Неосторожный Серафим Вкусив бесформенного чары Уплыл в бездонные кошмары Тоской бездомности томим
Больно. Страшно. В голове — пустота. Непроглядная, бездонная. И побежать бы Серёже за крохотным огоньком надежды, да только утоп этот огонёк в липкой тёмной пучине, а бежать больше нет сил. Ничего не видно. Ничего нет. Когда-то здесь был Остров. Когда-то здесь был путь — дорога из жёлтого кирпича, ведущая к конечной цели, к мечте и счастью. Когда-то здесь были цветущие сады, журчащие ручьи и щебечущие птицы. Когда-то. А потом с деревьев осыпались листья, упали на чёрную землю гнилые плоды. Ручьи высохли, а птицы погибли в своих гнёздах. Свет исчез, и дорога превратилась в бесконечную лестницу. Ступеням не было конца, и Серёжа всё оступался, падал, в кровь раздирал кожу — лишь бы выбраться из этого кошмара. Теперь же и это всё исчезло, затонуло в болоте, которое когда-то было океаном, омывавшим Остров. Осталась только бездна, ласково манящая к себе, распахнувшая свои объятия. Серёжа, беспомощный и слепой, был больше не в силах противиться и сам шагнул ей навстречу. — С-Серёж, погоди… — заблеял Валера, когда Серёжа прижал его к стене. — В ванную… надо… Тихие просьбы только сильнее раздражали, бередили и без того воспалённые раны. Серёжа был тяжело болен и сходил с ума. До него долетал задушенный голос разума, погребённого где-то глубоко в трясине. Голос твердил: «Попроси его о помощи. Он твой друг, он не откажет». Но был он тих и измучен. А бездна хохотала и кричала: «Он — предатель, он заслужил». — Почему и ты меня бросил? Почему?.. — словно в бреду шептал Серёжа, грубыми рывками стаскивая с Валеры одежду. — Погоди, говорю, — Валера выставил руки вперёд, с силой отталкивая Серёжу, который не удержал равновесия и свалился на пол. — Что случилось? — он сел рядом с согнувшимся Серёжей, убрал налипшие на влажное лицо красные пряди. — Вы случились. В уши ссали об общем деле и кинули при первой же возможности, — процедил Серёжа, отворачиваясь. Смотреть на Валеру, изображающего сострадание, было невмоготу. — Серёж, а я-то тут при чём? Как будто это я тебя уволил из группы. — Можно подумать, ты сильно сопротивлялся. — Сопротивлялся, насколько это было возможно, — Валера обхватил плечи Серёжи, прижал к себе, мягко поцеловал. — Ты же сам их знаешь. Упрутся, как бараны, и всё — пиши пропало. Да и перед новым гитаристом неудобно… — А передо мной, значит, удобно? — продолжал негодовать Серёжа. Валера не нашёл, что ответить. Он целовал впалые щёки, опухшие глаза. Будто прощения просил за то, что не отвоевал Серёжино законное место в группе. А было ли оно Серёжиным? До него, вообще говоря, был ещё Андрей. И кого только не будет после. От присутствия Валеры боль поутихла, но Серёжа всё ещё ощущал цепкие лапы пустоты, захватившие его разум в тиски. Хорошо, что хоть Валера здесь. Он всегда умел подобрать слова, а если слова не подбирались — просто утешал объятиями. Так было и сейчас. Вот только раньше это было Серёжиным крохотным островком стабильности в непрерывных изнурительных гастролях, записях альбомов и непредвиденных жизненных трудностях. Про себя он так и говорил — Остров. Годы шли, а Валера всё так же едва заметно розовел от «случайных» прикосновений Серёжи и нежных поцелуев, всё так же сам рвался навстречу. Серёжа уверился в том, что их счастье бесконечно. В жизни было много разных преград и испытаний, но Серёжа знал: что бы ни случилось, они всегда будут друг у друга. Это знание, чувство взаимной, беспрекословной любви окрыляло его, подпитывало вдохновением, давало силы двигаться дальше. На Острове нашлось место и остальной «Арии». Они столько вместе пережили, столько всего повидали, и Серёжа был искренне рад идти с этими людьми рука об руку. К чувству любви, которым его одаривал Валера, добавлялось и чувство принадлежности к коллективу, ощущение собственной значимости и нужности. Всё это держало Остров на поверхности. А сегодня в нём что-то сломалось. Первые трещины появились ещё пару месяцев назад, когда руководящая арийская партия в лице Дуба и Холста решила найти нового вокалиста. Остров стабильности медленно начал уходить ко дну, как мифический город Атлантида, и Серёжа всеми силами пытался это предотвратить, вёл переговоры как с одной, так и с другой стороной конфликта. Безуспешно. Остров неумолимо уходил под воду. Тогда Серёжа пошёл на отчаянный шаг — ушёл из группы. Надеялся, что Володя с Виталиком одумаются, ведь они столько лет играли вместе. Были конфликты, ссоры, драки, но всё же обходилось до этого момента! Успешное пребывание в группе всегда тесно связано с умением находить компромисс, и Серёжа искренне думал, что у них это умение есть. Оказалось, нет. Оказалось, что за компромиссом всё это время скрывались невысказанные обиды и недопонимание, достигшие в тот миг своего апогея. «Дурак,» — сказал ему тогда Виталик и был прав. Какой же он дурак, что был так наивен и глуп. Ему нашли замену. Тоже Серёжу — какая ирония! Тогда Серёжа осознал, что он не незаменим, что в мире есть ещё много гитаристов Серёж, подходящих «Арии» даже лучше него. От Острова почти ничего не осталось, только Валера, который очутился с Серёжей в одной лодке — или, скорее, на крохотном плоту — и тоже спасался бегством. Серёжа пытался найти в себе силы не унывать, искал музыкантов для их с Валерой группы. Он уверял себя, что будет только лучше, что никакие Володи и Виталики им не помеха. Их плот, несмотря на внешнюю хрупкость и маленький размер, выдержал сильные волны у крохотных берегов Острова. Когда Валера вернулся в «Арию», Остров окончательно скрылся в морской пучине. На плоту Серёжа остался один. Спасать его никто не собирался. Сможешь ли ты, бегущий человек Валера, утолить Серёжину печаль? Кажется, он сказал это вслух, потому что Валера ответил: — Для тебя — всё, что угодно. — Я хочу… — Серёжа отодвинулся. — Тебя хочу. — Не уверен, что это поможет, но если ты настаиваешь… А Серёжа настаивал. Он тут же встал и повлёк в комнату поднявшегося вслед за ним Валеру. * * * Секс в традиционном понимании этого слова был для них редкостью, и Валера каждый раз смущался, когда Серёжа раздевал его, усаживался ему между ног, растягивал узкий проход. Но сейчас Серёжа ждать не планировал: голос в его голове был груб и настойчив. «Сделай это. Сломай, унизь — дай ему понять, как ты себя чувствуешь». — Серёж, пожалуйста, помедленней. Хриплый голос Валеры на мгновение вывел Серёжу из забытья. Он открыл глаза и оглядел напряжённую мокрую спину Валеры, его разведённые в сторону ноги и свои руки, сжимающие упругие бёдра. Серёжа толкался во влажное от смазки нутро — быстро, ритмично, будто отбойный молоток. Выплёскивал всё, что скопилось в нём, и Валера подчинялся этому животному, не свойственному ему порыву. Он поскуливал, шептал что-то успокаивающее, но Серёжа не слышал, погружённый в свои мысли. В то горькое мгновение для него не существовало ничего, кроме злости, переходящей в болезненное возбуждение и дурманящей разум. Серёжа входил практически до упора, задевал головкой простату, чувствовал, как от этого сжимаются вокруг его члена мягкие стенки. Было хорошо, чертовски хорошо. До разрядки оставалось совсем немного. Тогда его отпустит, и дышать станет легче. Наверное. А ещё потом Серёже будет стыдно за то, что дал слабину, не сдержался, сделал больно единственному человеку, который не отвернулся, остался с ним рядом. Но сейчас не было ничего важнее избавиться от щемящего чувства, засевшего в груди, словно опухоль, и отравляющего сознание и тело. Валера понимал и прощал. Ну прямо-таки святой, снизошедший до барахтающегося в склизком месиве утопающего. Руку помощи протянул, а как за неё ухватиться, если ты по уши в грязи? Очередная вспышка жгучей обиды взбудоражила нервы, смешалась с неправильным, животным удовольствием. Серёжа кончил. Дышать и правда стало легче, но отпустило ли его? Валера лежал, прогнувшись в спине и повернув голову на бок. Дышал тяжело и смотрел так грустно, жалостливо. Как на собаку, у которой умер хозяин, а она, глупая, всё никак не может это осознать и привычно ждёт у порога. — Ты всё? — спросил он чуть измученно. Серёжа не ответил, только вытащил обмякший член, бросил на пол использованный презерватив и улёгся рядом с Валерой, уткнувшись лицом в подушку. Мерзкое ощущение на душе всё равно осталось. Такое быстрым бесчувственным сексом не выведешь. К нему лишь добавилось осознание того факта, что он, привыкший к долгим чувственным прелюдиям, заботящийся о наслаждении Валеры больше, чем о своём, использовал Валерину любовь и податливость для удовлетворения минутной потребности. Отвратительно. Когда он успел так низко пасть? Лучше бы ко врачу сходил. Да где только такого врача сыщешь посреди разрухи? — Успокоился? — задал ещё один вопрос Валера и перекинул одну руку через спину Серёжи, прижимая к себе. Продолжал жалеть, не иначе. — Не знаю, — честно ответил Серёжа. В объятиях Валеры было спокойно, но это спокойствие лишь притупляло всё гнилое, скопившееся в душе, а не избавляло от него. — Всё хорошо будет, ну. Веришь? — Не верю, Валер. Раньше верил, а теперь… — Хочешь, я их всё-таки попытаюсь уговорить? — Не хочу. Просто не смогу работать в группе, куда меня вернули только по чьей-то просьбе. Я-то думал, что мы друзья. Один за всех, и все за одного. Единое целое. — А я ведь говорил тебе, — Валера вздохнул. — Не надо только вот этого, — Серёжа стиснул зубы. — Сам знаю. — Я ведь всё равно с тобой, независимо от группы, — после небольшой паузы произнёс Валера и поцеловал Серёжино плечо, как бы подтверждая свои слова. — Точно не хочешь вернуться? Может, ещё не всё потеряно. — Спасибо. Я уже всё решил. Валерино «я с тобой» эхом разносилось по пустой голове. Да, Валера был с ним. Вот только Острова уже не было. * * * Серёжа выкуривал последнюю сигарету начатой утром пачки, когда раздался звонок. — Алло, Серёга, ты? — на том конце провода раздался бодрый голос Виталика. Ну да, как же, вокалиста своего ненаглядного вернули, и работа пошла в гору. Грех не быть бодрым. — Ну, я, — Серёжа даже немного удивился, насколько безэмоционально у него вышло. Пусть подавятся, черти. — Болеешь, что ли? — Ага, немного. «И ты в этом виноват, Виталик». — Так бы сразу и сказал, а то мы тебя ждём-ждём в студии… — Ждёте? Зачем? — Серёжа так растерялся, что аж выронил сигарету изо рта. Пришлось быстро тушить пяткой. — Как зачем? — Виталик растерялся не меньше. — А песни репетировать кто будет? Ты же их, небось, давно не играл, а у нас концерты скоро… Серёже пришлось сесть на ближайшую горизонтальную поверхность, чтобы не упасть. — У вас же гитарист новый?.. Валера мне сказал. — У кого? Ты про Терентьева, что ли? Так мы его временно позвали, пока тебя нет. Горло сдавило так сильно, что Серёжа закашлялся: — Я… перезвоню… — Чёрт, Маврик, ты не пугай так, хорошо? Я к тебе заеду вечером. Виталик сказал что-то ещё, но Серёжа уже не слышал, повесив трубку. Он осел на пол, прижав колени к груди, и дал волю эмоциям. Почему всё случилось именно так? Почему всё вообще случилось? Валера специально сказал, что его уволили? Или сам не знал, что там в планах у Холста и Дуба? Как же это? Давно у них такой испорченный телефон в группе? Разочарование нахлынуло с новой силой. «Они тебя недостойны. Забудь о них. Теперь-то мы точно с тобой вдвоём». На его всхлипы из комнаты прибежала Лена. Она что-то говорила, что-то кричала, но он не слушал. Тина забилась в уши, смрадный запах заполонил ноздри. Тьма в его голове сгущалась.И он уже на край ступил Той бездны, сыростью смердящей Где вечной лестницей сходящий Идёт без лампы, без перил Где, робкого сводя с ума Сверкают чудищ липких тени И лишь они во мраке тлеют И лишь темней за ними тьма