Возьми мою душу

С момента появления в детдоме Олега проходит чуть больше года, и за это время жизнь Серёжи становится гораздо более терпимой: его новый приятель уже успел разбить носы наиболее дерзким обидчикам, и теперь их двоих относительно не трогали. Также, к их радости, им удалось с помощью новой воспитательницы, Татьяны Михайловны, заселить Олега на соседнюю к Серёже кровать. Это была инициатива Олега: он слышал, как другие дети высмеивали Серёжу за его крики по ночам. Теперь он всегда находится рядом и у них появился безмолвный ритуал: когда Серёжа просыпается от кошмаров, захлёбываясь в своих слезах, Олег молча переползает в его кровать, обнимает и поглаживает по спине, пока Серый не успокоится и не уснёт. На утро они никогда не говорят об этом; каждый из них не хочет смущать другого. Олегу нравится обнимать Серёжу: у него по-особенному приятно пахнут волосы, хоть он и моет их тем же дешёвым цитрусовым шампунем, как и все, но только ему этот запах действительно подходит. Также Олег подмечает и другие странности в поведении Серёжи: часто он после ночных кошмаров проводит время, судорожно рисуя что-то в альбоме, при этом никогда не показывает ему эти рисунки, хотя другими всегда с удовольствием делится. На прямую просьбу Волкова показать своё творчество Серый виновато пожал плечами: «Прости, но это личное». Олег не спешит: он понимает, что доверие нужно заслужить и ждёт, когда друг будет действительно готов открыть ему свою душу. Вскоре такой момент действительно настаёт. Олег просыпается ночью и слышит, как на соседней кровати Серёжу трясёт в беззвучном рыдании. Он перебирается к нему, обнимает со спины, успокаивающе гладит по рукам и голове, шепчет на ухо: «Тише, всё позади, я рядом». Внезапно Серёжа разворачивается, смотрит Олегу в глаза, начинает задыхаться в рыданиях еще сильнее прежнего, истерично лепеча: - Олег! Олежа! Я так боюсь! - Чего боишься, Серый? Ты можешь мне всё рассказать, я не буду осуждать и издеваться. Даю тебе слово. – Говорит Олег как можно более спокойным и уверенным голосом, но в то же время вкладывая в интонацию особые, ласковые нотки, используемые только при разговорах с Серым. - Не могу… Ты тогда наконец поймёшь, что я и правда шизик, и перестанешь со мной общаться. Я не хочу тебя терять, Олеж! – У Разумовского снова начинается истерика и льются слёзы из глаз. - Я тоже не хочу и не собираюсь тебя терять, но я очень хочу тебе помочь. Ты мне доверяешь? - Доверяю, но ты и правда не понимаешь… Хотя может и к лучшему, если ты станешь меня избегать, тогда он не сможет тебя достать. - Кто – он? – Нахмурившись, спрашивает Олег. - Подожди, сейчас, - отвечает Серёжа, тянется к тумбочке и достаёт из неё свой альбом, - мне будет проще тебе сначала показать, а не рассказать. Он раскрывает альбом и протягивает его другу. Волков пролистывает его, и со всех листов на него глядит человек с длинными и рыжими, как у Серёжи, волосами, однако выглядящего старше, всего в чёрных перьях и с огромными птичьими крыльями за спиной. - Это он мне снится. – Шепчет Серёжа. – И я могу его видеть. Однако в последний год, когда ты рядом, он почти не появляется. - Видеть? Это как? – Хмурится Олег, не совсем понимая, что имеет в виду его друг. - Я же говорил, что ты мне не поверишь. – Отвечает Разумовский, сникнув. - Я верю тебе, Серый. Я просто пытаюсь понять, как это происходит. Он тебя обижает? Что-то говорит тебе? - До того, как ты появился здесь, мы дружили, наверное. Хоть он иногда и говорил пугающие вещи. – Успокоившись словами Олега, продолжает свою исповедь Серёжа. – У меня тут совсем не было друзей до тебя, как ты мог заметить. Мне было очень одиноко, и я скучал по своим родителям, - Серёжа всхлипывает, не в силах продолжать. Волков крепко сжимает его в объятиях, осыпает щёки поцелуями, забив на то, что у пацанов так не принято: сейчас он хочет поддержать единственного своего близкого человека, как может, и открывает ему в ответ свою душу, выворачивая наружу ещё незажившие раны: - Я знаю, Серый, я знаю. Это и правда больно – терять маму и папу. – Олежа не выдерживает и тоже всхлипывает, но продолжает. – Я ведь их не вместе потерял, дважды через это прошёл. Мне шесть лет было, когда мамы не стало из-за рака. Я до сих пор помню, как быстро ей становилось всё хуже и хуже, как у неё волосы выпали, из кровати не вылезала, а я ведь даже не понимал, что это были мои последние месяцы с ней, веселился, играл. – Он уже не сдерживает рыданий, за пеленой которых не может видеть Серёжино лицо, однако чувствует, как тот одной рукой берёт его за руку, а другой нежно вытирает слёзы с его лица. – Когда она умерла, мне ведь даже говорить не хотели, говорили, что она к родственникам уехала далеко. Только я услышал всё равно разговор взрослых, как они похороны обсуждали. - Олежа, мне очень жаль. – искренне шепчет Серёжа, взяв лицо Олега в руки, оглаживая его щёки, волосы, уши, словно пытаясь забрать часть той боли, которую тот испытывает. - Слышал только, как отец с бабушкой ссорился, говорил, я имею право знать. – Продолжает Олег, не в силах остановить поток искренности. – Папа всегда знал, как для меня лучше будет. И он отстоял, чтобы я на похороны поехал. Знаешь, Серёж, мне кажется, я всё-таки рад, что напоследок её увидел. Смог в лобик поцеловать, - захлебывается рыданием, - а ведь с отцом и того не было, его в закрытом гробу хоронили. Он в Чечне воевал, был героем, к наградам его присудили, жаль, уже посмертно… А больше у меня никого и не осталось, кроме бабушки, но ей я не нужен был, она и с дочерью своей, моей мамой, почти не общалась, после того как она замуж вышла за моего отца. Он русский, а мама у меня татарка, и бабушка хотела, чтобы она тоже за татарина вышла. Так меня бабка и не признавала частью своей семьи. Но я рад, Серый, честно – что тебя встретил, ведь теперь ты – моя семья. – Олег улыбается сквозь пелену слёз, на Серёжу смотрит, руки его сжимает в своих, вкладывая всю глубину своих чувств, своей преданности и благодарности – за то, что принимает его, не отвергает, слушает и сопереживает. - Волче, ты тоже для меня семья теперь, – тихо произносит Серёжа. – Прости, что скрываю правду от тебя, я не со зла, а потому что боюсь и тебя потерять, и тем более тебе навредить. Но я готов рассказать, если ты готов слушать. Я тебе верю, что ты не будешь смеяться, знаю, ты меня не обидишь. Ты у меня самый лучший, Олеж, ты знаешь? Мне очень жаль, что твои родители умерли, но, честно говоря – я как представлю свою жизнь без тебя – я так малодушно радуюсь, что ты сюда попал, мне так стыдно за эту радость, но ты не представляешь, как мне без тебя здесь плохо было. – Последние фразы Серый произносит совсем шёпотом, стыдливо отведя от Волкова взгляд. - Я понимаю тебя, Серый, я бы тоже без тебя не смог. Расскажи мне всё, что сможешь. – Олег подбадривающе сжимает плечо друга в ответ. - Хорошо… Так вот, это существо с рисунков – я зову его Птицей – появился спустя какое-то время, как я в детский дом попал. Точнее, я изначально сам представлял, что у меня есть защитник, который может меня защитить от избиений и издевательств. Поначалу он просто меня поддерживал, но потом он начал говорить всякие пугающие вещи… - Серёжа запнулся, не решаясь продолжать разговор. - А почему он именно Птица? Ты его с самого начала таким представлял? – Олег немного перевёл тему, чтобы разговорить друга. Серёжа кивнул: - Да, с самого начала. Мне птицы с детства нравятся просто, мама любовь привила, она работала орнитологом, у нас дома часто бывали птички на передержке с её работы. А от папы у меня любовь к рисованию, он искусствоведом был, и сам немного рисовал и меня научил. - Теперь понятно, в кого ты такой талантище. – Волков ласково улыбается Серому. – Скучаешь по ним? - Олег, ты что! Конечно, скучаю! – Чуть ли не восклицает Разумовский, и тут же следом затыкает рот ладонью, чтобы никого не разбудить. – Я просто чувствовал себя, как будто с ума схожу, после того, как родители в аварии погибли, а я сюда попал. В отличие от всех них, - обводит комнату рукой, - я прекрасно понимал, что мне теперь тут до совершеннолетия чалиться. Увы, никаких родственников у меня больше нет, а, согласно статистическим данным, шанс быть усыновлённым ребёнку старше пяти лет в нашей стране стремится к нулю, так что иллюзий я не испытывал. Да я и не хотел бы – у меня были лучшие в мире родители, и заменять их кем-то другим, и, тем более, называть чужих людей мамой и папой, я не собираюсь. Сейчас уже я могу спокойно даже говорить об этом с тобой, но поначалу я всё время ревел – во многом из-за этого и стал изгоем, я думаю. - Главное, что теперь всё в порядке. Знай, я всегда тебя защищу. - Знаю, Волч. Но я безумно боюсь, что не смогу защитить тебя от него. – Шепчет погрустневший Разумовский. - От кого? От этого своего Птицы? - Да. Ты ему не нравишься, и он говорит жуткие вещи, например, что столкнёт тебя с лестницы. Я так боюсь, что он и правда сделает что-то такое, я же никогда себе этого не прощу. – Серёжа смотрит в глаза другу с какой-то вселенской тоской, от которой у Олега щемит в сердце. Он вкладывает всю уверенность в свой голос, чтобы передать Серому своё спокойствие: - Не бойся, ты же видел, что меня не так просто обидеть, я сам кого угодно побью. Тем более, у него же нет физической формы, правильно? Серёжа кивает. - Тогда просто постарайся не думать обо всём этом и не поддаваться на его провокации. Помни, что он ненастоящий, а значит не может навредить мне или тебе, хорошо? Я знаю, ты сильный, намного сильнее, чем все думают, вон сколько книг за один присест можешь из библиотеки в комнату притащить. – Олег улыбается и ловит Серёжину усмешку в ответ. – Знай, что я всегда буду рядом с тобой, Серый, и ты всегда можешь мне рассказать всё, я тебя никогда не осужу. Серёжа кивает Олегу в ответ на его монолог, и в его груди разливается патокой приятное чувство защищённости и поддержки. Он не помнит, когда в последний раз чувствовал себя так спокойно и комфортно – он наконец рассказал свою страшную тайну Волкову, а тот не только не передумал с ним дружить, но и поддержал. Благодарность переполняет Разумовского, а слов не находится, чтобы выразить её достоверно, поэтому он вплотную прижимается к Олегу, обвивает его тело руками, а лицом утыкается в его шею. Олег смыкает свои руки на спине друга в ответ, поглаживает круговыми движениями, утыкается носом в рыжую макушку. Они сидят так несколько минут, пока Серый не отрывает свою голову, чтобы посмотреть другу в глаза и произнести от чистого сердца: - Волче, спасибо тебе за всё, правда. Я не знаю, как я смогу тебе отплатить за всю твою доброту и дружбу, за всё, что ты для меня делаешь. Ты не представляешь себе, как сильно я тебя люблю. Олега слова Серёжи смущают – ему очень приятно слышать и знать, что он для друга важен так же сильно, как тот важен ему, что Серый в нём нуждается и ценит. Одно дело понимать это в глубине души, но слышать подтверждение вживую волнительно, видеть искренность в бездонных голубых глазах напротив – не сравнится ни с чем по гамме вызываемых чувств. Его кончики ушей стремительно краснеют, а сердце совершает скачок, будто вот-вот вылетит из грудной клетки. Олег глупо улыбается, обнимает Серёжу ещё крепче и целует в висок, чувствуя себя безгранично счастливым.