Наполнит лето солнцем свой кувшин И вам отведать даст глоток цветочных вин Так закружится ваша голова Что мягче пуха станет вам трава
— Ещё партию? — спросил Володя, помешивая карты. — Не, надоело, — я откинулся на пожелтевшую траву и закрыл глаза. Трава была жёсткой и неприятно впивалась в голые руки, но выбирать нам особо не приходилось. Либо здесь, в полной гармонии с природой, картами и пивом, либо на аэродроме, где наши сокурсники трудились на благо отечества. Смотреть на них было тошно. Поначалу отпускать нас никуда не хотели. Первым делом самолёты, как говорится. Лично я и сам был бы не прочь полетать, но только в своё удовольствие, а не на благо вышестоящих. И уж точно не на бомбардировщике. Володя же был закоренелым пацифистом и смотрел на всё это мракобесие свысока, не собираясь принимать в нём никакого участия даже под дулом пистолета. В целом, конечно, я разделял его мнение, но сам бы на рожон лезть не стал. Военные сборы — дело временное. Володька же при первой возможности завёл мантру о мире во всём мире, об ужасах войны и, соответственно, о ненадобности оружия. После чего с угрожающим видом предостерёг бедных вояк о том, что на старости лет им будет стыдно, когда они всю планету разбомбят. Я-то к подобным Володиным изречениям привык, а у здешних обитателей глаза на лоб полезли. То ещё зрелище было. Отпустили, лишь бы не мешались. А мы и рады были. Володя убрался подальше от всего этого военного цирка, а я с ним за компанию, раз уж такой шанс подвернулся. Помогать делать бомбы и тестировать их мне жутко не хотелось. Ленин, конечно, завещал трудиться, но отдых — тоже труд. В лесу рядом с аэродромом было хорошо. По небу плыли редкие облака, изредка сквозь них прорезались испытательные самолёты. Место, которое мы облюбовали, находилось довольно глубоко в лесу. Мы специально так далеко зашли, чтобы случайно заблудшие в лес сокурсники нас не нашли и не пристали. Делиться выпивкой и едой нам не хотелось, да и перспектива утомительных разговоров не радовала. Вдвоём с Володей нам было более, чем комфортно. Это я понял ещё тогда, когда мы на физкультуре круги наматывали и болтали о всяком. Со стороны Володя казался чёрствым и безразличным ко всему, и после того случая с нотами мне к нему не хотелось подходить даже на расстояние пушечного выстрела. Но желание найти собеседника, заинтересованного в музыке так же, как и я, было сильнее моей гордости. Как ни странно, Володя открылся мне довольно быстро, и я увидел, что под маской отстранённости скрывалась творческая темпераментная натура, бредящая идеей создания новой музыки. Я был таким же, и это нас сблизило. Вскоре мы стали проводить время вдвоём и вне стен института. Гуляли, ходили друг к другу в гости. Постепенно Володя заполнил собой всю мою жизнь, а я и не был против. Такой духовной близости я до этого ни с кем не испытывал. Я даже не понял, когда успел влюбиться и во что. Просто в один день пришёл в институт и посмотрел на, казалось бы, ничего не выражающее лицо Володи, обращённое к окну. Смотрел он немигающим взглядом, будто дыру в стекле прожечь хотел. Не самая красивая картина, а во мне что-то перемкнуло. Наконец Володя заметил меня, и глаза его загорелись. Ждал, что ли? Внешне он оставался таким же спокойным, даже не улыбнулся, но я и без того всё прочёл по его лицу. Да, ждал. Тогда-то и пришло осознание, что я пропал. Контраст между обложкой и содержанием сыграл со мной злую шутку. — Спишь, что ли? — Володя склонился надо мной, провёл рукой вверх по щеке, возвращая в настоящее. Кажется, он что-то говорил, а я снова прослушал. — Частично, — ответил я и открыл один глаз. — А ты мне очередную книгу пересказывал? Шум деревьев успокаивал. Пахло ёлками и — неожиданно — ванилью. Володя как-то сказал, это потому что вокруг нашего места растёт много венериных башмачков. Меня это особо не заботило, хотя от сладковатого запаха вкупе с жарой немного кружилась голова. Ещё и Володя сидел рядом — весь из себя такой красивый. Как тут голове не закружиться? — Да ну тебя, — Володя цыкнул. — Я говорил о том, что интеллектуальные игры — не твой конёк. — Это ещё почему? — спросил я хмуро. Опять Володя за своё. Любит он меня из себя выводить своим надменным тоном и на слабо брать. Знает, что ничего ему на это не будет, потому что всё моё недовольство, как оказалось, исчезает в процессе поцелуев. И не только поцелуев. Но, клянусь, когда-нибудь я перестану вестись на его фокусы и припомню ему всё. — Потому что идёшь на поводу у своих эмоций, а надо головой думать. Мне, знаешь, неинтересно постоянно выигрывать. — И это говорит человек, который вчера в «Эрудит» несколько партий подряд продул? — я усмехнулся, и теперь была очередь Володи хмуриться. — Ещё так красочно игру материл, мне даже завидно стало. — Это другое. И я был не в духе. Сам знаешь. — Ну так и я, может, не в духе. — Да? — Володя окинул меня оценивающим взглядом. — Почему? — Не знаю. Просто настроение какое-то… странное. Меланхоличное. Не для азартных, понимаешь, игр. И не для интеллектуальных. — А для каких тогда? Я задумался. Напрягать голову мне сейчас и правда не хотелось, зато хотелось, чтобы Володя придвинулся поближе, обнял крепко, может, даже поцеловал. И потом лежать с ним так в обнимку, смотреть на облака и вдыхать запах этих… венериных башмачков. Я заулыбался, представляя себе всё вышеперечисленное в голове, и Володя расценил эту улыбку как нечто совершенно иное. Он уселся на мои вытянутые ноги и рукой провёл вверх по бедру. — Ты чего? Я не это имел в виду! — заартачился я, а по телу уже побежали знакомые мурашки. — У тебя всё на лице написано, не ври, — Володя наклонился вперёд, оставляя смазанный поцелуй в уголке моих губ. — Я хочу кое-что попробовать, если ты не против, — и положил руку мне на ширинку брюк. — Прямо здесь? — Да. Здесь и сейчас, — вкрадчиво произнёс Володя прямо мне на ухо, и я мгновенно разомлел от его голоса. — Ну ты гад, — выдавил я, сдаваясь. — Валяй. Володя благодарно чмокнул меня и тут же принялся расстёгивать мои штаны. Видимо, план у него созрел давно, и он лишь выжидал нужный момент. Я даже не удивился. Дальше взаимной дрочки дело у нас не заходило, и я наивно полагал, что Володя у сокурсников выведал какой-нибудь новый способ этого увлекательного занятия. Всё к этому шло. Володя медленно водил рукой по моему члену, массировал головку, иногда аккуратно надавливая. Но всё это было нами уже давно изучено. Так что же он хотел попробовать? Передумал, что ли? Все вопросы испарились из моей головы, когда Володя наклонился. И взял в рот. Уверенно так, со знанием дела. Я даже охнуть не успел. — Вов, ты ч… — Молчи, — Володе пришлось на мгновение вытащить член изо рта. — Откушу ведь, — и он тут же продолжил своё грязное дело, подув на розовую головку, а потом облизнув её. Мокрые губы плотно сомкнулись вокруг моего члена, язык коснулся крайней плоти и соскользнул вниз, к основанию. Понабрался же Володя где-то… Ощущения были непривычными, странными, но оттого не менее приятными. Тело даже охотней отвечало на новую ласку, и мне пришлось стиснуть челюсти, чтобы не начать издавать неприличные звуки. Я лишь шумно дышал через нос, стараясь не смотреть на сосредоточенного Володю. Старания не увенчались успехом: зрелище было слишком завораживающим. Володя даже сейчас не изменился в лице. Он словно не член облизывал, а философский трактат читал или струны на гитаре менял. Именно это раззадоривало меня ещё больше, и я стиснул в руке его волосы, направляя голову на себя. Володя без особого труда вобрал член практически до основания и начал двигать головой, то упираясь носом в мой выбритый лобок, то отодвигаясь назад. Было хорошо, а ещё тепло и влажно. Идеально. Я чувствовал, что близок к концу. Ещё, ещё немного. Не желая больше ждать, по инерции я в первый и последний раз толкнулся в узкое горло, всё ещё крепко сжимая Володины волосы и подрагивая от удовольствия. Володя закашлялся и отодвинулся, сплёвывая сперму на траву. — Ты с ума сошёл, что ли? Гадость какая, — он вытер рот рукой. — Предупредил бы, я не знаю. — И… Извини, — снова закрыв глаза, я пытался отдышаться и унять часто бьющееся сердце. Я услышал, как зашуршала трава. Значит, Володя поднялся и куда-то пошёл. — Там речка. Я схожу рот прополощу. Ты со мной? — Лень, — простонал я, закидывая руки за голову. — Ты из меня все силы высосал, а их было не так много. — Придурок. Тогда бутербродов сделай, время обеденное. — Лень, — повторил я. — Ну хоть пиво пока открой. — Лень, — в третий раз сказал я. — И что же тебе не лень? — Ну… Целоваться, обниматься, на облака смотреть. Я об этом думал, пока ты мне свою аферу не предложил. — Нравится тебе лениться романтично? — Ага, — кивнул я. — Да и хрен с тобой, — судя по удаляющимся шагам, Володя всё-таки пошёл к речке. Вернулся он быстро, взял с пенька нашу сумку с провиантом и уселся рядом. Я приподнялся, опираясь на локти. В животе заурчало — время было действительно обеденное. Полдень.Теряет краски небо от жары Нет сил подняться и добраться до реки Крадётся полдень, воровато прячет тень И рядом с вами сядет, жмурясь, лень