Дети и родители учатся друг у друга

Дни, следующие за раскрытием дела Саюри Камбэ двадцатилетней давности, превращаются в бесконечный круговорот интервью, бумажной волокиты и встреч. Хару ошеломлён, когда подошедший к нему Рё восхищённо сообщает, что с ним хочет пообщаться глава Департамента. — Знаю, ты едва выписался из больницы, но тот факт, что он хочет тебя видеть, чертовски важен! Тебя могут перевести обратно в наш отдел! — Энтузиазм Рё заразителен, и Хару понимает, что улыбается своему бывшему напарнику. Несмотря на все попытки казаться холодным и строгим, Рё порой выглядит сущим ребёнком.  — Очень в этом сомневаюсь. Преступление-то, по сути, раскрыл Камбэ. Но я дам тебе знать… если, конечно, меня не уволят за нарушение всех пунктов устава разом, — нервозно смеётся Хару, неловко потирая шею. Однако Рё хлопает его по спине и подталкивает в направлении офиса. — Иди. Я подожду тебя тут! — Хару открывает дверь и с извинением входит. Генерал сидит за рабочим столом с сигаретой во рту; огромные эркерные окна у него за спиной открывают потрясающий вид на город. Хару замечает знакомую пачку сигар. — Это кубинские?.. — А, да, ко мне недавно заходил Камбэ-сан. Прошу, присаживайся. Мне нужно обсудить с тобой кое-что важное. — Генерал делает пригласительный взмах рукой в сторону кожаных кресел. Хару осторожно опускается на сиденье, отводя взгляд от сигар. Он надеется, что Камбэ не взял на себя всю вину за расследование — ведь виноваты, по сути, они оба.  — Сэр, если позволите. Я вынужден признаться, что виновен не меньше Камбэ. Я знал, что он готов пойти на что угодно, чтобы раскрыть убийство матери, и в итоге попустительствовал ему во многих… — Генерал со смехом поднимает руку, и Хару смолкает. — Уверяю тебя, это не дисциплинарное слушание. Я всего лишь хотел обсудить возможность твоего перевода обратно в Первый Отдел. Я также готов сделать тебя начальником отдела, если тебя интересует эта должность. — У Хару отвисает челюсть, он мотает головой. У него слуховые галлюцинации, не иначе. — Я… Это невозможно, сэр. Я ничем не заслужил такую честь. — Задумчиво промычав, генерал тушит сигарету и наклоняется вперёд, положив подбородок на сложенные в замок ладони. — Полагаю, Камбэ-сан с тобой решительно не согласен. — Хару моргает, застыв истуканом. Протянув руку, генерал нажимает какую-то навороченную кнопку, и над столом возникает голограмма Дайске Камбэ.  Вы осведомлены, что весь этот разговор записывается? Да, осведомлён, так о чём вы хотели меня попросить? Я хочу, чтобы инспектора Хару Като из Отдела по Предотвращению Преступлений перевели обратно в Первый Следственный Отдел и предложили ему должность, которую до недавнего времени занимал шеф Такей.  Понятно. Однако до сей поры инспектор Като отказывался от всех предложенных повышений и продемонстрировал, что обладает нежелательными характеристиками…  Хару Като — один из самых компетентных полицейских, с которыми я когда-либо имел удовольствие работать. Его психологическая травма касательно огнестрельного оружия при надлежащей терапии абсолютно обратима; она никак не сказалась на нашем расследовании и не станет проблемой, если его напарник сумеет это компенсировать или предоставит альтернативу стрельбе по цели. Он мастерски владеет навыками рукопашного боя, уступая разве что мне, и он первоклассный стратег. Я могу лично подтвердить, что без его неоценимой помощи в этом расследовании я был бы уже мёртв. Генерал выключает голограмму и смотрит на Хару. Тот ёрзает по сиденью, прикрыв руками пылающее лицо. Да уж, бесцеремонности Камбэ не занимать.  — Я так понимаю, ты намерен отказаться от моего предложения? — С моей стороны будет недобросовестно позволить Камбэ разгребать последствия этого расследования в одиночку, сэр. Мы, разумеется, задержимся в Токио на пару месяцев, чтобы завершить все дела до отлёта. — На самом деле они ещё не обсуждали планы, Камбэ только сказал, что твёрдо намерен предотвратить все злонамеренные использования адоллия. — Что ж, не могу тебя винить, редко кому предоставляется возможность попутешествовать по миру. Тебе всегда будут рады в нашем Департаменте, Като. Предложение остаётся в силе. Должность будет ждать тебя. Можешь идти. — Облегчённо выдохнув, Хару кланяется и выходит из кабинета. Рё оказывается не рад его решению, но Хару торопливо убеждает его, что, конечно же, хочет снова работать с ним вместе. Их разговор прерывают визг тормозов и прибытие блестящего чёрного автомобиля. Камбэ явился не запылился. * * * Солнце садится за горизонт, разрисовывая воду яркими красно-золотыми мазками. Разбивающиеся о берег волны действуют на больную ногу как умиротворяющий бальзам. Наверное, Хару следовало послушать врача, но ему не терпелось побыстрее вырваться из больницы. Хару смотрит, как пена омывает камни, и лёгкие его наполняет солёный воздух. За спиной слышатся неровные шаги.  — Так ты увиделся с отцом? — Ему было любопытно узнать о Шигемару Камбэ после того, как тот взаправду был найден живым. Чуть раньше Камбэ коротко описал ему ситуацию, и тон его был отрывистым от изнеможения — а может, чего похуже.  Синие глаза Камбэ на краткий миг стекленеют, а лоб хмурится. — Его там не было.  Хару вскидывает бровь, глядя вверх по косогору, на мужчину в инвалидной коляске. Сиделка везёт мужчину обратно в дом. По-видимому, Камбэ не намерен давать объяснений, поэтому Хару не задаёт вопросов. Камбэ шагает прочь, и Хару вспоминает о полицейском жетоне, оттягивающем карман. В качестве последнего жеста доброй воли, чтобы окончательно завершить это дело, он протягивает жетон Камбэ. Глаза того округляются, и он принимает жетон с лёгкой улыбкой. Вещи наконец-то начинают налаживаться. * * * Хару откидывается на спинку стула, потягиваясь. Остальные коллеги уже ушли, в офисе остались только он и Камбэ. — Так ты, выходит… поговорил с главой Департамента… обо мне? — нерешительно спрашивает Хару. Он до сих пор не понимает Камбэ. Несмотря на всё, через что они прошли, тот по-прежнему замкнутый и отстранённый. — Я решил, раз уж ты остаёшься в Японии, это послужит надлежащим извинением и моей искренней благодарностью. Хару опрокидывается вместе со стулом, но вместо того чтобы раскроить голову об пол, он обнаруживает себя в объятиях Камбэ, глядящего на него распахнутыми от шока глазами. Потаращившись друг на друга несколько секунд, они отстраняются, кашлянув, и возвращаются на свои места, бормоча извинения.  — В смысле, остаюсь в Японии? Ты забираешь обратно своё приглашение присоединиться к тебе в путешествиях? — Камбэ застывает с воздетыми в воздух руками. Хару замечает, что ладони у него слегка дрожат. Учитывая, что Камбэ никогда не теряет самообладание, видеть такое непривычно. — Я приглашал, да, но ты мне так и не ответил…  — Разве? Хм, я думал, что ответил. Разумеется, я закончу начатое вместе с тобой! Дерьмовый из меня выйдет напарник, если я позволю тебе разгребать последствия в одиночку, Камбэ.  Тот проводит ладонью в перчатке по волосам, а потом кладёт голову на сложенные руки, словно собираясь уснуть за столом. И вправду необычное поведение. С ним точно что-то не так.  — Я не хотел навязываться. У тебя здесь семья и друзья, которые будут по тебе скучать… — бормочет Камбэ, не глядя на него. Хару сводит брови — откуда в нём эта уклончивость? — Так говоришь, будто я их больше никогда не увижу. Я взрослый человек и сам принимаю решения, спасибо большое. Серьёзно, что происходит? — Голос Хару смягчается, и он протягивает руку, поглаживая Камбэ по спине. Тот делает судорожный вздох и выпрямляется, сбрасывая его ладонь.  — Извиняюсь за своё поведение… Я… улаживаю кое-какие семейные дела, поэтому не высыпаюсь толком. — Голос у него утомлённый, наполненный десятилетиями гнева и тоски. На мгновение Хару видит на его месте мальчика, потерявшего родителей в результате чужой жадности и страха. Поставил ли он на самом деле точку в этой главе своей жизни? — Мне жаль, что так вышло с твоим отцом, он был хорошим человеком и не заслужил подобного. Тебе многое пришлось вынести. Скорбеть об утраченных возможностях — это нормально. Даже полезно.  Они затронули щекотливую тему, говорить на которую неуютно. Но замкнуться в себе не пойдёт Камбэ на пользу.  Камбэ поднимает голову, и Хару видит в его глазах застывшие слёзы. Однако мягкая улыбка унимает тревогу и заставляет сердце Хару колотиться. — Спасибо. — Встав со стула, Камбэ подхватывает пиджак. — Думаю, пора нам поужинать. Ты выбираешь, разумеется. — Ещё бы — если я позволю выбирать тебе, Камбэ, мы окажемся в каком-нибудь элитном ресторане, где одно блюдо стоит больше, чем моя зарплата!  Камбэ посмеивается, качая головой. Когда они уже выходят из кабинета, Хару с изумлением слышит его ответ: — Дайске. Можешь звать меня Дайске. В конце концов, мы скоро будем жить вместе. Ещё ни один ужин не казался таким уютным и вкусным, как тот, что они разделили этим вечером. * * * Несколько дней кряду Хару кочует из своей квартиры в поместье Камбэ и обратно. Всякий раз при виде оскорбительных граффити в нём поднимается волна гнева. Жестокие слова пятнают некогда прекрасные каменные стены. — Поверить не могу, что у людей хватает наглости такое писать, — сжимает кулаки Хару, пока Дайске ведёт машину. — Отчасти они правы. Я предатель рода, посадивший за решётку собственную бабушку. Я считал своего отца убийцей, так что, полагаю, «неблагодарный сын» тоже ко мне применимо, — безразлично отзывается Дайске. — Ты ведь не веришь взаправду в эту ересь? — Хару, уверяю тебя, будь мы с тобой знакомы всего один день, ты бы тоже всё это написал, посмотрев телевизор. — Хару морщится, признавая его правоту. Но в то же время, в прошлом он не мог держать в руках оружие без приступа тошноты и считал работу единственным способом существования. Он по-прежнему трудоголик, но сейчас хотя бы позволяет другим оторвать его от работы и отвезти домой. — Всё равно ненавижу видеть эти надписи. — Они подъезжают к крыльцу, и поджидавшая их Сузуэ приветственно машет. — О, отлично, Като здесь! Мне удалось составить относительно приемлемый план маршрута на ближайший год! Пожалуйста, взгляните!  Когда они заходят в дом, Хару замечает, как пусто стало внутри. У стен выстроились картонные коробки, а большая часть мебели покрыта целлофановой плёнкой. — Вы пакуете всё это с собой? — Хару проводит рукой по перилам из красного дерева.  — Нет, отправляем в хранилище. Этот дом больше не пригоден для жизни. Всё, что не имеет эмоциональной или денежной ценности, за исключением мебели, отправится на помойку. — Дайске обводит рукой коробки. — Что?! Но это же практически всё!  — Вот именно. Я не желаю, чтобы меня что-либо связывало с этим местом. — Дайске твёрдо кивает и немедленно уходит без лишних раздумий. Хару хмурится в ответ на такое пренебрежение дорогим сердцу родным домом. Им удаётся составить приемлемое расписание и даже подобрать несколько потенциальных конспиративных квартир за границей. Хару оставляет при себе комментарии об их стоимости, понимая, что к этому моменту с его стороны это будет звучать лицемерно. Дайске вынужден уйти на середине собрания, сославшись на неотложную встречу. Сузуэ бросает на него обеспокоенный взгляд. — Дайске… ты не обязан продолжать… — Если прекращу, то буду об этом жалеть. Хару озадаченно смотрит на Сузуэ. Та лишь качает головой, виновато улыбаясь. — Боюсь, я не в праве об этом рассказывать. Значит, Дайске снова хранит от него секреты. Прелестно. * * * Следующая рабочая неделя — тоже сплошные поздравления и пожелания доброго пути. Новости об отъезде Хару разлетелись быстро, и многочисленные коллеги из разных отделов без конца заглядывают перемолвиться словечком. Единственная константа — это ежедневное отсутствие Дайске. Он исчезает на несколько часов кряду и возвращается, когда остальные уже разошлись по домам, чтобы завершить оставшиеся задачи. Хару сжимает переносицу, чувствуя назревающую головную боль. Кто бы знал, что переезд в другую страну требует такого количества документов. Он ведь даже не переезжает насовсем — просто следует за Дайске, куда бы тот ни направился. Кстати о Дайске — тот в данный момент, окончив работу, сидит на диване и читает толстенную книгу.  — Тебе следует обсудить свой отъезд с родителями, — голос Дайске прерывает монотонное клацанье старой клавиатуры. — А-а? Зачем мне это. Я и так периодически им пишу. Хотя за время нашего расследования я с ними толком не общался… — задумчиво тянет Хару.  Слышится резкий стук: Дайске захлопывает книгу, встаёт и подхватывает свой пиджак.  — Я сегодня ночую у тебя: в мой дом вломились прошлой ночью. Сузуэ потребовала, чтобы я не возвращался, пока взломщиков не поймают.  Хару оборачивается, вытаращив глаза.  — С тобой всё хорошо?!  — Да? Они украли несколько ценных картин и прочих предметов искусства, но ничто из этого не было мне дорого. — А что с HUESC? — Я велел Сузуэ отключить его от центрального процессора дома. Мы его перепрограммируем. — Дайске уже стоит в дверях. — Ты идёшь? Хару вскакивает со стула, выключает компьютер и следует за Дайске к себе домой. * * * В выходной день Дайске внезапно материализуется на пороге его квартиры и требует, чтобы Хару немедленно поехал с ним. Не выспавшемуся Хару даже в голову не приходит отказать, и они уезжают куда-то к чёрту на рога. Только при виде знакомых рисовых полей и традиционных фермерских домов Хару понимает, где оказался. В затуманенную сном голову хлыщут потоки воспоминаний. Вот мост, с которого он рыбачил вместе с отцом; вот склоны холмов, которые он исследовал вместе с сёстрами. Вот старое святилище, чьи фестивали по поверьям берегли урожай и дарили душевный покой суеверным местным жителям. Они проезжают мимо кладбища, чьи семейные захоронения всегда рады посетителям и историям.  — Каким. Ёбанным. Макаром. Ты. Отыскал. Дом. Моих. Родителей? — Хару кипит от злости. Он считал, что они придерживались одинаковой позиции взаимного уважения, не допускающей лезть в чужую жизнь.  — Я спросил Хошино. — Гнев Хару исчезает в мгновение ока, оставляя только удивление и недоумение. — Не знал, что вы с ним близки… — Извилистая дорога превращается в грязь, и Дайске останавливает машину и вылезает. Хару подзабыл, какими неприступными бывают деревенские дороги для современных автомобилей. — Мы с ним пришли к взаимопониманию. Отсюда пойдём пешком.  Они бредут вверх по дороге, пока не прибывают к месту назначения. Хару собирается с духом, мешкая на пороге. Дайске молча за ним наблюдает, не делая попытки постучать. Наконец Хару делает это сам, и дверь отъезжает в сторону, являя пухленькую пожилую женщину с половником в руках. По воздуху плывёт запах свежесваренного риса. — Я дома. Привет, мам. — Глаза женщины становятся размером с блюдца, и Хару оказывается в медвежьих объятиях. При виде Дайске женщина расплывается в улыбке, и та же участь настигает и его. Хару замечает промелькнувшее на его лице страдальческое выражение, но оно мгновенно пропадает.  — Вы, должно быть, Камбэ-сан! Прошу, входите. Хару никогда не навещает нас за исключением Нового Года и Обона. — Мать награждает сына укоризненным взглядом, и Хару неловко почёсывает затылок, разуваясь и вставая на старые половицы. На огне кипит какое-то мясное рагу, судя по запаху. Мать Хару приглашает их сесть, и вскоре им уже наливают чай. Женщина болтает обо всём на свете, расспрашивает о работе, друзьях и о здоровье, разумеется. — Я вкратце описал вам ситуацию по телефону, когда Хару госпитализировали с пулевым ранением. Он идёт на поправку семимильными шагами, физиотерапия также продвигается успешно, — докладывает Дайске. Хару пялится на него. Дайске в ответ лишь косится краем глаза. — Ладно, я сам ей скажу, раз ты не собираешься, ублюдок. — Хару, выбирай выражения! — Прости. Так вот, похоже, присутствующий здесь Дайске во что бы то ни стало хотел, чтобы я проинформировал вас, что отправляюсь за границу на неопределённый срок. И что это будет опаснее, чем моя работа в Токио. — Закончив, Хару набивает рот онигири, чтобы избежать расспросов. Дайске, глядя на него, хмурит брови и неодобрительно качает головой.  — Только если вы не против. Если вы запретите, ваше желание будет учтено и Хару останется в Токио. — Хару давится рисом, и мать торопливо протягивает ему стакан воды. — Чего? Такого уговора у нас не было! — Ты должен учитывать влияние твоих решений на твою семью. Ты сам говорил, что редко с ними общаешься, — спокойно отвечает Дайске, не моргнув и глазом. — Не могу сказать, что я одобряю. В конце концов, какая мать захочет, чтобы её сын при любом удобном случае бросался навстречу опасности. Однако Хару взрослый человек, и я понимаю, что, отказав ему в такой возможности, принесу больше вреда, чем пользы. — Она делает паузу, смеряя Хару многозначительным взглядом. Тот опускает глаза в пол. — Поэтому, Камбэ-сан, я всего лишь прошу, чтобы мне не вернули обратно сына в гробу. Хару резко вскидывает голову. — Мам! Что ты такое говоришь… — Я не могу вам этого обещать, но могу поклясться, что сделаю всё возможное, чтобы минимизировать риски, и приму любое наказание из ваших рук, если потерплю неудачу. — Дайске предельно серьёзен, и Хару понимает, что краснеет. Телефон Дайске тренькает, и тот сводит брови. — Боюсь, я вынужден уйти, меня ждут в другом месте. Хару, я заеду за тобой завтра, проведи время с семьёй.  С этими словами Дайске встаёт, кланяется и оставляет Хару наедине с матерью. — До чего же одинокий человек. — А? — Я осведомлена о том, чем ты занимаешься в Токио. Твой босс регулярно мне докладывает, — фыркает его мать, с нежностью качая головой. Взгляд её становится печальным. — Быть лишённым ласки и заботы, потерять единственную семью — это вправду душераздирающий опыт. Независимо от возраста. Позаботься об этом мальчике, Хару, он ведь страдает. Мать оставляет Хару на крыльце, провожающим глазами чёрный автомобиль. Сердце у него болит, зная, что Дайске скорее язык себе откусит, чем заговорит о своей семье. * * * Хару никогда не думал, что станет следить за Дайске. Однако ситуация зашла в тупик. Дайске пропустил, по меньшей мере, неделю работы, оправдавшись одним коротким сообщением о том, что всему виной семейная драма. В последний раз семейная драма Камбэ наградила Хару пулей в бедро, поэтому он не намерен позволять Дайске разгребать всё в одиночку. И сейчас следящий за ним Хару с удивлением наблюдает, как Дайске затаривается в многочисленных магазинах: букетом в цветочном, конфетами в древней кондитерской, книгами у торговца антиквариатом. Набрав пакетов, он возвращается к машине и трогается с места. Хару с изумлением понимает, что на этот раз Дайске в кои-то веки соблюдает скоростной режим и останавливается на светофорах. Поэтому сесть ему на хвост оказывается легко. Когда Дайске глушит мотор, Хару паркуется неподалёку. Они прибыли в то самое учреждение, где проживает Шигемару. Хару сидит в машине больше часа, дожидаясь возвращения Дайске — а когда тот садится в своё авто и уезжает, Хару подходит к зданию и стучит в дверь. Ему открывает молоденькая сиделка. — Ой, надо же! Как много у него сегодня посетителей! Прошу, входите. Переступив порог, Хару с удивлением видит кучу развешанных по стенам фотографий — старые портреты семейства Камбэ, по всей видимости. Однако ни на одном фото нет самого Дайске или его матери. На ближайшем столике Хару замечает тот самый букет цветов с конфетами. Сиделка провожает его в гостиную, где у окошка Шигемару читает одну из купленных Дайске старинных книг.  — К вам ещё один гость, Камбэ-сан! Эм-м… — Хару Като. Шигемару закрывает книгу и поднимает на него глаза, мягко улыбаясь. На мгновение в чертах его лица Хару видится человек, некогда бывший любящим отцом. — Ах, вы только взгляните! Показатели фондового рынка несказанно высоки! — Шигемару поднимает газету, демонстрируя необычайно высокий курс акций, и у Хару обрывается сердце.  — Прошу прощения, я слабо разбираюсь в экономике. Шигемару смеётся, склонив голову к плечу. Хару видит в этом смехе Дайске, и ему хочется заплакать.  — Эх, жалко, я решил было, что вы знакомы с тем чудесным джентльменом из кабинета министров Накасонэ*. Присаживайтесь, присаживайтесь! Побеседуем?  ____________________ *речь о премьер-министре 80-х годов В итоге Хару весь вечер слушает его теории и тёплые воспоминания о былых временах. Уже на выходе его останавливает сиделка. — Он с трудом ориентируется, какой год на дворе. На самом деле, только после того как тот другой мужчина начал его регулярно навещать, он вновь стал подавать признаки жизни. Вам тоже спасибо, что заглянули! — Она кланяется, в то время как Хару застывает истуканом. Так вот в чём дело. Кивнув и попрощавшись, он едет обратно домой. * * * По прибытии Хару обнаруживает, что дверь не заперта. Он мгновенно напрягается, сжимая кулаки. К сожалению, его район славится взломами. Осторожно толкнув дверь, он замирает, увидев в гэнкане пару дорогущих ботинок с подъёмом. Расслабленно выдохнув, Хару проходит в дом и замечает, что Дайске также избавился от костюма. Оглядев свою непривычно тихую квартиру, Хару заходит в спальню и обнаруживает, что Дайске лежит на его постели, свернувшись в клубок лицом к стене. Дышит он прерывисто — словно молча плачет.  — Дайске… — Хару ласково поглаживает его по спине. — Он… больше не узнаёт меня, — бормочет Дайске. — Сам не знаю, злиться на него за это или радоваться… — Хару прекрасно понимает, о чём он, но ради Дайске решает прикинуться дурачком. — «Он»?..  — Мой отец. Я навещаю его с тех пор, как Кикуко раскрыла мне его местонахождение. Он пострадал от серьёзного повреждения мозга и эмоциональной травмы. Я… — голос Дайске надламывается, и плечи его начинают трястись.  — Мне очень жаль, Дайске. — Хару садится на постель, продолжая гладить его по спине. Тремор усиливается, Дайске хватает подушку, и Хару слышит приглушённый вопль. Хару тут же разворачивает его и сгребает в полноценные объятия. — На самом деле я недавно навещал его, сиделка сказала мне, что ты вернул ему волю к жизни. Она говорила, что до твоих визитов он был отстранённым и наверняка несчастным. Может, он и не помнит тебя, но ты по-прежнему ему дорог. — Из горла Дайске вырывается сдавленный всхлип. Хару укачивает его, утешительно шепча. — Как мне увязать образ человека, которого я считал убийцей, с тем фактом, что мой отец всё равно что мёртв? — Хару морщится, обдумывая вопрос. — Как мне обратить десятилетия ненависти, если такое вообще возможно? — голос у Дайске натянутый, хриплый, страдальческий. — Ты мог бы поучиться у него оптимизму. Я спросил его, что бы он сделал, если бы, в теории, экономический пузырь лопнул, и он отвечал максимально позитивно. — Дайске, насупившись, вновь отворачивается к стене. Хару фыркает на такое ребячество. — Как он сможет меня простить? — спрашивает Дайске тихо, голосом сожалеющего ребёнка. — Родители любят своих детей безоговорочно, он прощает тебя… пусть и не может сказать этого прямо — но он прощает тебя.  Дайске мычит в ответ, давая понять, что услышал. Ночь вступает в свои права, и стрёкот цикад погружает их обоих в сон. И если в течение ночи Дайске оказывается в объятиях Хару, никто из них это не комментирует. * * * Было сложно; следующие несколько дней Дайске то выпадает из своего привычного амплуа, то возвращается к нему вновь. Хару начинает паковать вещи в своей квартире. Очередным вечером он стоит на веранде, наблюдая, как сотрудники частной транспортной компании погружают его коробки в грузовик, — когда его обволакивает острый запах кубинских сигар, а вокруг пояса оборачиваются руки. — Да? — Спасибо тебе, Хару. За всё, — бормочет Дайске, уткнувшись лбом ему в спину. У них есть долг, есть цель; такому человеку, как Дайске Камбэ, никогда не найти спокойной жизни. Но, по крайней мере, ему не придётся справляться со всем в одиночку. — Без проблем. Для этого я рядом! — Шигемару упомянул, что ты полный профан в шахматах. Он требует реванша. — Хару разворачивается и видит в глазах партнёра лукавые искорки. — В таком случае не будем заставлять его ждать. ~fin