Плачь для меня

Олегу до безумия нравилось, что его Сережа настолько чувствительный. Любое прикосновение отдавалось импульсом по его светлой кожей, любая ласка ощущалась для него, наверно, раз в десять сильнее, чем для любого другого человека, думал Волков. Его Сереженька - он любил так ласково его называть, несмотря на то, что им уже далеко за двадцать - был воплощением нежности и тактильности. Сразу же начинал дрожать от каждого приятного касания Волкова, а тот с наслаждением наблюдал, как Сережа плавится в его руках от удовольствия, шумно вздыхает и прикрывает глаза. Любые ощущения и эмоции он испытывал слишком... Слишком. Сережа часто плакал. От горечи, от радости, от удовольствия наедине с Олегом - он не мог совладать с этим и в такие моменты постоянно прикрывал лицо руками или отворачивался, чтобы Волк не видел дорожки слез на щеках. Стеснялся. Стеснялся еще больше, когда Олег сразу замечал еле слышные всхлипы и зацеловывал дорожки слез, приговаривая всякие приятности. Когда у них впервые получилось уединиться - на первой съемной квартире - все происходило невероятно аккуратно, чувственно и нежно. Они оба боялись сделать что-то не так и наоборот пытались доставить друг другу максимум удовольствия, насколько это возможно. Олег был крайне бережным к Серёже, зацеловывал его шею, плечи, руками крепко держа спину и иногда переходя на бока, мол, доверься мне, я не подведу, я - твоя опора. Сережа в свою очередь тоже отдавал всего себя без остатка - оставлял поначалу робкие поцелуи на сильном теле, затем все больше раскрепощался и уже не стыдился в ответ покрывать яркими отметинами шею, грудь и живот Олега. Тот сходил с ума - его всегда такой сдержанный Сережа в этот момент впервые показал себя с горящим огнём в глазах и такими же огненными поцелуями. Однако же вся инициатива была на Олеге и тот изводил Сережу, дразнил, доводил до жалобного хныканья и до побелевших пальцев, сжавших одеяло. От любого прикосновения тот дрожал, как от разрядов тока, все смелее постанывал и умолял Олега. Было запредельно хорошо. Удовольствие в тот момент настолько захлестнуло Сережу, что у него, изнывающего и кричавшего от фейерверков в глазах и дрожи по телу, в тусклом свете лампы заблестели глаза. Нижняя губа подрагивала, а слезинки чертили дорожки к вискам. Иногда так случается, что во время яркого сильного оргазма хочется плакать, но Сережа был очень удивлен и смущен подобной реакцией своего организма. Он тут же перепугался, что Олег подумает плохое, что, мол, ему не понравилось. Волков же, заметив у своего партнера такую реакцию, сразу же взял его лицо в ладони и начал губами собирать слезинки, следом зацеловывая дрожащие губы. Сережа пытался отвернуться, шептал что-то, пытался объясниться, что это от удовольствия и все было невероятно, бормотал извинения, а Олег держал - он был безгранично счастлив, что смог сделать своему Сереженьке настолько хорошо. А за каждое извинение легонько кусал его в нос, мол, за что ты извиняешься, дурачок, ты же такой чувственный и это чудесно. Олег любил Сережу таким, плачущим от удовольствия, с дрожащими губами и дергающимся голосом. Такой вид даже добавлял особого желания. В такие моменты заплаканный Сережа очень-очень возбуждал. В очередную из ночей в момент их единения и процесса принятия ласк друг от друга, Сережа, как и всегда, содрогается под руками Олега - еще более сильными и красивыми спустя годы вместе. Его собственные руки были бережно, но одновременно с этим сильно связаны ремнем, проходя через изголовье кровати и не давая возможности выбраться. Он жадно глотает воздух в попытке восстановить дыхание и вот оно снова сбивается, благодаря нежному прикосновению шершавых пальцев к шее. В то самое место чуть в сторону от кадыка, после даже легкого касания к которому Сережа начинает скулить и хныкать, словно он маленький щенок. Олег игрался с ним, исследовал, будто впервые, упивался стонами и сходил с ума от сжатых на его плече и груди пальцев. Зубы то и дело проходились по сверхчувствительным ключицам, оставляя за собой небольшие следы; руки гуляли по телу и заставляли его извиваться, поджимать пальцы на ногах и кусать уже замученные губы; взгляд темных глаз Олега был устремлен прямо на лицо, на которое упали несколько спутанных рыжих прядок - брови сведены, глаза прикрыты, а столь манящий рот беспомощно приоткрыт в очередном глубоком стоне. Рука Олега спустилась ниже, ногти царапнули бедро, пальцы впились в кожу и продолжили свой путь ближе к самому желанному. Волков уже слишком долго мучил Сережу и еще ни разу не прикоснулся к нему там, от чего Разумовский скоро вот-вот и завоет, но правила есть правила - сегодня он подчиняется Олегу во всем. Терпит, покорно смотря на своего мучителя. Послушание вскоре было оценено по достоинству и теплая рука наконец коснулась его, медленными движениями накаляя ток в теле. Сережа пытался двигаться навстречу, но Олег свободной рукой удерживал его за бедра и заставлял оставаться на месте. Сережа завыл. Ему было запредельно хорошо и уже дурманяще плохо от того, как все тело буквально горело. Гиперчувствительность вновь давала о себе знать. В груди что-то предательски зажгло и жалобные голубые глаза затянуло тонкой пеленой слез - держаться было уже невозможно. Капельки прочертили путь к вискам, оставаясь мокрыми пятнышками на постельном белье. Нижняя губа рефлекторно задрожала и Сережа прикусил её до боли, всхлипывая. - Олеж.... Жалобный, обессиленный голос донесся до Волкова. От такого тона у него резко перехватило дыхание и он поднял глаза, стараясь в полутьме рассмотреть лицо Разумовского. От слабого источника света слезинки на его висках блеснули искрами. Олег смотрел на него, как под гипнозом от такой красоты - сведенные брови, закрытые глаза с дрожащими ресницами и обкусанные красные губы. - Олеж, не мучай... Умоляющие губы накрыли поцелуем, мягким, успокаивающим, поглощающим в себе слабый стон. - Тише-тише, родной... - шепнул Волков прямо в губы. - Прости, сейчас... А сам уже давно потерял контроль над разумом от зрелища перед собой. Слезы Сережи от болезненного удовольствия в какой-то момент стали для Олега отдельным фетишем, моментально сводящим с ума. Губы повторили дорожку слез, язык собрал соленые капельки; каждый висок получил легкий поцелуй. Сильная рука, все время до этого дразнившая Сережу, вдруг чуть усилила свою хватку и ускорила темп ласк, заставляя Разумовского прогнуться в спине со всхлипом. Руки Волкова всегда были для Сережи самой большой слабостью - они знали, где пробежаться пальцами, где провести, погладить, а где с усилием сжать, продолжая совершать ритмичные движения. - Ты прекрасный, Сереж, - Олег не удержался от восхищения. Поцеловал в грудь, касаясь губами ненавистного и одновременно любимого крестообразного шрама. - Сереженька, господи, - губы опускались все ниже, - Ты невероятный, - шепот опалил низ живота, часто вздымающийся от быстрого дыхания Разумовского. Олег всего лишь одной рукой доводил Сережу до полного исступления; из его уст, не переставая, полушепотом звучали слова мольбы, любви и громче всего - такие невероятные стоны. Олег восхищался тем, каким громким был Сережа. Несмотря на вполне низкий бархатный голос, стонал он обычно очень высоко, срываясь. Это заводило Олега еще сильнее, и к своей руке он, наконец, добавил собственные губы, а затем горячий рот - что угодно, лишь бы Сережа еще громче кричал и так возбуждающе хныкал. Помогая себе рукой, Олег брал все глубже, вторую руку зажимая на тазовой косточке и пальцами поглаживая кожу. Сережа был на грани - слишком долго Волков его изводит, слишком хорошо, слишком плохо, слишком много чувств, эмоций, ощущений, прикосновений, жара. Слишком много Олега, который трогал везде. Олег, почувствовав, как изнеможённое тело под ним начало сильнее дрожать и прогибаться в пояснице, ускорился в своих движениях, плотно сжимая губы и усердно двигая головой, сильнее стал втягивать щеки - Сереже так нравилось больше всего. Рыжеволосый громко кричал, уже совершенно не стесняясь новых пробегающих по щекам слез, рвано хватал воздух губами. Кожа горела, по нервным окончаниям словно бил ток. Сережа запрокинул голову назад в протяжном, высоком, плачущем крике. Он замер, но тело его продолжало сильно дрожать, когда Олег с безумно пошлым взглядом принимал его удовольствие, не упуская ни капли, после чего сделал еще пару движений языком по плоти, чем заставил Сережу вновь дернуться и прогнуться сильнее. Разумовский обмяк на кровати и всхлипывал с закушенной до маленького следа крови губой. Волков на мгновение оторвался от него, но только чтобы продвинуться выше и лечь рядом со своим Сереженькой, захватывая его в свои столь уютные объятия. - Сереж, посмотри на меня, пожалуйста. Сережа покорно повернулся и, шмыгнув носом, поднял глаза на Олега. Были видны свежие дорожки слез и чуть припухшие красноватые глаза, и это все заставляло сердце Олега сжаться. Странный, наверняка не слишком здоровый фетиш, но ему до чертиков нравится заплаканный Разумовский. Он притянул его к себе как можно ближе и начал расцеловывать каждый миллиметр лица - губами стер слезы, успокаивающе коснулся уголка губ, затем - оставил обжигающий поцелуй на щеке, потираясь носом. Сережа благодарно жался к нему - за слезы даже спустя многие годы было все так же неловко, но он учился не закрывать это внутри себя. В какой-то степени ему самому это даже нравилось - как показатель того, насколько Олег старается сделать ему хорошо и насколько ему приятны волчьи ласки.