___
Жара спадает лишь к вечеру, когда Лила уже не верит, что найдёт доктора, который не будет разводить руками в ответ на её слова. Феликс будет недоволен. Будет сводить светлые брови у переносицы, театрально (ей-богу, тот ещё актёр доморощенный) уводить взгляд и сверлить исподволь укоризненным взглядом. И всё утонет в неозвученных упрёках, будто в плесени: пустое место за обеденным столом, запертый изнутри кабинет, обвиняюще-холодная вторая половина кровати. — Погодите! — седой доктор с усталыми глазами нехотя оборачивается на её оклик. Лила хватает его ладонь, сжимая будто в порыве признательности. — Просто пойдёмте со мной! Осмотрите её, всё как надо, и потом, — она выдыхает, взвешивая следующие слова на весах перевёрнутого правосудия. — …потом скажите ему в лицо. — Что сказать? — доктор хмурится, продолжая неловко держать между пальцев слишком крупную купюру. — Правду, — чуть помедлив, выдаёт Лила слово отчасти незнакомое, тошнотворное. Правда — липнет, как комок смолы. Правда. С налётом тщетности. Лила Росси ощущает себя богохульно. Но доктор соглашается, качнув седой головой и позволяя Лиле заказать им такси. «Это ведь пойдёт ему на пользу», — убеждает себя Лила, кусая губы и косясь на угрюмый профиль врача. Он сверлит взглядом пролетающие за окном улицы, и прижимает к груди кожаный саквояж. Лила уверенно расправляет плечи, вылезая из машины. Она ведёт врача за собой, пряча победную улыбку в глубине рта. «Только через мой труп вы будете вместе!» — желчно смеясь, говорила ещё год назад Амели, и Лила ничуть не сомневалась, что так оно и будет.___
— Нет, я всё-таки поднимусь. Это уже пятый раз за недолгие полчаса. Лила хватает Феликса привычно за локоть и заталкивает обратно в кресло. — Дай доктору сделать свою работу, — замечая тень сомнений в ответ на её слова, Лила торопливо продолжила. — Иначе какой будет толк от его визита, если ты будешь постоянно мешаться? — Верно, ты права, — Феликс вздыхает и примирительно сжимает её ладонь в своей, чтобы потом поднести к губам. Время коварно ухмыляется с пожелтелого циферблата напольных часов. Феликс — Лила вовсе не считает — успевает сделать лишь третью затяжку, когда раздаются неторопливые шаги (тяжесть ещё не озвученного приговора в каждом из них). Запоздало она удивляется тому, как же ловко Феликс сумел стащить коробку с папиросами. Феликс заговаривает первым, бросая сигарету тлеть на углу пепельницы. — Какие новости, доктор? Мужчина не торопится с ответом, осторожно ставит чемоданчик на пол и откашливается. — Сколько прошло времени с последнего раза, когда ваша мать приходила в себя? — Три дня ровно, — резко ответил Феликс, воинственно скинув подбородок. — Я боюсь, сэр, — доктор снял очки и засунул их в передний карман пиджака. — Боюсь, что вы поздновато меня вызвали. Ваша матушка скончалась. Лила замерла в неверии, ей вдруг неожиданно, будто какой-нибудь старой тётке, понадобилось упасть в кресло. Но вместо этого, на ватных ногах, Росси подошла к Феликсу. Её ладонь легла ему на плечо. Лила не была удивлена, заметив как тот напряжён. — Что вы наделали? — ровным и ледяным тоном осведомился Феликс. — Я вас спрашиваю, доктор, что вы наделали? — Констатировал остановку сердца, сэр… Вы что-то бледны, может… — Нет! — взревел Феликс, в один миг исчезая из досягаемости Лилы. Она не выдавила из себя ни звука, застыв будто статуя. В голове скалилось осознание: «Амели мертва». Это всё, конечно, происходило не с ней. Феликс не толкнул врача на пол и не сомкнул свои аристократические пальцы на чужой шее. А Лила не слышала хрипов. Нет, не слышала. И вовсе не она пыталась уберечь возлюбленного от совершения убийства — это был кто-то другой. И кого-то другого оттолкнули прочь, будто отмахнулись от мухи. Ей почти до рези в глазах жалко эту испуганную незнакомку, с разбитой губой. До тошноты — Лила чувствует омерзительное тепло, ползущее по подбородку. — Достаточно, Феликс, — звук собственного голоса почему-то оглушает. — Я сказала хватит! Доктор кажется странно обмякшим, когда убийца, тяжело дыша, отползает прочь. Лила рвано смеётся, прикрывая лоб окровавленной ладонью, когда биение часов наполняет тихую гостиную. — Он убил её, — голос Феликса звучит будто издалека, хотя Лила знает, что он совсем рядом. — Понимаешь, да? Это его вина, Лила. Его вина. Часы стихают, но звон продолжает трепетать в воздухе. — Ты обезумел, совсем как… — шепчет Лила, поднимая взгляд. В мрачной топи её глаз ни всполоха, ни тени страха. — Ничего, — бормочет Феликс и не давая ей закончить фразу, заключает в объятия. — Мы как-нибудь прорвёмся. Лила — сломанный патефон — захлебывается трескучим смехом. Слова путаются во рту, наружу выходят сиамскими-близнецами: помесь итальянского и английского. — Прости меня, — раскаяние в голосе Феликса ранит больнее, чем ссадина, которую тот принимается лечить. — Прости. Лиле кажется, что покойник за их спинами улыбается. Мёртвые всегда выигрывают. А говорил отец не путаться с британцами. «Все они поехавшие», — так он нередко высказывался на их счёт. Бедный, запутавшийся в жизни папа... Подорванный в собственном автомобиле. Росси чувствует, как вонючая чёрная гарь заползает в нос. Дышать становится нечем. — Похоже, наступила пора соглашаться с предложением министерства, — заявляет вдруг Феликс. И коротко целует Лилу в подбородок, видимо, боясь задеть свежий кровоподтёк. Грэм-де-Ванили выпрямляется, привычным движением откидывая светлые волосы назад и хмурится, выдавливая из себя: — Но сначала я должен попрощаться с мамой. Тень Амели нависает над Росси ещё больше, чем раньше. Дышит винным перегаром в лицо, отпускает острые шуточки и пронизывает взглядом тяжёлым от ненависти. Феликс теперь будет говорить о ней больше, и соблюдая траур, не дотронется до своей невесты. Лила почти видит как по серому ввалившемуся лицу Амели ползёт змеиная ухмылка. Она ненавидит это. Ненавидит! Ненавидит. Но Лила копирует улыбку покойницы и шепчет себе под нос, веря, что слова тратит не напрасно. — Только через твой труп, да? Но радость тухнет так и не поднявшись до сердца: мёртвые всегда выигрывают. И Лиле становится не по себе. Она почти кричит, когда Феликс подходит к ней со спины. — Они скоро будут, — равнодушно роняет он, заставляя Лилу усомниться в реальности происходящего. На внутренний счёт до пяти она оборачивается в ту сторону, где видела труп в последний раз. Что это? Так ли оно должно выглядеть? Слишком беспристрастно, слишком буднично. Словно брошенная кожура от съеденного банана. — Не бойся, он мёртв, — Феликс проявляет вывернутую наизнанку нежность.___
— Страшное горе. — И не говори. Ужас какой-то. — А вы слышали? Мол, их семьи прокляты с тех пор как эта итальянская… Лила так и не успевает прослушать сплетню до конца, чья-то сильная хватка на плече разворачивает и уводит прочь, в тень мохнатых еловых лап. — Никак не заткнутся, ничтожества, — едкий, но красивый голос заглушает блеклые мысли Росси. Первым обнаруживает себя глупый страх перед неизвестностью. Перед тем, до чего живых никогда не допустят. Мадам Агрест слишком сильно похожа на покойную сестру. Выдают, конечно, мелочи: глаза будто влажная весенняя трава, трость, оправданная хромотой и тяжёлый взгляд. Невольно Лила преисполняется лживого благоговения. Эмили царственно держит спину, несмотря на неровную поступь. — Мы так и не познакомились ближе, — продолжила тем временем Эмили Агрест. — И вот нас свели крайне печальные обстоятельства. Она перенесла вес на другую ногу, и окинула Росси пристальным взглядом. — Как мой племянник? — Феликс держится, — Лила сама не понимает, врёт она или нет. Иной раз она делает вид, что понятия не имеет, о каком Феликсе идёт речь. Но вот же он, глупая, жмёт руки людям, половину из которых видит впервые, принимает соболезнования. Разве он похож на убийцу? Жара не делает исключений для похорон, и поэтому чёрные кляксы зонтиков выглядят нелепо. Эмили на эту традицию плюёт. Однако её сын, околочивающийся позади — нет. Народ постепенно редеет, растекается за ворота кладбища, вооруженный зонтами, унося с собой шелест одежды и таинственный шёпот. — Я его предупреждала, — горечь в голосе Агрест почти не различима. — Амели не жилец. Никто из нас. Лила зябко ёжится. Она предпочитала не думать о том дне, когда в автомобиле, где находилась чета Агрест и Амели Грэм-де-Ванили, оказались подрезаны тормоза. Мозг воскрешает хриплый звонок телефонного аппарата среди ночи, и Лила прячет взгляд. — Но вам удалось выжить, тётя, — Феликс приходит вовремя. Лила благодарно смотрит на него, но не находит отклика. Его взгляд принадлежит лишь каменному лицу Эмили. — Удача, — глухо проскрипела она в ответ. — Удача? — Безжалостная дрянь, — невесело усмехается Эмили. — Не радуйся раньше времени, если тебе везёт в картах. Очевидно, что к тебе отходит чужая фортуна, и самое страшное — ты никогда не узнаешь чья именно. Сегодня ты побеждаешь врага, а завтра у тебя на руках умирает муж. Феликс сжимает плечо Лилы. Она не слышит, а чувствует, как он позволяет тяжёлому вздоху сорваться с губ. Взгляд падает на сына Эмили (до чего похож на Феликса!), тот смеётся и активно жестикулирует наедине с самим собой. — Обязательно было его приводить? — голос Феликса звучит обречённо. — Выставляете моего кузена на всеобщее посмешище. — Его не с кем было оставить, — Эмили поджимает губы. — Адриан! Viens, chéri. Юноша реагирует на отклик и подходит ближе, на его губах играет меланхоличная улыбка. Та исчезает стремительно, и скорбное выражение юного лица кажется непристойным. — Мне так жаль, Феликс! Не представляю, каково тебе… Очень-очень жаль! — Увы, дорогой кузен, представляешь, — почти беззвучно говорит Феликс, неловко отвечая на искренние объятия Адриана. Тот внезапно отскакивает, поражённо ахнув. С мечущимся пламенем ужаса в глазах Агрест глядит на Феликса. — Что же ты натворил? — шепчет Адриан, потрясённо качая головой. — Кого ты убил, Феликс? За что… По спине Лилы ползёт ледяной сколопендрой дрожь. В ноздри с особой силой ударяется запах свежей земли и тонкий смрад трупных разложений. У Адриана злые призраки смеются в туманных глазах, и седовласый доктор укоризненно покачивается там же изломленной, угрюмой тенью. Неприятную тишину резко нарушает смех Феликса. Он первым выходит из общего ступора и треплет Адриана по плечу со словами: — Право, ты изумителен! Такого я от тебя ещё не слышал. Лила предостерегающе сжимает его локоть, воспоминания о снующих по дому людях в форме ещё слишком свежи. Как и угроза смертной казни, зависшая в немом трепете. — Прошу простить моего сына, — произносит Эмили. — Он всё чаще путает реальность с вымыслом. На мгновение её взгляд пересекается с Лилой. И ту застигает крамольная, но шаткая мысль: «Она всё знает. И про доктора, и про…». — Что у тебя с губой, милая? Облегчение догоняет Лилу слишком стремительно, она не справляется, от этого выдаёт себя отчётливой усмешкой. Эмили поднимает бровь, и Лилу настигает вдохновение: — В доме очень скользкие лестницы, а от всего пережитого я совсем забыла об этом. Потеряла осторожность, и… — Грохот стоял такой, что я уж решил, что в один день потерял сразу обеих, — с кислой физиономией заканчивает за неё Грэм-де-Ванили. Эмили качает головой. Она говорит что-то о недобросовестных мастерах и о своей крестной, что при падении с лестницы сломала один позвонок и до конца своих дней осталась «овощем». Над кладбищем разносится монотонный звон колокола, и собравшиеся некоторое время молча слушают, думая о своём. — Восхитительный звук, — мечтательно прикрывая глаза, бормочет Адриан. Его пальцы выписывают в воздухе круги. — Вам не нравится? — осведомляется растерянно, почти напомнив Лиле её жениха. Вот только у Агреста всё бесхитростно до боли душевной. Ему до своего кузена далеко. Или наоборот: Феликсу до него. — Луке бы понравилось, — когда никто не находит нужным ответить, произносит Адриан. Лицо его вдруг украшает светлая печаль, и до Лилы доходит: никакого Луки не существует. Она с проснувшимся интересом вглядывается в юношу: показалось ей или тот взаправду понимает своё положение? Знает, что болен тяжело и неизлечимо ? — Нам пора, — Эмили принимает протянутый локоть сына. — Жду вас двоих в гости. Лила кивает, фальшиво растягивая губы в улыбке. Она уверена, что этого никогда не случится. Феликс ненавидит Париж. — Спасибо, — отвечает он. — Ждите нас со скорым визитом. Мы на неделе окажемся в Париже, останемся на некоторое время. Изумление Лиле приходится спрятать, как только Феликс касается её предостерегающе. — Неужто? — выдавливает мадам Агрест, сжимая набалдашник трости чуть сильнее. В её больших зелёных глазах отражается триумф — или это воображение играет с Росси недобрую шутку. — По работе, разумеется, — уточняет Феликс со всей возможной доброжелательностью, а Лила думает, что он, они — заплатили ничтожно мало за отнятую жизнь невинного. Ладонь Феликса горячая и тяжёлая лежит между её лопаток, и кажется будто не существует никакой траурной ткани платья. — Что ж, — Эмили улыбается хитро, совсем не к случаю. — Тогда до встречи. — До скорого, — мягкий голос Феликса окутан тьмой. Но Лила этого не различает: её пробирает до мурашек брошенный через плечо предостерегающий взгляд Адриана будто «Берегись», нарисованное в воздухе.