***
Ким резко открывает глаза, голова трещит по швам, а взор всё такой же мутный, словно глаза покрылись "пленкой". Он часто моргает и до него доходит, что он в той комнате, которую ему выделили по его прибытии в этот мрачный особняк. В комнате горит один лишь светильник, стоящий на прикроватной тумбочке. Хочется встать, но он не сразу понимает, что лежит на кровати с связанными руками, причем связаны они его же ремнем, кожаная обивка которого больно впивается в запястья. — Пришлось импровизировать, не обессудь, — слышит он голос со стороны. В углу комнаты, покрытой мраком, до которой не доходит свет тусклой лампы, сидит в кресле Кан Ёхан, закинув нога на ногу и неспешно отпивая вино из бокала. Гаон лишь дергается и пытается высвободить руки, и видит, как его рубашка расстегнута. А точнее, она просто разорвана, судя по небрежно свисающим с него лоскутам ткани. К слову, от рубашки в ней осталось целое ничего. Уши младшего вмиг алеют. — Спокойно, я ещё ничего не делал. Твоя рубашка пострадала, когда я тебя сюда тащил. Ты, знаешь ли, не пёрышко. — "Ещё"?! Как это все понимать?! — глаза Гаона лихорадочно забегали по темной фигуре на кресле, что спокойно и непринужденно восседала. — И почему... почему вы... — А как ты хотел бы это трактовать? "Почему" что? Почему я тебя поцеловал? — парировала фигура из "тьмы", наконец медленно поднимаясь и направляясь к кровати, точно лев на беззащитную и раненую лань. — Не подходите! — Гаон сразу посмотрел на свои ноги, которые были не связаны, и начал спешно пятиться с кровати, в попытке сбежать куда по-дальше от этого Кан Ёхана. Но тот оказался быстрее, и одним рывком уложил его обратно на лопатки, наваливаясь всем телом сверху. Ёхан был всё еще в домашних штанах и в махровом халате, но последний был уже небрежно распахнут. Кожей он коснулся разгоряченной кожи подопечного, и их обоих словно током ударило. На мгновение, младшему показалось, что его взгляд изменился и теперь он выглядел уже не так безумно, как ранее, а казался завороженным и изумленным. Одной рукой Ёхан завел связанные руки над головой, крепко прижимая к кровати, а второй прошелся по, всё еще слегка кровоточащей, нижней губе Кима. Собирая маленькую крупицу крови указательным пальцем и сразу же, направляя его к себе в рот, облизывая. — Помнишь, что я говорил про вкус и то, как я к нему отношусь, когда мы ужинали в первый раз? — все еще изумленно смотря на своего подопечного, шепчет старший. — Я сказал, что не различаю вкусов... но вкус твоих губ стал первым, что я почувствовал за всю свою жизнь, и слаще я ничего не пробовал прежде, — Гаон замер, не в силах выронить и слова или шелохнуться, лишь смотря в глаза напротив с неприкрытым удивлением и непониманием. Как только к нему потянулись за очередным поцелуем, он отвернулся, снова пытаясь вырваться из хватки мужчины. — Все еще сопротивляешься? Ты уже проиграл в этой игре, просто смирись. — Почему вы называете всё игрой?! — неожиданно кричит парень под ним. — Почему вы это делаете?! — Ты же сам повторял без умолку, что я бесчувственный монстр, который делает всё лишь в своё удовольствие, — глаза мужчины блеснули чем-то нечеловеческим, и снова потемнели. Он, ухмыляясь, продолжил. — Это то, чем я собираюсь сейчас заняться — получить удовольствие. Почему ты так удивляешься? Глаза Гаона, казалось, расширились еще больше от абсурдности всей этой ситуации. Тело трясёт сильнее прежнего, со всей силы он пытается вырваться, лишь бы скорее уйти из лап этого дьявола и сбежать, но всё оказывается тщетно. Ёхан уже во всю исследует нежную кожу на его шее, оставляя засосы и укусы, которые после зализывал, чем вызвал возмущенные стоны парня. — Вы совсем с ума сошли! Отпустите меня! — Ты же не хочешь, чтобы малышка Элия проснулась из-за твоих криков и застала нас за таким непристойным занятием? — усмехается в шею старший. — Тебе не кажется, что это пошатнет её, итак не железную, психику? Мы конечно в отдаленной от неё комнате, но твои крики могут разбудить её, и поверь, она достаточно любопытна, чтобы пойти на шум и узреть все своими глазами. До Гаона только сейчас дошло, что в доме ещё Элия, и в такое время, она уже обычно спит. Он замер на мгновение, затем безысходно начал брыкаться, не оставляя попыток всё же сбежать, но уже не кричал. — Молодец, она не должна знать, чем мы тут занимаемся, — шепот у уха, и тело младшего неосознанно покрывается мурашками, что не остается незамеченным от старшего: он улыбается, целуя острые ключицы. — Я думал, что только твои губы сладкие, но ошибся, — уже поднявшись к лицу, в самые губы тихо выдыхает он. Гаон сжимает их, не давая ему себя целовать, и смотрит зло, сведя брови к переносице. — Твой запах такой же сладкий. Эта ярость в его шоколадных глазах, которые направлены прямо на старшего... Знал бы он, что это только сильнее возбуждает, ох знал бы. Ёхан сильно давит на челюсть младшего, но тот, как ему кажется, прикусил губы настолько сильно, что наверняка у него во рту сейчас много крови. Глаза судьи только сильнее загораются желанием, и он зажимает ему нос, перекрывая единственный оставшийся путь к кислороду. Надолго Гаона не хватает, и как только он разжимает рот, чтобы сделать глоток воздуха, Ёхан отпускает его нос и смеясь, словно сумасшедший, впивается ему в рот, жадно углубляя поцелуй и буквально вылизывая его изнутри. Он четко ощущает вкус железа, с упоением смакуя его на языке и продолжая целовать, развязно и страстно, постепенно замедляясь и пытаясь запомнить и запечатлеть в своей памяти каждый миг этого поцелуя. О, он хотел-бы надолго это запомнить, ему необходимо это. Гаон не отвечает на поцелуй, лишь безвольной куклой лежит под ним, вздрагивая и протестующе мыча, потому что кислорода катастрофически не хватает. Ёхан отстраняется, давая им обоим передышку, и довольно облизывается, как налакавшийся кот, слизывая с губ смешанную с его собственной кровь Гаона. Судья утыкается в его шею, снова вдыхая такой притягательный и до ужаса приятный запах, прикрывая глаза и наслаждаясь. Гаон пах корицей и чем-то сладким, и это всегда вызывало табун мурашек у его босса. Он не раз ловил себя на мысли, что ему хотелось бы дышать этим запахом вместо воздуха. Желательно всю жизнь, пожалуйста. Ранее, он лишь однажды позволял себе вдыхать его запах вот так близко, поддавшись инстинктам, которые так и кричали о том, что ему необходим этот аромат. Его обонятельные нервы еще никогда так не трепетали. Это произошло в вечер, когда Гаон спас его от взрыва и тот привел его сюда, к себе домой. Он сам раздел его, обработал рану, зашил её и перевязал. Младший все это время думал, что это была некая медсестра, но её никогда и не было вовсе. В тот вечер старший позволил себе приблизиться к шее, находящегося в бессознательном состоянии, подопечного и вдохнуть этот аромат, который так надолго осел в его легких и, казалось, въелся под кожу, вызывая бурю эмоций. Тогда он с трудом оторвался от него и заставил себя уйти, оставляя в покое пострадавшего. Его, потрепанную и запачканную в крови, одежду он, конечно же, не выкинул, но и об этом младшему не стоит ничего знать. Как говорится, меньше знаешь — крепче спишь. — Не нужно... — уже более тихо, отдышавшись, говорит младший, ощущая, как рука судьи блуждает по его телу, в некоторых местах больно хватая. Она ложится на пах Гаона, вызывая волну мурашек. — Нет! — протестует юноша, все ещё не оставляя попыток вырваться. — Тшшш... тебе лучше быть хорошим мальчиком, судья Ким, иначе Элия точно придет на твои крики, которые, я обещаю, будут пронизаны адской болью. Ты этого хочешь? — скалится Ёхан, сдавливая ладонь на чувствительной плоти, скрытой под слоями одежды, на что юноша сильно прикусывает и без того истерзанные губы и жмурится, чтобы не застонать от боли в голос. Он тяжело дышит, его грудь вздымается так пленительно и маняще, что Ёхан не может отвести глаз от этого чудесного зрелища. Он припадает к бусинам сосков, приятно смакуя их твердость, вылизывает и кусает, слегка оттягивая. Сначала одну, затем другую. Его рука, тем временем, приятно поглаживает уже твердую плоть. — Говоришь "нет, не надо, не хочу", а сам уже небось готов спустить в штаны, — усмехается Ёхан, а младший глухо стонет, стараясь сдерживаться, краснея пуще прежнего. — Чего ты краснеешь, как невинная дева? Я уверен, ты делал это раньше. Не так ли? — снова гладит пах и хищно ухмыляется старший, неотрывно смотря на, исказившееся от смешанных эмоций и чувств, лицо Кима. Ответа не следует, как и на то, что старший с желчью говорит после. — Неужели твоя подружка-коп никогда не касалась тебя так? Кан усмехается и привстает, чтобы скинуть с себя халат, благополучно отбрасывая его куда-то на пол. Перед взором юноши предстает крепкое, спортивное тело, с хорошо выделяющимися кубиками пресса. Старший, не теряя времени, стягивает с младшего штаны вместе с нижним бельем одним рывком, на что тот снова начинает предпринимать попытки побега и ему даже удается ударить ногой по животу Ёхана. — Ты испытываешь моё терпение, не заставляй меня явить тебе настоящего монстра, — говорит Кан, яростно схватив его за горло и вдавливая в кровать. Что-то подсказывает Гаону, что он совсем не шутит. — Это неправильно... Не надо... — шипит младший, пытаясь хоть как-то достучаться до босса, ворочая голову из стороны в сторону, словно всё происходящее — страшный сон и он пытается проснуться. — Монстров не заботит, что правильно, а что нет, — с ядом в голосе напоследок отвечает старший и впивается в его губы новым, глубоким поцелуем. Он обхватывает твердую плоть младшего, двигая по ней рукой то яростно и грубо, то размеренно и плавно. Поцелуи спускаются все ниже и ниже, словно у них был уже заранее проложен маршрут, известный только старшему. Ёхан жадно целовал всё, абсолютно всё, не оставляя ни одного малейшего участка, подтянутого юношеского тела, нетронутым его разгоряченными губами. Гаон изнывает, мечется, хочет исчезнуть, провалиться куда-нибудь и превратившись в пыль, развеяться в небытие. Внутри него словно бушует целая война, жестокая, кровопролитная. Его эмоции, разум и ощущения бьются не на жизнь, а насмерть. Страшно было думать, что же будет дальше. Ким не хотел думать, но в его мыслях все ещё ютится последняя надежда на малейший здравый смысл старшего. Гаон приподнимает голову, смотрит на Кана и понимает, что ни о каком здравом смысле здесь уже и речи быть не может, когда тот решительно обхватывает чувствительную головку влажными губами, начиная сразу стремительно двигать головой, сжимая крепкие юношеские бедра. "Боже", — только и думает младший, откидывая голову обратно на подушки и прикрывая рот ноющими руками, чтобы не закричать. Всё в теле сводит от увиденного и от понимания всего сейчас происходящего. Неверие вперемешку с шоком, непринятием и, тем не менее, удовольствием накатывают на юношу, словно цунами. Это слишком для него. В голове полный бардак, кровь под кожей и в жилах словно раскаленная лава - сжигает все изнутри, и он больше не может это держать в себе. Парень и не помнит, когда в последний раз вообще себя касался, и от этого только в разы чувствительнее и уязвимее перед действиями старшего. — Н-нет, я сейчас... — пытается он оттолкнуть Кана, низ живота скручивает сладкой истомой, а кончики пальцев поджимаются. Он старается терпеть эту сладкую муку изо всех сил. — Давай, — коротко бросает старший, снова принимаясь мучить красную головку, и брать настолько глубоко, насколько может. Мгновение, и кажется перед глазами Кима сияют звездочки и всё замирает на миг. В глазах мутнеет и он изливается в пленительную жару чужого рта, больно прикусывая ребро ладони, чтобы не быть слишком громким. Лежит безмолвно, приводя свое дыхание в порядок. Спустя пару секунд до него доходит, что он только что сделал и куда, и кажется вся его кожа горит адским пламенем под взглядом черных глаз напротив. Гаон смотрит на то, как довольно облизывается его босс, все еще не сводя с него голодный взгляд, и хочет буквально выть от всего этого. Но все, что он может, это прикрыть глаза от стыда и тяжело дышать. — Ты в курсе, что у тебя замечательный вкус буквально везде? — спрашивает старший, а Ким чувствует себя так, словно он сейчас сгорит от стыда. Точнее, он хотел бы сгореть, лишь бы избежать подобных разговоров с боссом. Пока он лежит совершенно обессилено, краем глаза задевает небольшой зеленый бутылёк с маслом для тела, лежащий чуть поодаль от него. В голове мелькают картинки, как и где его применяют, и он резко срывается с места, снова пытаясь ударить старшего ногой, но тот словно предвидев его попытки бегства, тут же хватает за ноги, переворачивая на живот. — Куда это ты собрался? Я с тобой еще не закончил, — шипит старший ему в затылок, навалившись на него всем телом, утыкаясь носом в излюбленную и зацелованную им же шею, и вдыхая такой родной запах корицы с примесью пота. Гаон чувствует как твердая выпуклость на домашних штанах старшего упирается ему в ягодицу. — Не надо... — тихо и жалобно шепчет юноша, чувствуя как у него уже нет сил на сопротивление, и понимая, что он не сможет ему помешать. Его глаза застилают слезы, они собираются небольшими блестящими крупицами в уголках, но он не даёт им волю. — Что, заплачешь, как девчонка? Мм? — наблюдая сверху, спрашивает старший, проводя подушечками пальцев вдоль позвоночника дрожащего под ним тела. Ответа не последовало. — Я еще не получил удовольствие, так зачем же мне останавливаться? — он целует каждый позвонок, которого дотронулся, спускаясь ниже, к пояснице. Берет подушку и быстрым движением подкладывает юноше под живот, приподнимая его пятую точку кверху, улучшая тем самым обзор. Он разводит половинки в стороны и изумленно смотрит на красную дырочку, беззащитно сжимающуюся под его голодным взором. — Нет! — не выдержав, кричит Гаон, изворачиваясь в разные стороны, пытаясь отползти от своего мучителя. Но тот с легкостью его снова ставит на место и крепко держит. — Не дергайся, — только и говорит старший, беря в руку бутылёк и выливая немного меж половинок и на свои пальцы. Он бесцеремонно вводит в него сразу два, напирая на узкую дырочку сильнее. Гаон мычит в подушку и просит отпустить его, но старший его уже не слышит и не слушает. Он плавно проталкивает пальцы в тесное и горячее нутро, уже находясь на пределе сам. Из последних сил он держится, чтобы не взять своего подопечного без должной подготовки, но понимает, что так они точно разбудят его племянницу. Вдобавок к двум идет и третий палец, который заставляет скулить и дрожать сильнее младшего. Его бедра разъезжаются в стороны, но Кан держит его крепко, не давая упасть, и продолжая свои действия. Через пару мгновений, парня подбрасывает, словно его ударило током. Он громко стонет в подушку, и Ёхан на все миллиард процентов был уверен, что это был стон наслаждения и прежде Ким никогда такого не испытывал, потому что он попал по простате. Дальнейшие толчки приходились почти каждый раз по этому заветному комку нервов, который приносил до боли сладкое и неописуемое удовольствие. Гаон не мог прекратить стонать в подушку, глуша в ней звук. Его сердце стучало как бешеное, а дыхание сбилось в какой уже раз за этот вечер. Он не контролировал ни свое тело, ни свои эмоции и ощущения, ничего. Его, казалось бы, обмякший член, снова налился кровью и головка сочилась новой порцией естественной смазки, пачкая бордовое постельное белье. Вскоре, Ёхан убирает пальцы, и младший слышит, как он копошится сзади, снимая штаны, а затем снова открывая бутылёк. Он поливает им свою колом стоящую плоть, совершенно не беспокоясь о том, что масло растечется и испачкает постель. Закрывает, отбрасывает, и в следующую секунду Гаон чувствует, как головка упирается в его вход. — Готов? — спрашивает старший быстро, изнывая от желания попасть внутрь, и не дожидаясь ответа, толкается вперед, в тесноту горячего тела. Гаон прикусывает свой язык так сильно, что он начинает кровоточить, но не издает и звука, исступленно сжимая дрожащие кулаки, пытаясь дышать. Кан дает ему минуту на то, чтобы привыкнуть, а затем толкается до упора, и тут Ким не выдерживает, вскрикивая в подушку. Из глаз начинают лить, не пролитые до этого, слезы. Он жмурится от боли. Ёхан не двигается, лишь наклоняется, оставляя поцелуй на шее, будто-бы пытаясь смягчить эту боль. Так или иначе, он тоже не железный и не может долго терпеть, поэтому начинает медленно толкаться в влажную узость. Гаон всхлипывает и мычит в подушку с каждым новым толчком. — Знаешь, мне не нравится эта татуировка, — все так же медленно двигаясь, говорит старший, обводя пальцами ту самую птицу на левом плече Гаона. — Она тебе не подходит. Толчки становятся интенсивнее, и младший кричит, когда головка проходится по бугорку нервов, а затем снова, и снова, и снова. Это похоже на острое наслаждение граничащее с адской болью. Гаон никогда не чувствовал столько всего сразу. С каждым новым толчком боль уходит совсем, и остается лишь сладкое наслаждение, что отдается приятной тяжестью в низу живота. — Я хотел-бы, чтобы эта птица была в клетке. Ты – тот, кого я хочу посадить в клетку, никогда не отпускать, никогда не показывать миру, — говорит сквозь толчки Кан, оставляя очередную порцию засосов на шее младшего, и облизывая быстро пульсирующую жилку. Младший стонет в подушку, что-то мычит нечленораздельно. Ёхан поднимает его и тянет на себя, одной рукой приобнимая за талию, другой прикрывая рот, чтобы его громкие стоны их не выдали. Его толчки сменяются с быстрых и резких на более глубокие и размашистые, и наоборот. Младший еле стоит на коленях, не в силах больше держать голову, он роняет ее назад, на плечо Кана. В комнате стоят звуки мычания младшего, хлюпающего масла и влажных ударов кожи о кожу. Ёхан страстно и глубоко врывается в горячее нутро, что приятно принимает его. Одновременно с этим он нежно поглаживал младшего за низ живота, иногда поднимаясь вверх, чтобы помучить чувствительные горошины сосков. Целует в шею, в скулу, прикусывает ухо, берет в рот мочку, посасывая её. Гаон просто не может это всё уже терпеть, его ощущения и чувства сейчас обострены как никогда прежде. — Хочу видеть твое лицо, — старший выходит из него, резко разворачивая к себе лицом, укладывая Кима на ту же подушку поясницей и голодно рассматривая его красное, пылающее лицо, встречаясь взглядом с опьяненными глазами, в которых уже не было слез. Их застилала лишь пелена наслаждения и вожделения. Как бы младший не старался, он не мог сопротивляться эмоциям и ощущениям, не мог смотреть иначе. Взгляд старшего падает ниже, на слегка окровавленные запястья, в которые впивалась кожа ремня. Он без лишних раздумий снимает с Кима своеобразные оковы, откидывая куда-то в сторону. Разводит широко ноги обессиленного парня, и входит сразу на всю длину, с упоением наблюдая за тем, как Ким раскрывает рот в громком стоне, а потом прикусывает свою же руку, чтобы подавить его. Он старается спрятать лицо, не смотреть на старшего, уворачивается в сторону. — Смотри на меня, — грубо и быстро втрахивая его в кровать, рычит старший. Берет его за больные запястья, заводя над головой и давит на них, заставляя того наконец посмотреть на себя и застонать громче. Кан наклоняется, впиваясь в губы нежным поцелуем, совсем не таким, какие были до этого. Целует лениво, мягко, умело играясь с его языком, и причмокивая, в то время, как берет его грубо и властно. Ким начинает ему неуверенно отвечать, от чего Ёхан шокировано распахивает глаза, но затем снова прикрывает, отдаваясь этому поцелую, смакуя момент. Его руки поднимаются выше и переплетаются с руками младшего. Гаон, в который раз за этот вечер думает, что Кан Ёхан - это беспощадный ураган из адской боли и сладостной нежности. Ким уже чувствует, что вторая разрядка совсем скоро. Словно, прочитав его мысли, Ёхан берет его член в руку, начиная двигать её в унисон своим толчкам. Гаон сжимает мокрые простыни, не зная куда себя деть и изнывая от подступающей сладкой истомы. Пару толчков и вот он уже стонет на пике удовольствия, пачкая руку старшего и чувствует, как тот в него с рыком изливается, яростно сжимая его бедро. Они оба ничего не говорят, а лишь дышат глубоко и часто, пытаясь выровнять дыхание. Ёхан наконец выходит из него и падает на простыни рядом. Только он, отдышавшись, хочет что-то сказать, как замечает, что обессиленный парень уснул. Кан поворачивается к нему, ложась на бок, следя за его тяжелым дыханием, которое постепенно выравнивается, говорит: — Ты никогда не узнаешь, что это была не игра, и что я никогда не игрался в отношении тебя. Надеюсь, твой взгляд не изменится, после этой ночи.***
Говорят, что утро начинается с кофе, но это совсем не про Ким Гаона. Всё тело жутко ломит и адски болит, он еле открывает глаза, пытаясь сфокусировать взгляд и понять, где он и что происходит. Первое на что он натыкается, это запястья, которые перемотаны бинтом, и его глаза широко открываются, перед глазами, словно калейдоскопом, проносятся события прошлой ночи. Лицо начинает гореть от стыда и злости. Он помнит. — Доброе утро. Как спалось? — как ни в чем не бывало в комнату впархивает Кан Ёхан в махровом халате и тех самых домашних штанах, с мокрой макушкой. "Словно тот же, что и вчера вечером", — думает Гаон. — Как спалось?! — Абсурдно до невозможности, Ким зло смотрит на него, пока тот ставит поднос на тумбочку, и присаживается на кровать рядом. — Ну, да. Я же не во время сна тебя ... — договорить ему не даёт рука Кима, которая быстро затыкает наглеца. Без понятия, откуда он берет в себе столько сил, но он опрокидывает старшего на кровать и нависает сверху, отмечая про себя, что он был в нижнем белье и штанах. И тут же до него дошло, кто же его еще и одевал! Он замахивается кулаком, силясь ударить и разбить это оскаленное, самодовольное личико, но его даже не пытаются остановить. Он тяжело дышит и смотрит в глаза напротив, которые даже не дрогнули. — Давай, ударь меня, — мягко говорит старший. — Вот сюда, — слегка поворачивает голову набок и тычет указательным пальцем в скулу, не отрывая зрительного контакта. Младший смотрит яростно, но выполнять сказанное не собирается. Он часто дышит и словно раздумывает что-то в голове с минуту, затем резко впивается в губы старшего, грубо целуя и кусая. Тот сначала в шоке пытается понять, что только что сделал Гаон, затем притягивает его ближе за шею, отвечая на поцелуй. Младший выражает всю свою боль и обиду в поцелуе, кусает больно губы и язык Ёхана, а тот лишь с упоением принимает эту боль. Они целуются долго, пока потребность в воздухе не дает о себе знать, и им приходится отстраниться, глубоко дыша в унисон. — А теперь, нам нужно поговорить, и вы должны взять на себя ответственность за то, что произошло вчера, судья Кан! — Ты собираешься подать на меня в суд, судья Ким? — О нет. Я собираюсь лично судить вас здесь сам, и вы должны мне рассказать всю правду и в деталях! Хотя бы потому, что вчера вы не играли и вы не хотите, чтобы мой взгляд изменился! — Ёхан изумленно смотрит на него. "Он все слышал".