… — Я-я не могу вспомнить… — Беверли… — она старалась говорить ровным голосом. В попытке скрыть боль. Конечно. Как он мог так легко забыть! Теперь это казалось таким очевидным. И даже с этим обновлённым знанием, её имя, казалось, угасало в его разуме. Не забылось совсем, но стало слабее. Как чернила, десятилетиями выцветающие в старой тетради. Это усилило страдания Ричи. Это превратилось в злое пламя в груди и грозилось уничтожить его. Единственным, что его сдерживало, была эта девочка с именем, за которое он отчаянно пытался уцепиться. У Беверли не хватило ни духу, ни сил упомянуть, что она не могла вспомнить, как они познакомились. То, в чём она была уверена ещё этим утром. Они долго стояли в обнимку. Пока небо не потемнело до черноты. Мерцающие глаза небес смотрели на них сверху вниз. Пока их собственные мерцающие глаза не встретились снова, и они обменялись новыми поцелуями. Пока не исчезли другие воспоминания и не забылись полностью один или два друга. И всё без их ведома. Ричи лёг на неё, когда то, чего он не понимал, было их вторым разом. — Ты действительно этого хочешь? — Да… — её руки переплелись с его. Их прерывистое дыхание согревало холодный ночной воздух. Маленькие призраки тепла и желания. Они раздувались и становились видимыми, прежде чем исчезнуть в темноте, где их воспоминания скоро присоединятся к ним. — Оно не может украсть у нас желание… — Она погладила его по щеке. — Нет, — торжественно улыбнулся он. — Только не желание.