***
— Моя Круэлла. Не сказать, что ей нравилось, когда Харли называла её так. Она не хотела быть чьей то, принадлежать кому-то, она была собственностью самой себя. Но только ей, только Квинн позволялось произносить это вслух и считать так в своей разноцветной голове. Отчасти и Круэлла понимала, что какая-то её доля навсегда и безвозвратно отдана в маленькие руки этой сумасбродной девчонки, но она никогда бы не признала это и не дала бы даже самой Харли это понять. Это скучно. И совсем не в её стиле.***
Судьба не случайно свела их вместе. Это был самый трудный период в жизни обеих: Круэлла потеряла своего драгоценного Джаспера, он не оставил и следа в её жизни: просто ушёл, сдался и не смог справиться и смириться с «новой Эстеллой», которую он так «любил». Сбежал, как маленький мальчик, разочаровавшийся в очередных отношениях в 12 лет. Он бросил её в самый сложный момент и не сказал «прощай», просто ушёл, поджав хвост. Даже в такой момент он боялся Круэллу. Трус. А Хорас… Как шавка последовал за ним. И извинился он за него, и объяснился, она подняла брови и устремила взгляд прямо в его глаза, всем своим существом делая вид, что ей действительно интересно слушать то, о чем он говорит. Получалось блистательно. Слабаки. Не нужно ей объяснять то, что невооружённым глазом видно. И ведь даже слёз у неё не было, когда она смотрела, как её, уже бывший друг, собирает свои монатки и виновато смотрит исподлобья, словно осознает ошибку, но не отрекается от неё. Зато как только порог переступил, так моментально вся посуда на полу оказалась и Круэлла среди неё, плачет и в руках осколок держит, от его любимой тарелки, между прочим, и к горлу подставляет, надавливая с такой силой, что руку режет, но никак не шею. И как не судьба, если это она? Не верит она в чудеса. Маленькая Харли, под силой безжалостной руки, влетает в её скучающую квартирку через витражное пыльное окно, создавая ещё больший беспорядок. Сама же боль чувствовала, но даже виду не подала, с первой же встречи отдалась ей с головой. Как, что, ничего не объяснила, но сразу к девушке в крови кинулась, силой отобрала этот чёртов кусок посуды и по лицу надавала грязными руками, чтобы та очнулась наконец, проснулась из своего транса. Ну что сказать, получилось, уже как полгода вместе живут. А Харли, в свою очередь, переживала чертовски болезненное расставание со своим Пудингом. Все эту историю и так знают.***
И это был, знаете, убийственный союз. Самая безумная пара во всём Лондоне? Нет, они не объявляли о своих отношениях, потому что их не было. Может быть Харли и выдумывала что-то в своей голове, но каждый раз Круэлла рушила эти мечты колкими словами о том, что между ними ничего не было, нет и не будет. Все, кто был с ней — гибли. Умирали один за другим, испепеляли себя из мира сего и из своей души, ставшей абсолютно грязной после появления в их жизни такого чудовища. Все так отзывались о ней. Все, кроме Харли Квинн. Она не знала, как Круэлла относилась к другим людям до неё. Ей, конечно, было интересно, но боязнь разочароваться превышала. Квинн считала, что в жизни Де Виль она особенная. Девушка не претендовала на святую любовь и каждодневное внимание, она знала, что не получит. Но ей так хотелось верить в то, что в сердце этой злодейки отложено пусть небольшое, но отдельное место для неё, что она хранит в себе любовь, нет, симпатию, да хоть какие-то чувства к ней. И видела она её дурную сторону, и знала, что она сильно перевешивает хорошую, и понимала, что она холодна, расчетлива, мстительна и опасна, но любила её. Овечка влюбилась в львицу, мазохистка. Она ещё безумнее её. И бесстрашнее. Безумнее, чем Круэлла, в десятки тысяч раз. Инстинкт самосохранения отсутствовал напрочь, его, казалось бы, никогда и не было. Круэлла выглядела ущемленной на фоне столь сумасшедшей девчонки, но это было далеко не так. Она ценила эту сумасбродность и понимала, что это — её фишка. Она не может быть иной, какой смысл заставлять и убивать в ней её саму? Они сильно отличались, и безумие их было не в равных долях, но факт того, что в обеих оно присутствовало, сродняло до невозможности.***
«— Ты умрёшь за меня? — Да. — Слишком просто… будешь ли ты… будешь ли ты жить для меня? — Да». Квинн снова чувствовала себя также, как и тогда, когда имела отношения с Мистером Джей. Вы только представьте: ей уже плохо с Де Виль, хотя они, по сути, друг другу никто, а что же будет, если когда-нибудь её больные мечты воплотятся в реальность? Она часто грустила, ведь не могла выражать свою любовь в той мере, в которой её чувствовала. Эта боль съедала изнутри, она мешала дышать и застилала глаза пеленой горького ливневого дождя в самый пасмурный день её души.***
Она боялась дотронуться до её рук. Даже когда она спала, а та спокойно подходила к ней, разрывая тёмную комнату, имея все возможности, наконец, докоснуться до её бледных пальцев, она этого не делала. Харли ценила её личное пространство, о котором, кстати, не оглашалось. Словно на её лбу изначально было написано «никто не смеет меня трогать, пока я сама этого не попрошу». Но в том то и беда: она не просила. Ей хватало просто смотреть. Сначала, помнится Квинн, она издалека на них смотрела. Учила наизусть все линии и складки, изучала движения и любовалась тонкими, буквально белыми пальцами, которые так изящно охватывают ткани и манерно вырезают из них причудливые формы. Бывало такое, редко очень, но минутка перерыва. Когда ни Круэлла, ни Харли ничем не заняты. Ложатся на диван вдвоем и сидят, смотрят в говорящую коробку, рассматривая чужие лица и изредка, совсем тихонько обмениваясь фразами. Но нет, не подумайте, что им было не о чем поговорить, это вовсе не так. Они разговаривали через руки. Харли побаивалась дотронуться до лежащей рядом девушки, ведь она могла получить выговор или, ещё того хуже, по голове. Но когда чувства брали верх, она медленно тянула свою бледную руку к ещё более бледной, сначала слегка дотрагиваясь одним пальцем, а после полностью обволакивала руку, надеясь на снисхождение. Большим пальцем своей руки потирая чужую, но такую родную, она улыбалась и смотрела на то, как Де Виль медленно закрывает глаза, то и дело открывая их снова и снова, стараясь не провалиться в сон в такой редкий и нежный момент. Но ведь Квинн уже дотрагивалась до её тела. Слегка сжимала плечи усердно работающей Круэллы, склонившейся над новым сногсшибательным образом, в котором, в первую очередь, предстанет именно перед своей Харли. Она спокойно вышла из шторки, ведя за собой бурю и ураган. Она двигалась, как атласная ленточка. Красивые изгибы, плавные движения и лёгкая ходьба, несмотря на то, что несёт она страх ужас, выделяли её из толпы. Конечно, не только это было её достоинством, но оно слегка не сочеталось с образом холодной стервы. Её платье сидело на её теле так, словно предназначено именно для её фигуры, для её открытых плеч и рук, скрытых ног и спрятанной под пышным шлейфом талии. Тончайшие и белесые пальцы обволокли новый, не менее потрясающий, чем все предыдущие, костюм. Он был сделан полностью ее руками, от эскиза до пошива, вещи под себя Круэлла делала исключительно самостоятельно, казалось, она умеет всё. Круэлла пристально смотрела на абсолютно потерявшую дар речи девушку, ожидая её реакции, которая, как она уже знает, будет бурной. — Круэлла, ты… ты восхитительна. — всё, что смогла выдавить из себя Квинн перед тем, как слёзы съели её глаза и обожгли белоснежные щёки. Явно не такого ожидала чёрно-белая принцесса. Выклики Харли были слышны, казалось, повсюду, когда её умопомрачительная подруга устраивала личный показ мод только для одного человека. Громкие крики, восторженные овации, самые искренние аплодисменты всегда забавляли Де Виль: она начинала чувствовать себя неповторимой после каждого нового аут-фита, и это ощущение с каждым разом всё усиливалось и никогда не покидало её тело и душу. Но сейчас что-то пошло не так. Не выдержав душевного напора, Харли выбежала из их конуры, побежав в ближайшее любимое место: Риджентс-парк. Гул фонтанов заглушал её горькие всхлипы, а нежные руки закрывали мокрое красное лицо. Она плакала навзрыд, не жалея себя и свои слёзы, она кричала и топала ногами, рвала на себе волосы и горько сожалела о том, что родилась на этот свет в одно время с этой неповторимо-прекрасной девушкой, которой дела не было до неё. Она обещала, клялась себе, что больше ни за что, никогда в жизни и на пушечный выстрел не подпустит к себе человека, который будет заставлять её чувствовать боль, разрыв артерий и поломку сердца каждый чёртов день с новой силой, обещала, что порвёт эту мразь на части, как только узнает о её неадекватных закидонах, она так не хотела снова существовать в беспросветном абьюзе, она понимала, что не заслуживает этого и знала, что сделать надо, чтобы избежать этой участи, но продолжала, продолжала терзать себя, своё тело и свою душу, оставаясь один на один с двуликой девушкой, смотря на неё своими влюблёнными, по-детски наивными глазами и не верить, как это восьмое чудо света встретилось ей на жизненном пути. Круэлла издевалась над ней. И, блять, Квинн нравилось. Это подталкивало на дальнейшие действия, заставляя Де Виль с каждым разом всё сильнее душить девчонку, всё безжалостнее хватать её за волосы и оттягивать их в сторону, грубо наклоняясь к голове и вдыхая запах шампуня. Сильно кусать губы, доводя их до дрожи, до крови буквально, которая текла вниз, стекала прямо в рот Круэллы, которая рычала и получала удовольствие от такого садизма над своей бедной малышкой. А малышка то кончала от осознания, что доставляет удовольствие Де Виль. Скажите, разве это нормально? Нет. Им не нужна была нормальность. Её сдавленный тон был лучшей усладой для ушей. Её охрипиший голос… чёрт бы его подрал. Он стал наркотиком. Буквально всё, что она произносила, звучало чертовски двусмысленно, её хотелось взять за шею и кричать, кричать на неё, заставляя её кричать в ответ прямо тебе в лицо, слушая этот волшебный голос и ловить оргазм только от него. Стервозный тон не выходил из неё, даже когда она была прижата к кровати всем весом, её горло было взято в руки и сдавленно, сдавленно так, что ни один человек не сможет даже вдох сделать, а она умудрялась дразниться, язвить и смеяться, получая миллиарды приятных волн по всему телу, даже в такой момент чувствуя своё превосходство. А её шёпот так часто переплетался с громким криком, что эти качели заполняли всё пространство в животе, боже, она личный сорт героина и всё в ней — превосходно. Самый жёсткий наркотик, слезть с которого невозможно. Иначе это станет самой жёсткой пыткой за всю историю человечества. Что для неё этот героин, кокаин, амфетомин, когда есть она — Круэлла Де Виль? С ней смерть и без неё смерть. Она убивала и внедряла жизнь, душила и в ту же секунду кусала губы, делая искусственное дыхание, резала на живую надрез на твоём теле и всё также зашивала его, делая несколько ненужных швов где-то рядом, в области сердца. Но ведь если они разойдутся, сердце перестанет функционировать, верно? И я не про швы.***
Харли пришла в бар. От горя, от радости, не понимал никто. Она сама не понимала. Её состояние уже было похоже на какую-либо стадию алкогольного опьянения, но на это не особо обращали внимание в подобном заведении. Всех заинтриговала личность, вошедшая в здание с безумной улыбкой на лице, которую Квинн подарила каждому присутствующему. Многие с опаской глядели на дверь, боясь, что она пришла не одна, но в этот раз всем повезло. Проходя через толпу противных, вонючих и ужасно потных мужиков, Харли то и дело затыкала ноздри пальцами, чтобы не чувствовать эту вонь рядом с собой. Идя к стойке и попутно наступая на итак еле держащие ноги мужчин, Квинн видела, как все отходят от нее на расстояние вытянутой руки, что, несомненно, улучшало ситуацию и помогало ей выбраться из этого отвратного и тесного плена. Заказав себе сразу несколько шотов чего-то неимоверно противного, но вставляющего до такой степени, что имя собственное забываешь, Харли пустилась во все тяжкие и продемонстрировала абсолютно весь свой спектр эмоций, который только смогла изобразить. Она истошно рыдала подставными и настоящими слезами прямо на плече у бармена, тем самым очень затрудняя ему работу, но тот не посмел возразить Мисс Квинн, боясь неприятностей. После же она решила излить душу случайному подсевшему старичку о том, как сложно ей живётся, что никто её не любит и как же сильно она хочет эту чёртову гиену, но никто ей её не покупает. — Вы понимаете, я ему уже даже имя придумала! Хотите скажу? — с надеждой провопила Харли, смотря сочувственно-улыбающемуся дедушке прямо в его глаза — бусинки. Тот кивнул. — Брюс! Его звали бы Брюс! Боже, это имя буквально создано для моей будущей гиены! — сказала Харли и снова заплакала, горько и громко. Звуки были похожи на болезненные слёзы и истерический смех одновременно. Многие искренне ей сочувствовали, хоть и не понимали истинные причины этого представления, а некоторые, абсолютно мерзкие, на взгляд Харли, люди, смеялись где-то по уголкам этой конторы над девушкой и высмеивали её эмоции. Она хоть и не обращала особого внимания на это, но слышала эти противные вопли, которые совершенно не рвали её душу, хоть и не на шутку злили. На славу порыдав и выпив ещё четыре рюмки, разноцветная голова отдала всю себя танцполу. Она извивалась на чужих телах, как атласная красная лента извивалась в умелых руках Круэллы Де Виль, служа для нового, потрясающего и абсолютно непревзойдённого наряда дизайнерского гения. Крутилась на шесте, изображая из себя змею, которая так и манит подойти к себе, пуская зоркие взгляды на уже полностью изнемогающих мужчин. Но стоит им приблизиться хотя бы на лишний сантиметр, она вонзает свои острые зубы прямо в их искусанные губы, давая ясно понять, что она ядовита. Ходила по столам и барной стойке, разливая своими ногами дорогие напитки и тысячекратно и «совсем непритворно» извинилась перед пострадавшими за то, что она тут всё перевернула, конечно же, совершенно случайно. Прыгала и оттаптывала пальцы ног всем присутствующим, ломала колени и загибала пальцы, примеряла целые пряди чужих волос, которые сама же только что откусила, на свою, уже совершенно не соображающую, голову и ловила на себе ненавистные взгляды. Злость росла в каждом на Харли Квинн за эти бесящие до невозможности проступки, но никто не смел ей ничего даже сказать, не то, чтобы сделать. Она была непреступна. Но знали об этом не все. Зашедший минут 25 назад парень, одетый достаточно дорого для подобного балагана, наблюдал за всем, что происходило с этой неугомонной сучкой и задавался вопросом, почему её разноцветное лицо до сих пор не имеет на себе ни одного синяка, а дырка между ног до сих пор в целости и сохранности. Заказав себе текилу, парень отстранённо наблюдал за проделками этой глупышки, в голове продолжая задавать много вопросов. — В такие моменты я счастлив, что просто работаю барменом. Эта фраза не осталась без внимания и была услышана буквально краем уха. — Че за мужики то? Терпилы, блять. Раз по личику кулачком и готово — сказал местный богач, с недоумением глядя на бармена. Тот лишь со свистом посмеялся и даже слегка постучал по барной стойке. — Тебе я наливать больше не буду, — произнёс мужчина, вытирая с уголка правого глаза небольшую слезинку. — Нет, я серьёзно, я не местный и… — И чё? Против неё никто не пойдёт, ни чужак, ни свой. Тем временем Харли продолжала веселиться, пытаясь выторговать у пьяного банкира 50 тысяч долларов в обмен на люксовую, как она считала, помаду. — Да на кой чёрт мне сдалась твоя помада, Квинн?! — Да не моя она, не моя! Я нашла её тут и сразу подметила, что твоей жене безумно подойдет этот оттенок! — У меня, блять, нет жены! — Не не не, не выдумывай! Парень за стойкой же продолжал недоумевать. — С чего это вдруг? Чем это она так отличилась, что ей никто всыпать хорошенько не можете, чтоб одумалась? Лицо бармена сразу изменилось. — Чувак, прекращай. С огнём играешь. Выпивающий же лишь повёл бровью. — Ты что, мать твою, серьезно что ли? — резко выпалил бармен, попутно наливая клиенту очередную дрянь, — ты не знаешь Харли Квинн? — Нет. — Хорошо, пойдём с козырей. Харли Квинн, — на её имени мужчина сильно сбавил тон, — самый неприкосновенный человек во всём Готэме. — Да это я уже понял, давай ближе к сути, — возмущался парень, не принимая в себе то, что ему становится интересно. — Харли Квинн — собственность Круэллы Де Виль, — кратко вымолвил парень, ссылаясь на то, что последнюю персону он уж точно знает, но, судя по реакции слушателя, это было вовсе не так, — ты, блять, на болоте живёшь? Как можно не знать саму Де Виль? — всё больше удивлялся бармен, продолжая сбавлять свой тон на столь известных именах. — Что значит «собственность»? — Эта девушка — самое опасное, что может случиться с тобой. Она способна в клочья голыми руками разорвать, и не советую проверять. Был уже один такой смельчак, так его даже не похоронили, — глаза слушающего слегка увеличились в размере, — нечего. — Что за бред ты несёшь? — Чувак, она смерти равняется. А собственность — значит собственность, буквально. — Походу тебе что-то подсыпали, — сказал парень, после чего встал и направился в эпицентр происходящего. Недолго думая, он зашёл на танцпол, глазами ища девушку с разноцветными волосами, задумав пакость. — Если с её глупенькой головы хоть волос упадёт — чувак, ты труп. Не дай Бог на её теле появится ссадина, которую она заработала не случайным образом. Она совершенно неприкосновенна, разговоры о ней в плохом ключе запрещены чуть ли не законом. — Неужели она такая смертоносная? — со смешком произнёс парень, не вникая во всю серьёзность разговора. — Да не она. Она тебе максимум пальцы сломает, ну, бывает, колени. Все боятся ту, что за ней стоит, — подводил бармен. — Ну? Может продолжишь? Сказка становится интересной. — Привет, мальчики! Чем занимаетесь? — неожиданно подбежала Харли, улыбаясь милой улыбкой и обхватывая ближайшее плечо одной рукой. — М, Харли Квинн! — пропел неместный. — Да! Как тебя зовут? — всё также весело спросила девочка, взгляд которой был совсем слегка затуманен алкоголем. — Джим. — Приятно! Знакомься, Джим — это мой друг — бармен Майкл! Он классный парень. Майкл улыбнулся. — Харли, ты любишь танцевать? — спросил Джим, украдкой поглядывая на парня за стойкой. — Ну, я не умею, но люблю! — засмеялась Квинн. — Приглашаю. В ту же секунду Джим встал, крепко схватил девушку за запястье и повёл на танцпол, пропуская мимо ушей все её недовольства. — Эй, я не хочу танцевать сейчас! — кричала Харли, но крик её был растворён в громкой музыке бара. — Послушай, мелкая ты истеричка, — сильнее схватил Джим маленькие белесые запястье и смотрел той в глаза диким, пьяным взглядом, — я нахожусь здесь всего чёртов час, но за это время ты успела меня настолько сильно выбесить, что я готов распотрошить тебя на куски! Харли слушала его без особого интереса, потому что знала, что сейчас будет. — Да ладно тебе! Я же просто веселюсь, всем весело, смотри! — оглянулась по сторонам девчонка, указывая на танцующих и пьющих людей, которым и дела не было до происходящего вокруг. — Весело?! веселишься?! Ты, блять, нескольким здесь конечности переломала, тебе, блять, весело?! — не выдержал парень и ударил Квинн с такой силой, что та отлетела на другой конец танцпола, держась за свою покрасневшую щеку. Время остановилось. Музыка стихла. Все встали. Бармен лишь с ужасом наблюдал за происходящим, мысленно прячась и проклиная себя за то, что наливал этому самоубийце. — Ты думаешь, что ты непреступна, что всегда здесь есть те, кто смогут за тебя постоять. Но на деле же ты нихуя не можешь. Абсолютно. И лежишь сейчас в моих ногах, — алкоголь затуманил разум человека. Музыка возобновилась. Незнакомый мужчина, от которого совсем не веяло спиртным, неожиданно подошёл к Джиму, положив одну руку ему на плечо и тихо, словно за всех, вымолвил: — Мне жаль. Тот снова нахмурился, подумав, что здесь происходит какая то сценка, как в детском театре, и все отыгрывают свои роли, а он — единственный опоздавший, не понимающий сюжет. Постепенно вся та толпа, что была здесь буквально минуту назад, стала рассасываться. Он наблюдал за этим таким взором, каким Джокер смотрит на людей, которым не понравилось его шоу. Несчастным, злым, обиженным. Словно он только что стал Джокером. Ох, для Харли точно стал. — Вставай, — грубо приказал Джим лежащей на полу девушке, которая не подавала вида жертвы и не собиралась подчиняться этому разгильдяю. А Харли молчала, лишь исподлобья смотря на обидчика. — Я сказал вставай! — кричал он на неё, теряя превосходство. Терпение парня лопалось с каждой секундой всё больше. Ударив её ещё и ещё, он задался вопросом, почему та совершенно ему не сопротивляется. — Потому что! — всё шутила она, начиная каждый раз смеяться. — Почему? Отвечай, дрянь! — выплюнул Джим, замахиваясь на разноцветную голову, но был остановлен. Его рука поймана в воздуха чьей то сильной рукой в чёрной перчатке, и он продолжил бы думать, что это Майкл, пока не обернулся и не увидел далеко не мужской силуэт. — Ты кт… — не успел сказать Джим, как получил глухой удар по голове чем то длинным и тяжёлым. — Ох, какой славный звук. Сразу понятно, что там пусто, — сказал властный женский голос настолько чётко и ясно, что мужчина моментально пришёл в себя, хотя, казалось, был в отключке надолго. — Какого дьявола здесь происходит? — Вставай, моя девочка, — спокойно сказала Круэлла Де Виль, и Квинн тут же поднялась на ноги. Стоит объяснять, что случилось с тем парнем?***
Не смотря на такую защиту, Харли равняла себя с фонтаном. Он большой и течет, хлещет буквально, радует людей, вызывая на хмурых лицах улыбку. Он бьёт, не переставая ни на секунду, всегда готовый поднять настроение, показать свою красоту и мощь. Но люди уходят, налюбовавшись красотой, а фонтан так и остаётся на одном и том же месте, продолжает бить и хлестать в пустоту. Харли хотела любить её. Хотела показывать свою преданность, любовь, своё сумасшествие перед ней. Ей хотелось, чтобы мадам Сатана знала, насколько сильно девочка рядом трепещет при виде её и сколько усилий прилагает, чтобы, порой, сдержаться и не сказать что-то лишнее или неуместное. Харли, милая Харли хотела заботиться о Круэлле, но та не позволяла. «Поскорей уезжай. Просто уедь. Уедь настолько далеко и так надолго, чтобы я забыла, что ты существуешь, чтобы я никогда не смогла вспомнить твой запах и цвет глаз. Уезжай так быстро, чтобы в мои глаза летела пыль и застилала обзор на то, как ты безжалостно покидаешь меня. Исчезни также внезапно, как ты появилась. Сотри из головы абсолютно всё, что связано с тобой, и плевать на то, что это были самые