Курение убивает

Где он. В нескончаемых поворотах школьных коридоров угасает лишь надежда, что он прячется где-нибудь под лестницей и пишет очередную песню. Его любовь — швабры, блокнот с криво наклеенным стикером с Нирваной, его гитара по имени Курт Кобейн. Его любовь — красные Мальборо. Хаширама не знает, как избавить его от этой чёртовой любви. У Мадары не было принципов, стремлений, желаний. Его жизнь состояла из любви к чему-то определённому, которое он хранил в своём сердце в специальной папке, под названием «навсегда». Оттуда исходили песни, ноты, пачкая чернилами клетки его любимого блокнота. А потом рождалась музыка, которую Хаширама слушал до рассвета, пока будильник не прозвенит в 6:30 утра. А у него ещё не собраны учебники, не поглажена форма, а завтрак так и остаётся стыть на столе. Школьное время — невероятно. В 7:30 он встречал Мадару напротив перекрёстка в течении одиннадцати лет. Им по восемнадцать, а такое чувство, будто они впервые вошли в свой первый класс. А влюбились они за английским, когда Мадара позволил списать своё сочинение про любимого исполнителя. За эти мгновения Хаширама обязан Бобу Дилану посмертно. Но Мадара слишком крутой, чтобы признать, что в кого-то влюблён. Хаширама этим наслаждается очень долго. Их отношения — азотная кислота, стоящая в лаборатории под этикеткой «опасно», а их спиртовка переполнена спиртом. Чтобы взорвались реактивы, им достаточно пересечься взглядами, коснуться друг друга мизинцами, стать лицом к лицу. А потом ломаются парты и разбиваются цветочные горшки. Каждый подоконник школы — продавлен жаждущим любви телом, каждый уголок за поворотом в кабинеты — поцелуями, страстными прикосновениями, а школьный двор — окурками, перемешанными с кровью. Между ними происходят взрывы, а никотин так и остаётся млеть на губах Мадары. Мадара — хулиган. А Хаширама тот ещё умник. Он хоть и ленив и любит поваляться на уроках, но он староста класса, лидер группы «Коноха», президент баскетбольного клуба. Его любят все учителя, а ученики смотрят, как на лидера и стремятся быть таким, как он. У него даже есть свой фанклуб в младших классах, мылыш Обито — племянник Мадары и Изуны как-то об этом обмолвился. Всеми обожаемый, Хаширама Сенджу ничего на самом деле не хочет. Что после школы — хрен знает. Либо к вокзалу с гитарой, либо к отцу в гараж. Хорошие баллы, отличие по всем предметам, популярность. Да плевать на всё это, чёрт возьми. Тобирама его убьёт. Ему нужен Мадара. Чтобы сидел за соседней партой, чиркая в своём блокноте очередной стишок, ёрзал на месте и огрызался на учителей. Мадара, который, подняв волосы в хвост, прятался в локтях и спал так мило, что не хотелось дослушивать про человеческую генетику. А потом пинал рюкзак, брал свою гитару и шёл на крышу, чтобы сыграть что-нибудь новое. Но в очередной раз Мадара опустошает красное Мальборо. Хаширама давно пытается выбить из его груди серый дым, который туманит его разум. Никотин — успокоительное, а Мадара всё равно на нервах, психопат. Но Хаширама любит его любого. Психованного, больного, глупого до безумия. А сигареты в их мирке гематом и синяков — кладбище, хоронящее чувства в этом хрупком, как фарфор сердце. Крест и насыпь — а там лежит пепел и Мадара, с улыбкой глядящий на облака. В его губах — дымящая сигарета. И боже, как же это паршиво, блядь. Хаширама волнуется за него, что рвёт голос, когда в очередной раз на репетиции поёт новую песню Мадары. Брать высокие ноты — выдирать себе связки и сглатывать язык, смотря, как Мадара вновь суёт в карман брюк пачку «медленного саморазрушения». И слов он уже давно не слушает, затыкая уши наушниками с голосом Алекса Тёрнера. Кричи, моли, ругай — он зевает и идёт во двор. А Хаширама бежит за ним. Поворот за поворотом, пока не утыкается в запасной выход, куда они тайком выходят, чтобы сбежать пораньше со школы через забор. Хулиганы, что с них взять. Сейчас у них иностранный, а они оба уже давно говорят, как британцы за чаем, и всё чаще прогуливают его на заднем дворе. Мадара — за этими дверьми в объятиях любовника-сигаретки. И не то что ревность вспыхивает в груди, это — гадость и омерзение от своей беспомощности. Костяшки пальцев, заклееные пластырями, начинают ныть, ведь ещё помнят, как рвались под чужим носом. Кровь и спиртовые салфетки — их пожизненные друзья вместе с пластырями и музыкой на двоих. Тобирама всё ворчит, что им пора давно завязывать разбивать друг другу носы. У него-то любовь совсем другая, цветочная, хах. А у них — ядерная, кислотная, закуренная. Об неё резаться, как вдыхать цветы — чертовски прекрасно. А когда у них бутылка вина, оставшаяся от пьянки родаков, они самые влюблённые школьники. Звёздное небо, крыши, сигаретный дым — когда они говорят родителям о ночёвке друг у друга, они имеет виду именно это. Мадара никогда не слушает родителей, и сбегает из дома к нему под окно, сидит на скамейке, скуривая две подряд. А потом Хаширама спускается по балкону, по газовым трубам и достаёт вино и немного чипсов. Ночь приходит внезапно, и они, гуляя под жёлтым светом фонарей, ловят ночных бабочек и танцуют на скамейках. Пьяные-пьяные. Но чертовски любимые. На них кричат местные алкаши, кидаются битыми бутылками, а Мадара вновь лезет в драку, разбивая костяшки пальцев в багрово-синий. Хаширама кидается вместе с ним и ломает руку какому-то бомжу, пока Учиха смеётся и делает ещё глоток красного полусладкого. В такие моменты Хаширама любит его ещё сильнее. На утро они в школе никогда не появляются и спят на какой-нибудь крыше, голые, на школьной форме, испачканной в сперме. Их вид — бесконечный рассвет с ватными розовыми облаками, которые получились в результате смешения фиолетовой ночи и красного солнца. Тогда Мадара держит его за руку и жалуется, как тяжело быть хулиганом. Хаширама в нём задыхается, топится. Взорвать их сердца — как пробить стальную стену — попробуйте, если смелости хватит! Сенджу своей грудью преградит всем путь к их истории и втопчет в битый асфальт, который лежит тут с семидесятых годов. А Мадара подорвёт к чёртовой матери, ведь он знает, где лежат ключи от хим-лаборатории. Пожар в школе — тоже его рук дело, хах. Если в школе не любили — чертовски жалко, ведь вы столько всего пропустили. Хаширама стоит под дверью. Он ощущает Учиху всем своим телом, слышит, как тот дышит, выпускает дым из лёгких, повторяя реферат по биологии. Эти сантиметры — ядерная пробка, которая сдерживает атомную бомбу. Сделает шаг — подпрыгнет к луне, зацепив пыльными кроссовками лунные кратеры. И раз, и два, и три. Хаширама выходит на улицу, оглядываясь по сторонам. Мадара стоит в восьми шагах по направлению к забору, где растёт общипанный куст и валяются шпаргалки малолеток. Курение убивает — читается в глазах Сенджу, мне по хую — читается в глазах Мадары. И обычно говорят: искра, буря, безумие, и вспыхивает что-то неведомое, но они ошибки в школьном журнале, любители потанцевать в кабинете директора. Искра, взрыв, удар по носу. Сигарета летит в мелкую щебенку, догорая, как умирающая звезда в ночном небе, а Мадара в куст, ударяясь головой об забор. Он шипит, кусается и метает взглядом молнии, пока Хаширама держит его за воротник школьного пиджака, вжимая в поверхность забора. — Мадара. — Хаширама. И у обоих сносит крышу. Мадара бьёт по щеке, соскальзывая мозолистыми пальцами по подбородку и откидывая Сенджу к противоположной стороне. Они валятся на асфальт поверх выпавшей пачки красного Мальборо, рычат и бьются, от чего искры взметаются к окнам школьных кабинетов. Они глупые школьники, которые не знают, что будут делать дальше и как оно всё будет в будущем, но им достаточно того, что их кулаки горят каждый раз, когда трещит кожа под ними. У Мадары кровь капает с разбитой губы прямо на заплывший глаз Сенджу, он сплёвывает и чешет кровавым кулаком ему скулу, ухмылясь своей ядовитой улыбкой. А Хаширама плывёт, подбивая коленом Учиху и скидывая того с себя, чтобы навалиться по новой и собрать кулаком кровь с губы. Рвутся волосы, трещит пиджак, кулон Хаширамы падает в куст. Между ними — катаклизмы космического исступления, которые пишут кровью стихи об токсичной любви. Токсины — яд биологического происхождения. И от них они задыхаются, иссыхают, пока они проникают всё глубже, оглаживая лезвиями края их сердец. Они и так все в бинтах, куда ещё больнее. — Мадара. Удар. — Прекрати. Удар. — Курить! Удар. Мадара смеётся, открывая рот полный крови и шипит прямо в губы своего любимого врага. — Пошёл на хуй со своей моралью. Мадара плюёт ему в лицо, смеётся, запрокидывая голову, пока Сенджу смотрит в упор, видя в кровавых синяках лишь космос и все рассветы, которые они встречали на крышах. Даже в крови любить его хочется ещё сильнее. — Идиот, — Хашираме больно от ударов, но ещё больнее от того, что этот чёрствый мертвяк так равнодушен. — Придурок, — глаза в глаза, пока они яростно не впиваются друг другу в губы. Они измазывают друг друга в крови, пока целуются на грязном, влажном от тени асфальте, переплетая конечности и зарываясь пальцами в волосы. Блёстки перед глазами, как фейерверки на Новый Год, а в зубах вкус железа и песка кажется карамелью. Любить не значит, дарить цветы под шкафчики и подкладывать конфеты в рюкзак — любить можно и так. Драками, рассветами, сигаретками. Сенджу сплетён с этим человеком неизмеримо, до бесконечности, даже в темноте может отыскать его и утянуть за собой. В школе они — два дурака, бегающие друг за другом как умалишённые, чтобы набить друг другу морды и отдать мяч на баскетбольной игре. За этим забором — два влюблённых музыканта, которые зарабатывают деньги на вокзале, чтобы купить новые усилители для гитары. Мадара петь не умел в отличии от Изуны, и в их группе играл на гитаре. Тобирама был на ударных, долго его уговаривали, но ради младшего брата Мадары согласился. А Хаширама был полностью ответственен за вокал. Они играли на рок-фестевале в прошлом году и почти заняли призовое место, но Мадара разбил Хашираме нос, и немного не дотянули. Изуна всех вытянул, хотя в то время ему было всего четырнадцать, но на гитаре он играет очень хорошо (и то, что он любит переодеваться в форму школьницы совсем не имеет значения). Тобирама это вспоминает до сих пор. Музыка в их жизни — что-то значимое для них обоих, без неё они совсем не они. Курт Кобейн в руках Мадары, черная, как ночь — магическая вещь, и даже в чехле Хаширама слышит её трепет струн. Учиха с гитарой — нежнейшее, прекраснейшее существо, которое забывает обо всё, кроме громкости струн и бита ударных. Ух, сколько они переругались с Тобирамой, старший Сенджу даже не вспомнит. «Коноха» — их совместное создание, насилие в их сердцах. Мадара лежит на асфальте, с красными щеками не то ли от крови, не то ли от любви. А Сенджу не может отвести от него взгляда: любимый до самых кончиков волос, красивый, сильный. Без него рушатся планеты и чудовища из океанов выходят уничтожить человечество. Стихи Шекспира это не про них, дайте им Эминема, и мат через мат. Пошло всё оно к чёрту. — Я тебя ненавижу, придурок, — Мадара сжимает его подбородок, царапает ноготком запёкшую кровь. — Когда ты отъебёшься от меня? — Когда ты бросишь курить, — Хаширама помогает подняться ему на ноги, засматривается на его улыбку. Дьявольская. Красивая. — Не брошу. — Курение убивает. — Убивает любовь. Курение — даёт шанс не умереть, — Мадара шипит от боли, разминая суставы и стирая с губ чужую кровь. — Либо они, либо ты. — Я выбираю третье, — Хаширама видит напротив безграничную усталость, которая разветвляется, как ветки сакуры. — Я выбираю тебя. Мадара усмехается, поднимая с земли мятую пачку сигарет, печально вздыхая. Его «подружки» умерли от этой безумной любви. Она высасывает столько сил, что сохнут даже океаны. — Грязно играешь, Хаширама, — улыбка Мадары — тоска состоящая из жажды целоваться. — Ты не оставляешь мне выбора, — Сенджу делает шаг навстречу, игнорируя боль по всему телу. Кровь даже в ушах — ничего не слышно. — Ты. Я не дам тебе загубить себя. — Ты загубил меня ещё в первую нашу встречу, когда кинул в меня учебник математики. — А, ты ещё помнишь об этом? — Хаширама смеётся и в смущении чешет затылок. Случайность, не более, зато Учиха на него взглянул и порвал его рубашку. — Я думал ты забыл. Мадара смотрит куда-то вверх, на облака или на приближающую синею тучу. Сегодня будет дождь, нужно встретить Изуну перед школой. — Хотелось бы. Но таких идиотов забыть чертовски трудно, — он облокотился о стену, устало прикрывая глаза испачканными в крови ресницами. Хаширама сделал тоже самое. — Пробовал. Ни раз. Хаширама грустно улыбнулся, нежно переплетая с ним пальцы. Электрические импульсы прошлись по пальцам со скоростью света. Не любовь — чёртово насилие. — Думаешь, сбежать от меня к сигаретам? — Хах, ну типа да, — Мадара язвительно ухмыльнулся, переведя взгляд на лицо Сенджу. — Ты сейчас такой урод, видел бы себя в зеркале. — Ну а кто же постарался? — Хаширама засмеялся вместе с ним, пока до них доносился звон звонка, оповещающий о конце английского. — Вот и звонок. За прогулы нас скоро отчислят. — А ещё за инициированные драки, — уточнил Мадара, отряхивая одежду от пыли и грязи. — Это уже была третья за неделю, и заметь, ты начал первым. Так что тебя выпрут первым. — А за курение на школьной территории лишают стипендии, — с умным видом сказал Хаширама, всё пытаясь переубедить Мадару в его образе жизни. — Эй, чувак, меня её лишили ещё на первой неделе обучения, как и тебя, кстати, тоже. — Но я получаю её за работу в клубе, — почесал затылок Хаширама, ища свой кулон в кустах. — Чёрт, где же он! — А так получал бы две, и нам не пришлось бы подрабатывать где попало, — Мадара нагнулся и достал из-под куста кулон Хаширамы. — Пошли, у Изуны возьмём антисептик и пластыри. — Твоя мелкая как всегда предусмотрительна, — засмеялся Хаширама, открывая дверь перед Мадарой. — Хватит называть моего брата в женском роде, заебали! — Мадара был горой за своего брата, но не мог противостоять его специфичным предпочтениям, которые включали в себя любовь к женским штучкам. — Когда-нибудь я убью тебя и всех, кто считает его моей младшей сестрой! — Ну-ну, успокойся, ему это нравится, пусть развлекается, пока ещё ребёнок, — как-то Хаширама дал ему прозвище «мелкая» и им обоим это нравилось. А Мадара до сих пор бьёт ему за это морду. — И скажи своему мелкому ублюдку, чтобы я не видел его рядом с братом. Последнее предупреждение, иначе он знает, где окажется, — Мадара ненавидел, когда к Изуне пристают, особенно такие, как тот Тобирама. — Я и сам могу носить его гитару, а то, видите ли, герой нашёлся — носить гитару Изуны, велика честь, ублюдок. — Это любовь, Дара. Она у них просто другая, — с грустной улыбкой сказал Хаширама, приобнимая Учиху за плечи. — Смирись. — Да на хрен такую любовь! Ему недавно только пятнадцать исполнилось! — А мы с тобой в тринадцать... — Закрой пасть, Хаширама. — А ты больше не будешь курить? — Буду, если от меня не отъебёшься. — Тогда позволь вечно разбивать тебе нос. Мадара остановился и с безумной улыбкой притянул Сенджу за воротник, угрожающе понизив голос. — Позволяю. Курение не убивает, если любят оба.

The End.