потом ты падаешь

сого тянется к смерти, потому что это смешно и потому что она всегда проигрывает. сого умирает по десять раз в месяц — почти умирает, почти выживает, и где-то между потусторонним и нашим — впрочем, какой из них теперь наш — затерялось столько осколков его души, сколько внутри него никогда не было. сого умирает — такая вот у него работа. эдо может вздохнуть спокойно. эдо может вообще начинать дышать — но город бездыханным трупом ложится под ноги своему лучшему мечнику. обезглавь меня, мальчик, потому что мы оба с тобой — безголовые-бедовые. (смотрим на одного человека — и падаем-пропадаем.) сого умирает — затем начинает дышать. так заканчиваются смены. хиджиката говорит, что сого намеренно создаёт опасные для себя ситуации, намеренно рискует, намеренно берёт на себя всё самое сложное, прикрывая других, намеренно скрывает информацию от него, чтобы не думал даже идти на выручку. но сого намеренно — только не слушает, что хиджиката говорит. голова ловит только то, как хиджиката произносит его имя, как называет его лучшим (и неважно, что в контексте этот лучший опять сделал что-то не так), как говорит о нём — о нём — о нём. (сого немеет.) сого в объятия смерти — ненамеренно, но неизбежно. и кровит на чужие клинки всегда с удивлением и какой-то весёлостью — кто-то смог задеть — но это всегда по касательной, и не дробится ничего от ран. это от тоширо он — раздробленный без прикосновений. что ж у хиджикаты за клинки такие тайные, что сого ранится ежедневно без расписаний? и сого ведь сам к ним приходит по ночам, словно думает, что новая ночь либо всё объяснит, либо добьёт, но ничего не происходит. раны не затягиваются — сводят тоской, отзываются какой-то странной печалью. поэтому днём окита кидается в бой снова и снова, чтобы хотя бы отвлечься, но ничего это чувство не перекрывает. хорошо бы его обозначить, дать ему имя, вертеть это слово на языке, но на языке вертятся всякие глупости: — вот вы, хиджиката-сан, говорите, чтобы я выходной взял, а я возьму и схожу в этот день себе пирсинг делать, вот на ком ответственность будет? тоши отрывается от документов — отчёты стабильно заполняет за себя и за окиту: — что прокалывать будешь? на языке у тоши тоже всякие глупости. можно было бы переплестись. сого вечер проводит в раздумьях, а на следующий выходной прокалывает плечо — царапина по касательной, и её не было бы, будь окита в привычной форме, а не в футболке. случайный нападающий, мстящий за убитого в разборке между бандами и полицией брата, словно поджидал, когда сого будет наиболее беззащитен. сого, ломающий ему челюсть мощным ударом ноги, лениво думает о том, что беззащитность — это не про него — вспоминает себя рядом с тоши — на полсекунды цепенеет и забирает слова обратно. эдо рябью тени и света сочувствует лучшему мальчику. сэппуку начинается с белого кимоно. в эдо расцветает магнолия. сого падает — в своих глазах: идёт за советом к девчонке. (они вроде как дружат.) — кагура, — зовёт он её, кидая камешки в окно. кагура выглядывает недовольная и кидает в ответ стул — сого еле уклоняется. — и тебе доброе утро, — вздыхает он. — знаешь, сколько новое стекло вставить стоит? — ворчит кагура. — но я же не разбил… — если бы ты разбил стекло, я бы тебе эти осколки подавала бы на завтрак в течение всего времени, пока ты выплачиваешь мне долг за него. окита хочет возразить, что там осколков едва бы хватило на два завтрака, но у кагуры наверняка найдутся ещё ненужные стулья, которые она легко в него запустит, потому что у неё такое шальное настроение. — ну, чего пришёл-то? — она свешивется из окна — и не падает, держится крепко, лучшая девочка эдо, город падает к её ногам — когда чувствует себя живым. сого не знает, уместно ли делиться своими проблемами в одном из самых шумных районов города. — может, я поднимусь к тебе?.. кагура качает головой: — хочешь, чтобы и гин-чан услышал твои позорные секреты? пошли на крышу! сброситься с неё после исповеди — прекрасная идея, кагура такая мудрая. она кричит в глубь комнаты: — гин-чан, я пошла слушать чужое нытьё, не теряй, — и взбирается на крышу йорозуи прямо из окна. через пару минут к ней забирается и сого. — мы с тобой цирк. — ты главный клоун. сого не спорит. хотя иногда он себя чувствует ассистентом метателя ножей. оружие, конечно, у тоши. колесо с привязанным к нему окитой вертится хаотично, и ножи летают по своим траекториям. они не попадают в сого, но ему всё равно больно. они с кагурой молчат минут пять, пока она не даёт ему щелбан: — я вообще-то занятая девушка, мне работать надо, это только в полиции можно ничего не делать и получать за это деньги. ты чего сказать-то хотел? сого пожимает плечами и ложится на крышу. облака не делают ситуацию легче. — я скучаю по человеку, которого вижу каждый день. скучаю даже тогда, когда его вижу. — ты неадекватный какой-то. — ага. подтолкнёшь с крыши? — настолько низкая раскрываемость у вас? я на мокруху не подписывалась, — ворчит кагура. сого как-то нелепо улыбается и ждёт метеоритный дождь. но небо не падает — глупое. — догадываюсь, о ком речь, — серьёзнее говорит кагура. из акробатки в фокусницу — достаёт из делового цилиндра правду. — сектор “тысяча очков” на барабане? буква? или назовёте слово сразу? — а мне вынесут микроволновку? — а ты приготовила стишок? кагура показывает язык, а потом наклоняется к сого и страшно шепчет: — ты скучаешь по хиджикате. сого ахает, краснеет и снова делает нелепицу — как-то машет руками, словно прогоняет кагуру с её мудростью. она забавно фыркает. — а мы с ж тобой смотрели недавно тупейший фильм, где у героя было что-то похожее, — вспоминает кагура. окита вспоминает тоже и примеряет на себя эту сцену: вот он ночью подбирается к хиджикате — привычно — говорит, что есть разговор, — неизбежно, — льнёт по-котёночьи, — ненамеренно, беззащитно — шепчет, потому что лёгкие все разворочены — “я люблю тебя”. представляется так хорошо, глупый сценарий — под них написан. сого сыграет непременно фальшиво. а тоши — он же сценарий не учил. он не скажет — “я тоже”. было бы смешно, если бы тоши просто перевернулся на другой бок и захрапел. сого бы посмеялся, да, очень посмеялся. потом пошёл бы и разбил бы все окна. и танцевал бы на осколках как есть — в пижаме, в которой он похож на какого-то призрака. — ладно, мне правда пора работать. надеюсь, ты со всем в себе разберёшься, — кагура сочувственно хлопает сого по плечу, словно он чем-то болеет, и ловко скрывается дома. сого мысленно повторяет про любовь. звучит пока непонятно — но уже невыносимо хочется уткнуться тоши в плечо. и новых ран бы — чтобы тоши заботливо перебинтовывал, ворчал так уютно о том, какой сого бедовый, как его надо беречь, как с ним надо больше совместных смен, и окита бы со всем этим соглашался и дремал в безопасности, случайно ловил бы касания чужих губ к собственному лбу. сого слезает с крыши — не так ловко, как кагура, и обещает себе в отпуске провести курс по лазанию по крышам города. сэппуку заключается во вспарывании живота. в эдо отцветают-вянут камелии. сого падает — неожиданно асфальт так близок, и впервые обезглавленный падает он перед городом. по голове чем-то ударили — теперь по-настоящему раздробленный, сого не понимает, что ему делать, и безлюдный переулок качается и закрывает собой неизменное насмешливое глупое небо. окита заметил преступника, но другого, который поджидал за углом, и был готов к удару от него. тот, видимо, был лишь отвлечением, сого красиво развели, а он и повёлся с удовольствием — дробиться бы до конца — влюбиться без конца. сого царапает асфальт, и земля, дрожащая в ужасе, должна передать невысказанное помоги мне всем, кто может помочь. — он умер? — хрипит кто-то сверху. — урод. плюют совсем рядом — то ли из страха не попадают по сого, то ли просто промахиваются. — уверен, что такого удара достаточно для того, чтобы убить? — сомневается кто-то рядом, видимо, тот, кто отвлекал. недостаточно, сого чувствует. он даже не потерял сознание. да, мир плывёт, свет и тень меняются местами так быстро, что сами путаются, кто из них кто, но всё-таки сого осознаёт, что есть свет, и есть тень, и есть мир. и есть смерть. и где-то вне этого всего есть человек, в которого уже вряд ли получится уткнуться. — давай добьём, зря что ли клинок точил? — предлагает второй. первый сомневается — зря, на его месте сого уже бы добил. и добьют ведь — и не долюбит сого никто в эту маленькую оставшуюся жизнь. (сого думает, о чём же быстренько подумать перед смертью. жди меня, сестра, я… прости, что не смог полюбить за тебя, прости, что полюбил по-своему. и ты, остающийся. не забывай меня.) тело рухает рядом — вместо ожидаемого клинка в шею — затем второе. — ты живой? — снова хрипят сверху. знакомо и заботливо. хиджиката в жизни сого — неизбежнее смерти. тоширо садится рядом, кладёт голову сого себе на колени. — как же тебя угораздило так… — проводит пальцами рядом с раной. — ударили по самому больному, — сого улыбается немножко безумно. — знаешь, как кошки ложатся на больное, так и тут мне зарядили по самому проблемному. — молчи, ну. — так а вдруг смерть, а я ещё не всё пошутил? — сого, — тоши хмурится — какой строгий. — я не буду тебя слушать при смерти, — такой родной-небрежный переход на ты — долой все границы, у нас буквально пара секунд, чтобы высказать вечное. но сого не собирается что-либо говорить. просто умирать на руках хиджикаты — это лучшее, что можно для него придумать. — я отвезу тебя в больницу. — не надо в больницу, хочу домой, — капризничает сого, потому что ему не очень нравится район, в котором приходится расставаться с жизнью. — уверен, что бабулечка, которая позвонила в полицию, увидев подозрительного мужчину с ножом, заодно и скорую вызвала. но я вызову тоже… сого разочаровывается: — то есть это не твоё чувство моей беды привело сюда? — нет, это была бдительная старушка. но если тебя это успокоит, то после того, как ты хотя бы чуть-чуть ранишься, мне снится смерть. мы с ней разговариваем, но я не помню, о чём. — вот бы обо мне. — может, и о тебе, — вздыхает хиджиката и строго смотрит на улицы, по которым ещё не раскрываются сирены. — ты не отключайся там. сого, уже поплывший в бессознательное, ворчит: — я не отключаюсь. — отключаешься. — нет. — да. — нет! спор, а с ним и злость, бодрят. тоши оказывается мудрее смерти. — а может, мне уже и не надо домой, потому что это ты — мой дом. — а ты — мои руины. голова от такого болит сразу вся и очень остро, сого задыхается, но приходит в себя, когда слышит за углом сирены. вцепляется в тоши: — не смей отпускать меня, когда меня будут осматривать врачи. — только что домой отправлял, теперь вместе в больницу едем… — усмехается тоши. сого цепляется и тянет-тянет-тянет к себе — тоши шепчет близко-близко: — я не буду целовать тебя, пока ты весь окровавленный и в странном состоянии. — что? — что? — с чего ты взял, что я хочу целоваться? тоши усмехается вот так по-своему — катастрофическое что-то в этой ухмылке, сого снова хочет задохнуться. — а ты не хочешь? — пошёл ты, — оките хочется отвернуться и уткнуться обиженно в асфальт. и всё же он не отпускает тоши ни когда его укладывают на носилки, ни когда уже в больнице зашивают рану. он так и не теряет сознание, хотя очень хочется, но куда больше хочется смотреть за тоши, который строго раздаёт приказы относительно тех, кого он оглушил в переулке, одной рукой держа телефон, а второй — перебирая волосы сого рядом с раной. по краю рядом с болью — они так ходят всю жизнь. после сэппуку остаётся много крови. в палату эдо ветром приносит кленовый лист, не по расписанию оторвавшийся от ветки. — как ты себя чувствуешь? — тоши замечает, что взгляд сого становится более осознанным. — я же сейчас на обезболе, мне ничего не страшно. — это… не так работает. — мм. сого хочется цирк и нелепицу, дурные сценарии, следование чужой мудрости — и ещё хочется спать и во сне вмешиваться в разговоры хиджикаты и смерти. он смотрит на тоши прямо и спокойно говорит всё, что думает, — падает — дробится — собирается домом-руинами заново — потому что вместе с ним хиджиката тоже падает — разбивается — исцеляется руинами-домом — неизбежно.