Я в этом мире не гость, не попутчик…

Морской бриз Ветром хладным бьет в лицо, Солью опоив. Скорбь берет над мною верх, Кротая лето.

      Работа в детском лагере — более чем непростое занятие, включающее в себя столько трудностей, что невольно теряешься во всем этом потоке, который быстро обращается в головную боль. Когда люди представляют детские лагеря и свою деятельность в них, они сразу думают о детях, мероприятиях, танцах до полуночи и планерках до часу ночи, и, отчасти, это действительно так.       Детский лагерь — это эмоции, важные для тебя события, люди и чувства к ним. Особенно выделяется последний пункт: это чувства к детям, к начальству, к сотрудникам и коллегам. Если к первым-третьим все относятся примерно одинаково, то с братьями и сестрами по работе все иначе. Это неприязнь, безразличие, симпатия. Кто-то заводит отношения прямо в лагере, даже несмотря на то, что это не одобряется. После этого больно практически всегда.       Кто-то же попадает в особенный вихрь взаимоотношений, для которого просто нет точного названия. Отношения есть, а имени у них нет.       А отношения ли это?       Гера только-только закончил школу вожатых и, сразу же воспользовавшись возможностью, покинул родной город и уехал в детский лагерь. На самом деле Гера вообще был Георгием, из-за чего во время смены нередко возникали различные забавные ситуации. Особенно с родителями. Не один раз они обзывали его другим именем. Ему до сих пор вспоминается случай, когда один из детей попросил своего отца называть его просто Герой, а тот все кудахтал свое «Герман, Герман…» А вот почему Гера — непонятно, но так завелось с самого начала, а он и не жаловался. Каких каверканий своего имени Георгий только не слышал, так уж пусть лучше так.       — Ну что ж, все в сборе? — объявила подошедшая к беседке сбора женщина, в итоге оказавшаяся «замом зама директора» Еленой Николаевной. Она по-хозяйски устроилась за одним из столиков, что услужливо поставили перед ней, почувствовав, что пришел не абы кто. Женщина обвела присутствующих взглядом. — Если не все, то это уже проблемы отсутствующих. Объяснять им будет уже Светлана Юрьевна.       Уже тогда стало ясно: чтобы пережить Светлану Юрьевну, молиться всем богам будет бесполезно. Она и есть бог.       Парней на ту смену прибыло не так много, так что команду вожатых можно было практически смело называть «бабский батальон», и оттого в этом бульоне особенно выделялись особи мужского пола (и ведь многие ушли в физруки). Гера практически сразу же перезнакомился со всеми, запомнив лишь 2-3 имени.       Это были обычные юноши, и большая часть из них прибыла либо из Ростова, либо из Краснодара (откуда был и сам Гера). Они приветливо общались с остальными, забавно шутили (хотя иногда не очень) и в принципе вели себя дружелюбно и неагрессивно, так что Георгий подумал, либо все пройдет крайне спокойно, либо он сам устроит кому-нибудь разнос, да еще веселенький такой. Гера не назвал бы себя буйным и неуравновешенным, но темперамент у него был, так что если ему вдруг что-то не понравится, он может и побуянить.       И все же некоторые юноши остались немного в стороне, а, если точнее, один. Смазливый, с покрытым родинками лицом и кучеряшками, что невольно наводили на сходство с пуделем. Даже в лице его было что-то такое, что мысль являлась сама по себе. Почти все время распределения тот отстраненно стоял сбоку, подпирая столб и сложив руки на груди. Вид у него был скучающий и насмешливый, как у дворянина, попавшего на сборище черносошных.       Гера смотрел на него так долго и пристально, что юноша, похоже, это заметил. Даже не смутившись, он подарил Георгию короткую усмешку, отчего последний, почувствовав себя неуютно, отвернулся.       Вот он-то ему и не понравился.       И правильно, что не понравился.       Звали этого парня Кириллом, и он, в отличие от остальных, прибыл сюда из Питера («отсюда и эта барская надменность» позже подумалось Гере), да не вожатым, а, так называемо, аниматором, но данные детьми и вожатыми прозвища полностью раскрывали его многогранную аристократическую натуру: дети прозвали его Бабичем за явное сходство (и ведь оное действительно присутствовало), одна вожатая прозвала Кирилла артистом (эта же дама за кадром называла беднягу и стриптизером, но это уже другая, не менее захватывающая история), но большая часть и детей, и работников знали его как клоуна за особенную искусность в подборе нелепых нарядов и макияжа, да с таким умением, что такое имя ему можно было дать и в хорошем смысле, но за любовь к выпендриванию смысл получился противоположный. Забавно, но от этого страдали все, кроме Кирилла. В смысле не от того, что он клоун, а что любил выпендриваться. Особенно это раздражало в два часа ночи, когда после целого дня на ногах разучиваешь концерт, а Кирилл, встающий позже всех (по крайней мере на завтраки он иногда не являлся), говорит, чтобы вы танцевали бодрее. Как говорится, будь рядом палка.       И все же не хватит и десятка страниц, чтобы описать, каков этот человек на самом деле. Не хватит и шестидесяти. Волшебное число.       Казалось, что только Гера заметил Кирилла в тот день: все распростерто приняли его радушие, его теплые, немного наивные взгляды и смущенную приятную улыбку. Будто никто не видел. Ото всех ушло и ускользнуло, как вода сквозь пальцы. Но Гера-то все заметил и запомнил. Можно миллион раз отмахиваться, что человек был спросонья, не с той ноги встал, ребенок попал камнем в колено или же в шестой раз за утро кто-то назвал его Артуром Бабичем. Георгий будто почувствовал в человеке второе дно, хотя никогда проницательностью слишком не отличался.       И все же какое-то время ему даже не приходилось думать об этом экспонате из-за множества навалившихся дел, да и не пришлось бы, если бы жизнь не стукнула по черепушке. Больно, приятно и крайне неприятно.       — Вперед-вперед, отряд! Времени у нас не так много. Поживее, господа.       Лагерная жизнь практически сразу же закинула их в интересный водоворот событий и мероприятий, где три часа труда нужно уложить в полтора. Одним из первых стал вертушка. Правила просты: ходишь с детьми и знакомишься с локациями, попутно выполняя задания от вожатых на станциях. Геру, конечно, очень позабавил тот факт, что поводырь еще сам не так хорошо знает местность, а его уже засылают с детьми во все стороны лагеря одновременно. К чему все это приводит? Правильно, к толкучке, нарушению строя и тому, что вожатые любят больше всего на свете.       — Кажется, я ушибла ногу, — раздался голос из толпы, и, кажется, Георгий даже услышал чей-то тяжелый вздох. По времени они немного запаздывали.       Травмы на ровном месте, они самые.       — Сильно болит?       Девочка с озадаченным видом ощупала ногу, а затем уверенно кивнула. Болит.       И что же происходит в таких случаях? Обычно вожатые либо просят кого-то сопроводить ребенка, чтобы пойти с остальным отрядом по своим делам, однако время и место для подобного события вышло неудачным: все остальные вожатые ходили со своими детьми, а физруки занимали спортивные станции, чтобы дать детям представление о том, что происходит на их маленькой спорт-территории. В такой ситуации вожатый, подавив в себе пару ругательств, ведет весь отряд в место, которое имеет все шансы оказаться вашим вторым домом на эту смену — в медпункт.       Вот так и Георгий, сдержавший все, кроме обреченного «ладно», уводит всю группу к врачу. Сначала думаешь, что быстренько, спокойно отведешь чадо в медпункт, они его подлатают, и либо вы полетите дальше вместе с пострадавшим, но мгновенно излечившимся ребенком, либо последний остается доброй женщине, а вы идете по своим делам. Ровно три шага: пришел, подождал, ушел. Но даже это иногда может превратиться в несмешной аттракцион кривых зеркал, который предстоит пройти лишь одному человеку.       Гера оставляет весь отряд на улице, а потерпевшую ведет с собой. Он заводит Карину в домик, и она практически сразу же выскользает из его рук: на пороге кабинета стояла медсестра, которая сразу же забрала девочку, так что у Георгия не было и десяти секунд, чтобы осмотреться. Именно поэтому два зорких карих глаза, направленных прямо на него, становятся неожиданностью, причем немного неприятной.       Так близко Гера видит Кирилла лишь второй раз, но почему-то тот уже вызвал в нем легкую неприязнь. Он не любил двуличных людей, а от Кирилла этим так и тянуло за километр. Что-то в нем во всем было наигранным и фальшивым, будто тот актер не только на сцене, но и в жизни, играет свою роль доброжелательного парня, чтобы обмануть, перехитрить, спрятать себя настоящего за невидимым гримом добродушия. Кирилл даже ничего такого сделать не успел, а шестое чувство Георгия трубит уже вовсю, будто чувствует, что с этим артистом что-то не так. Вот так решила его чуйка, и все. Не нравится.       Именно поэтому они, как два дурака, секунд десять смотрели друг на друга.       Как будто он знает.       Чтобы не выглядеть дураком еще больше, Гера сел на одну из лавок. Кирилл так и остался стоять, отвернувшись. Он стоял практически в той же позе, что и в первый день. Напыщенный павлин.       — Не представляю, как вы это выдерживаете, — Георгий, будто ожидавший чего-то подобного, поднимает голову. Аниматор говорил шепотом, который звучал даже естественно засчетвозьни в медкабинете, — я только что прошелся с одним из отрядов. Ощущение, будто попал в аквариум с акулами.       Фраза звучала крайне неловко и так, будто человек попытался неумело разбавить неудобную ситуацию. И это было бы забавно, но лицо Кирилла было абсолютно непроницаемым, что превращало положение из неловкого в заговорческое. Но меньше абсурда от этого не становилось.       — Пираньями, — поправляет Гера. Он-то, в отличие от парня, эту неловкость чувствует, и невольно ей поддается. И молчать как-то неприлично. Кирилл возвращает взгляд к нему, добавив вопросительное выражение. Насколько же этот человек все же похож на пуделя.Мысль невольно расслабляет, —заметив, что даешь слабину, как маленькие хищники накидываются на тебя стаей и обгладывают до косточек. В три минуты.       — Две, — машинально поправляет Кирилл, будто это что-то важное. На это усмехаются уже оба, но все равно есть в этом какое-то легкое напряжение. У Георгия из-за подозрительности, а аниматор сам по себе будто человек-напряженка. По мнению первого, конечно. Снова эта улыбка Моны Лизы, воссозданная практически точно, — на самом деле 300 пираний могут съесть одного человека за 5 минут. Если голодны.       — Не думал, что актеры могут увлекаться биологией. — хмыкает Гера. — Что ж, значит, дети кровожаднее самых опасных рыб. Я обязательно расскажу им, что они могли бы дорасти до акул, если бы чуть больше постарались довести до ручки.       Кирилл одаривает Георгия еще одним долгим взглядом (это, похоже, такой прием, чтобы смутить собеседника), а затем протягивает руку.       — Кирилл, —коротко сообщает аниматор.       Гера смотрит на ладонь с недоумением, но, во второй раз поддавшись вежливым побуждениям, пожимает ее. Рука у Кирилла теплая и сухая.       — Гера. Георгий, — тут же поправляет он, припоминая, как сокращение многих приводило в недоумение.       Ему в ответ дарят легкий кивок, мол, вот и познакомились. На пару секунд между ними создается тишина.       — Не подходит. — неожиданно выдает Кирилл, получая в ответ недоуменный взгляд. — Имя не подходит. Не похож ты на Георгия.       Гера от такого интересного заявления, честно говоря, растерялся. А потом почувствовал себя уязвленным.       — Неужели? — максимально саркастично спрашивает он. — И что же мне тогда подходит?       Парень только открывает рот для того, чтобы ответить, но отвлекается на ребенка, которого врач выводит из своего кабинета. И Георгий удивляется перемене, произошедшей в собеседнике.       — Ну что, как ты? — Кирилл присаживается перед ребенком, чтобы быть с ним на одном уровне. — Уже ничего не болит?       На лице Кирилла появляется, нет, буквально расцветает по-настоящему добрая, ласковая улыбка, так отличающаяся от аристократичных губ Моны, и голос его становится не ехидно-обжигающим, а действительно теплым. Гера даже мог бы сказать, что увидел звездочки в холодных карих глазах. И это разительно отличается от того, каким юноша был буквально минуту назад. Георгий подумал о том, что ведь и вправду не ошибся.       — Я еще подумаю. — в который уже раз за эти десять минут вызывает у Геры сплошное недоумение? — Что тебе подходит.       — Обязательно послушаю твои варианты. Надеюсь, это будет что-то пооригинальнее Германа, — ехидничает вожатый, — еще раз такого позора я не переживу.       Кирилл одаривает его тихим, заговорческим смешком, и уводит мальчика под руку, оставляя Геру в одиночестве, убежденного в своих домыслах.       Как выяснилось, Кирилл питает особенную любовь к детям. Как заметил Георгий, тот всегда, несмотря на то, что на людях показывает себя как-то вычурно, при ребенке он становится даже тихим и особенно ласковым, словно старший брат, который долго выпрашивал у матери брата или сестру. Гера заметил это по двум причинам: аниматор частенько сам подходил к детям, особенно капризничавшим, пытаясь их чем-то развлечь, а во-вторых, остальные нередко скидывали на него ребят, причем совсем уж откровенно, скидывая на то, что у них дел полно. По этой же причине Кирилла иногда можно было увидеть с ребенком одной из его коллег по сцене, причем в той части, где обитал отряд Георгия и он сам соответственно. По этой причине Гера видел Кирилла чаще, чем хотелось бы.       Когда Кирилл был занят мальчишкой, на него даже смотреть можно было. Мельком. Когда он замечал Геру, последнего, по сути, тут уже не было.       Но это не отменяло того, что парнем пользовались, что не входило в обязанности последнего и немного скребло по обостренному в Георгии чувстве справедливости. Все же первичная брезгливость в нем прошла, оставив лишь подозрительность.       — Неужели не надоедает? — однажды все же спросила его одна из вожатых, разговор с которой Гера невольно услышал. Она тоже была довольно наблюдательной. — Постоянно бегать туда-сюда с чужими детьми? Это ведь не твоя работа.       — Развлекать детей — часть моей работы, —просто отвечает Кирилл, приподняв губы в улыбке, отчего вожатая немного засмущалась.       «Знает, как подступить» думает Гера и проходит мимо парочки, усиленно делая вид, будто не заметил. Кажется, на него одного эти трюки не действуют.       Жизнь в лагере довольно насыщенная, и если внутренне кажется, что время катится как повозка по кочкам, то в другой мере исчисления все летит настолько быстро, что остается лишь удивляться, как так получается.       В Ниве была своя киностудия, где в кино могли принять участие не только взрослые, но и дети, у которых глаза загораются только при одной мысли о роли в кино, даже в детском и даже на третьих ролях.       Георгий, может, и не ребенок, но все сложилось так, что его тоже позвали в фильм на небольшую роль тренера. Режиссер сказал, что у него просто самый подходящий типаж для этого образа. Они так запарились с ролью ради фильма в двадцать минут, который не выйдет за пределы лагеря? Но Геру и самого заинтересовало каково это —быть артистом сниматься в кино. Вот он и решил попробовать.       На ближайшие дни в городе был обещан дождь, а для съемки сцены нужна была хорошая погода, так что с этим решили поторопиться. У него на этот фильм заготовлена лишь одна эпичная фраза и максимум две минуты хронометража, так что проблем возникнуть не должно, хотя заучивать наизусть текст, пусть и короткий, не так просто. Но это даже половина беды…       — Ну нет, ну нет, — сокрушается режиссер, — не то, вот что-то не то.       И говорил он так практически каждому по десять раз в полчаса, так что для всех это было нормой, но когда очередь дошла и до Георгия, его это даже задело. Что он не мировая звезда и не может с первого произнести какую-то пафосную речь, от которой, откровенно говоря, смеяться хочется. Гера сам держится, а вот ребетня за кадром неустанно хихикает. Они серьезны в работе, но нечто подобное из уст вожатого их очень забавляет.       — Нужно сделать перерыв, — тяжко говорит постановщик, — жарко, все уже устали. Небольшой перекур, и вернемся к работе. Осталось совсем чуть-чуть.       Георгий недовольно цокает языком, однако более ничего не произносит, желая отойти в тень, действительно немного отдохнуть и еще раз тяжелым взглядом посмотреть на свои слова. «Жизнь — это не скамейка запасных…» передразнивает он сценарий, остановившись на полуслове.       Прямо возле его вещей, наблюдая, сидел Кирилл. И по нему заметно, что увидел он уже многое. Гера, собравшись в долю секунды, подошел. К сумке.       — Привет.       — Что ты тут делаешь? — без вступления начал Георгий. Он был итак нервный, а тут еще и названный аристократ явился.       На лице Кирилла не дрогнул ни один мускул, но при этом приобрело оно какое-то особенное выражение, которое Гера был не в силах объяснить. Потому что не смотрел.       — Смотрю, как раздеваются подростки ради роли в кино, — невозмутимо произносит аниматор, — ожидал, что такая участь постигнет и вожатых, но увы, — и вздыхает притворно-разочарованно.       Если Кирилл умел держать свое лицо «прямо», то у Георгия оно отличалось особой выразительностью в этом вопросе. Он слегка нахмурился и выгнул бровь, немо выдавая: «Шутка неплохая, но вторая ее часть не очень».       Парень так и не посмотрел на него, но вожатый почему-то уверен, что первый прекрасно знает, что у Геры на лице.       — Ни за что не поверю, что тебе самому не приходилось проделывать что-то подобное, — в насмешку все же отвечает он, желая чуть-чуть поддеть собеседника. Кирилл приподнимает уголок губ, передавая «Можешь считать, что подловил».       — У нас все только так — через постель. Как ты думал, я попал сюда?       «Чернуха уже какая-то» морщится Георгий, почему-то подумав Светлану Юрьевну. Эта мысль была настолько неожиданной, что Гере просто ничего не оставалось, кроме как подавиться водой. Кирилл не настолько ему неприятен.       Между ними образуется тишина, прерываемая лишь разговорами детей и съемочной группы, но Георгий обосновался специально далеко, чтобы хоть немного абстрагироваться от этой процессии. Потому и удивительно, что парень оказался здесь. Оказался здесь и убил их минуту тишины.       — Ты слишком серьезный, — делает Кирилл какое-то свое умозаключение, на что Гера одаривает его вопросительным, — твоя речь. Ты произносишь ее слишком серьезно. Тебе ведь нужно сыграть молодого тренера, который может по душевной доброте дать ребенку совет. Ты же говоришь так, будто приговор ему зачитываешь.       — Не думал, что циркачи разбираются в кино, — хмыкнул Георгий, вытирая подбородок.       — Клоуны тоже играют роли, — невозмутимо отметил Кирилл. Гера даже удивился, как ловко тот намекнул на самого себя, да так умело, что даже поглумиться не особо получается, — если бы они не справлялись с этим, они бы не работали.       — Клоун и в жизни клоун, — Георгий даже позволил себе оскалиться. Он опять чувствовал себя задетым и все же прекрасно понимал, что замечание было не первым и вполне дельным, так что пришлось смиренно выдохнуть и подчиниться воле всевышнего. — И как же я тогда должен сказать?       Очевидно, к чему все это велось: Кирилл взял лист Геры и внимательно прочел слова, причем, если проследить за движением глаз, несколько раз. Затем он кивнул сам себе, откашлялся, а потом встал. Георгий же, наоборот, сел, чтобы наблюдать очередное представление своего «любимого» «артиста».       Позер.       — Ну что, так и будешь сидеть здесь вечно? —Кирилл сразу же включается в игру, причем так незаметно, что Гера невольно напрягается, прислушиваясь. Выдерживает паузу. — Та, — и делает жест рукой, немного забавный, но не ломающий атмосферу самой сцены, — я не про футбол. Жизнь — это не скамейка запасных, тут вечно отсидеться не получится. Не мечтай — действуй. Эй…       Казалось бы, всего пара строк, да таких комических, а парень так гармонично в них вписался, что уже даже начинаешь думать, что это можно отыграть всерьез. Кирилл не тянет на тренера по футболу, зато в этот раз его голос лишился наигранности, которая часто присутствовала на его выступлениях, и Георгий подумал, что аниматор заслужил именоваться артистом в хорошем смысле. Нервировал бы поменьше, а так хоть с этого момента.       — Неплохо. Для клоуна. — и все же Гера не мог отказать себе в подобном удовольствии. — Ты бы справился с ролью тренера. По теннису, городкам…       — Я знаю, что не похож на футболиста, — «Худые ноги. Он наверно, легкий» подумалось вожатому, — но роль ведь и не моя. Попробуй, —и Кирилл протянул ему лист обратно.       Гера быстро его принял, не желая создавать нить между ними.       — Не стесняйся, — добавил парень, сделав свое доброжелательное лицо. Минуту назад было лучше, но стукнуть его хотя бы не хотелось.       Георгий попытался повторить за Кириллом (даже тот жест рукой), но с первого раза у него, конечно же, не получилось. Он попробовал еще несколько раз, а аниматор поправлял его, причем не строго, а даже снисходительно, но не так, чтобы Гера в очередной раз почувствовал себя уязвленным. Он обращался с ним как с…       — О, я вижу, все уже готовы, — прервал режиссер после того, как Георгий закончил свою реплику. Лицо его было довольнее, чем десять минут назад, — можем вернуться к съемкам.       Отвлекшийся Гера уже было хотел повернуться к Кириллу и что-то ему сказать (а вот что — непонятно), но на месте того уже не было. Аниматор неспешно спускался с трибуны и, обернувшись, одарил вожатого своей типичной, даже немного подбадривавшей улыбкой, а затем, отвернувшись, ускорил шаг, словно куда-то спешил.       Георгий кивнул, глядя, как Кирилл отдаляется, и смотрел до тех пор, пока постановщик не позвал его еще раз.       Иногда в лагере случаются такие мероприятия, на которые выряжаться должны не только ведущие, но и сами вожатые (а с ними еще и физруки), и для таких случаев в Ниве даже имеется костюмерная, где можно выбрать себе любой костюм, начиная странными лоскутьями ткани и заканчивая очень даже приличными нарядами. А если на празднике жизни еще и был дресс-код, то в некоторые моменты костюмерная могла превращаться в закрытую вечеринку в маленькой душной комнате, так что большая часть работящих пыталась урвать себе что-нибудь пораньше, сразу же, как придет новость о мероприятии (а, как оно бывает, о подобном сообщалось, чаще всего, в день его проведения). Именно из-за этого, несмотря на пасмурную погоду, многие поспешили посетить столь любопытное место.       Гера исключением не стал. Подобная инициатива не в его стиле, и маскарады он не особо любил, поэтому ему выпало попасть в костюмерную относительно поздно и в самую неудачную погоду. Это половина беды, ибо здание оказалось еще и закрыто, а когда Георгий шел, дождь уже начал накрапывать, а к его приходу к месту назначения пошел хороший ливень. В Геленджике с этим не все так просто: дождь может либо продлиться от силы двадцать минут, либо идти весь день почти без остановки, затопить что только можно и превратить лагерь, идущий по наклонной, в сбор мелких речушек. Иногда такую погоду, возможно, лучше перетерпеть и переждать.       Чем еще хорош лагерь, так тем, что тут практически на каждом шагу по три беседки, что могут укрыть от любой непогоды. Рядом с костюмерной она была одна. И кем-то занята.       — Видимо, не только мне не повезло.       Сейчас Гера глубоко вздохнет, успокоится и сломает железную дверь, являющуюся преградой между ним и помещением, где никого нет. Он плохо расслышал слова, которые ему говорили, но зато голос узнал быстро. Такой не забудешь — приходится слушать как минимум раз за день.       Алло, Вселенная? Я все прекрасно понимаю, но ты, дорогая, кажется, с ума сошла.       Бежать искать другую беседку как-то неразумно, а оставаться стоять под дождем тем более, так что Георгий решает отдаться на милость случаю и хотя бы мельком посмотреть на убежище, где придется скоротать время.       Кирилла, в его любимой пестрой футболке, не узнать невозможно.       Гера присоединяется к страдальцу и его глухой скуке, что заглушалась шумом дождя, но явственно выражалась все видом парня: он сидел на небольшом расстоянии от края крыши и смотрел, как льет вода с неба. Георгий сел так, чтобы быть позади, и сейчас, глядя из угла, он отметил, что Кирилл не вписывается в тусклый фон в своем пестром образе.       — Не лучшее время ты выбрал, — голос аниматора звучал достаточно громко, чтобы сместить шум дождя на задний план, — форму сушить придется. В следующие дни солнца не много будет.       — Человека из Питера видно сразу, — хмыкает вожатый, сложив руки на груди. Намек на аристократичность Кирилла его немного взбодрил.       — Там дожди идут часто, — пожимает парень плечами, — но постоянно плачущему городу они идут больше, чем солнечному курорту. Хотя мне нравится. Своя атмосфера.       Он так и не шелохнулся.       Гера заметил за собеседником одну интересную закономерность, которой тот практически всегда следует: Кирилл часто начинает разговор с неловких по внутреннему контексту фраз, но по его интонации они таковыми не кажутся, ибо парень в этот момент спокоен настолько, что, казалось бы, ничем его и не смутишь. Георгий иногда пытается (когда у них вообще завязывается диалог), но аниматор довольно умело выворачивается и уже сам начинает вводить Геру в неловкое положение. Вожатого это раздражает, а вот Кирилла, похоже, забавляет, ибо более смысла в том, чтобы вообще начинать разговор, Георгий не видит. Парень, похоже, уже свою схему разработал.       Поэтому Гера решил немного нарушить ее и привести к «плану эвакуации». Если это, конечно, возможно.       Кирилл такими темпами сделает из него стратега.       — Тогда ты явно приехал не дождями любоваться. — и ведь Георгий произносит это даже без ехидства. — Практикант? — ответом служил лишь шорох дождя. — Неужели сам выбрал поехать в детский лагерь? Думается, на выбор были места и поинтереснее, — вот так в лоб начал он.       Аниматор продолжал молчать, но Гера почувствовал смену духа: это уже была не атмосфера разговора, чтобы скоротать время, а задумчивости. Кирилл не игнорировал, а просто размышлял над ответом.       Георгий отметил, что его кудряшки забавно распушились от повышенной влажности.       — Были, —голос у Кирилла все еще задумчивый, будто он на ходу продумывает фразу, но, что Гере подсказывает, что тот уже прекрасно знает, что говорить. Или он слишком много думает, — но у меня были причины на то, чтобы поехать именно сюда.       — Дети? — предполагает Георгий. Он немного понимал парня в своих стремлениях. И сам здесь по таким причинам.       — Зачем ты меня спрашиваешь, если и сам все прекрасно знаешь? — парень наконец поворачивается к нему, подперев голову рукой и произнеся фразу так, будто в курсе, что Гера уже пробил его по всем базам и знает о нем абсолютно все. Георгия это, почему-то, смутило, хотя и было неправдой.— Все проходит немного по-другому. Нам просто предлагали лагери и дома культуры на выбор. И вот я тут, — и разводит руками. Артистичные замашки в обычной жизни тоже в нем иногда подмечались. «У него даже жизнь маскарад» подметил для себя вожатый, дав себе наводку не расслабляться. Даже в обыденном разговоре.       — Вся жизнь — сплошной праздник, — бурчит Гера себе под нос.       — Праздники нужно уметь организовывать, — но вот Кирилл его услышал, — иначе все рискует превратиться в шабаш. Или похороны.       «Очень подходит лагерной тематике» шутит Георгий про себя.       —«Завтра на сцене и в зрительном зале вновь воцарят чудеса, снова овации. Снова все хвалят. Пусть же так будет всегда.» — говорит себе под нос аниматор, и вот теперь уже Гере приходится прислушаться, чтобы разобрать слова. — Кажется, что организовать праздник для детей намного проще, чем для взрослых, но это далеко не так. Старшим нужно лишь больше песен и алкоголя, а дети в этом плане более требовательны. Если им не понравится в первый раз, то и не понравится вообще. Они чувствуют фальш. Вот о чем все часто забывают.       Похоже, парень ушел куда-то в свою собственную философию, но Георгий мешать ему не стал, не прерывая размышлений. Ни Кирилла, ни своих собственных. Это уже второй случай, когда аниматор казался ему неподдельным: первый при общении с детьми, второй — когда тот делился размышлениями. В нем все еще был артист, но тот самый, которого представлял философ, выступая со своими заметками: вычурно-настоящий и вычурно-задумчивый, но за всем этим все еще видна настоящая суть мыслителя, как за стеклом. Но это все еще не значит, что ты можешь коснуться этой личности, но, зато, ты ее видишь. С бликами и трещинами, и это лучше, чем разукрашенные маски. Однако все равно непонятно: стекло — это защита от посторонних или оно здесь как раз для такого, чтобы защитить других от себя самого?       —В нашем мире (пусть и звучит это слишком помпезно) не хватает доброты, — продолжает Кирилл, и Гера вновь прислушивается, — детям ее не показывают. И я рад, что у меня есть возможность привнести в их жизнь больше любви и человечности. Пусть и через грим, костюмы и немного странных, но положительных героев.       — И принимать глупые прозвища, — немного ломает атмосферу Георгий, добродушно усмехнувшись.       Но парень совсем на него не обижается и, приподняв уголок губ, вторит:       — И принимать глупые прозвища, — и все равно аниматор не теряет своего немного лирического настроя, — даже Бабич того стоит.       — Довольно старческая политика, — подытоживает Гера.       — Но она моя. — мягко отрезает Кирилл, прерывая их разговор. Он снова отворачивается, но практически через секунду вновь возвращает свой взгляд собеседнику. — Иди.       И только сейчас Георгий подмечает, что возле двери в костюмерную, под зонтом, стоит женщина, пытаясь открыть тяжелую дверь. Он переводит вопросительный взгляд на аниматора.       — Мне всегда найдется нелепый костюм, — вслух отвечает парень на немой вопрос, и Гера вновь чувствует некую неловкость, но она уже скорее приятельская, нежели негативная.       Он лишь молча кивает и покидает убежище почти в тот же момент, когда дверь в здание наконец отворяется.       А Кирилл так и остается ждать, наблюдая за иссякающим дождем.       Отношение Георгия к аниматору все же немного смягчилось. Кирилл хоть и продолжал в его глазах оставаться эдаким питерским аристократом, зато он пришел к заключению, что в его голове есть полезные интересные мысли, а не бесформенные размышления, как в книгах Толстых. Конечно, один небольшой разговор не дает слишком много, зато наталкивает на дальнейшее взаимодействие, и непосредственное участие одной из сторон даже не обязательно.       Как оказалось, у Кирилла даже есть свой сборник (что очень даже неплохое достижение для восемнадцатилетнего студента), причем более чем сносный. В его стихах явственно чувствуется влияние поэтов девятнадцатого века, особенно в первых, но зато в последующих у парня все больше проявляется его собственный стиль, пусть и не до конца шлифованный, но любопытный по-своему. У него свои темы, свои мысли, и это привлекает. Доля неискренности чувствуется, но и та более для красного слова, нежели намеренно.       Но рассказы у него более чем достойные, и тут Гера вновь пришел к сравнению, только уже с Чеховым, которым юный писатель, похоже, тоже вдохновлялся. Зарисовки были короткие, забавные, живые и интересные, причем со своим смыслом, заставлявшим задуматься о больших и малых проблемах современного бытия. Георгий поймал себя на мысли, что Кирилл настолько хорошо разбирается в людях, что все выглядит так, будто тот не разбирается в них вообще.       Гера потратил несколько тихих часов на этот сборник, но не пожалел и даже отметил парочку понравившихся работ. Ему даже показалось, что он начал немного лучше понимать человека, с которым невольно делил территорию лагеря (пусть и довольно обширную) (пусть и еще с тысячей человек).       После этого он вообще стал чаще видеть Кирилла, причем не только во время мероприятий, но и в обыденной жизни: тот мог попасться ему на территории городка, возле медпункта, в столовой — на привычных местах для его появления. Но теперь тот появлялся и возле Центра Творчества, и на какой-нибудь из секций, куда попадал вожатый, просто в сквере, где дети, не посещавшие занятия, просто отдыхали. Георгию даже начало казаться, что раньше он парня просто не замечал, ибо сейчас тот мог встретиться минимум два раза в день, хоть с ребенком, хоть с коллегой. Причем при пересечении взглядом Кирилл махал Гере в знак приветствия, а вожатый сдержанно кивал и отворачивался, будто его застали за каким-то, пусть и не неприличным, но сомнительным занятием. Но он позволял себе еще один раз обратить внимание на аниматора и, увидев, что тот уходит дальше, возвращался к своим делам.       Пару раз они еще общались, но ничего серьезного: Георгий уже не источал откровенную враждебность, а Кирилл, казалось, немного успокоил свою голубую кровь, но все равно оставался немного личностно-отстраненным. Гера уже не воспринимал это так остро лишь потому, что для него пропала общая неизвестность того, с чем он имеет дело, но это не значит, что его подозрительность уснула совсем. Георгий будто ждал, а вот чего — непонятно. Парень, казалось, тоже чего-то ждал, но, в отличие от первого, уже знал, чего.       В один из дней Гера даже смог повидаться с Кириллом на пляже — впервые за прошедшее с начала смены время. Встреча выдалась немой и отчасти странной.       В это утро лагерь решил, после относительно продолжительных дождей, устроить День Нептуна в честь восторжествовавшей хорошей погоды, и такое, пусть и небольшое событие не могло обойтись без ведущих. Аниматор всегда выступал в паре со своей коллегой, так и в этот день они не изменили своей традиции.       Кирилл, чудом так и не загоревший, смотрелся еще вычурнее со своей бледной кожей, чем его яркий костюм, словно выход на солнце вообще был редким событием в его жизни. В отличие от него Георгий неплохо так загорел, что было заметно по полоскам кожи, что выглядели бледнее тех участков, где уже установился загар. Но образ аниматора все же можно было счесть открытым, так что и ему предстояло пригреть немного бронзы на руках и торсе. Несмотря на это и на привычную занимательность костюма, он все равно привлекал внимание, только теперь уже не только детей, но и немного вожатых и физруков.       Гера, подметив это, нахмурился.       В какой-то момент он почувствовал, что на него смотрят. Не так, как обычно, а по-другому, что невольно волосы на затылке поднимаются. Осмотревшись по сторонам, Георгий заметил два карих глаза, которые странно смотрели на него — он все никак не мог четко прочесть эмоции на чужом лице.       Вожатый вопросительно выгнул бровь, мол, что не так. Он так и стоял пару секунд, принимая участие в этих гляделках, пока не подумал о том, что ведет их сам с собой. Кирилл вообще не смотрел на его лицо.       Первой мыслью, озарившей голову Геры, было то, что парень пытается издалека разглядеть рисунок на его плече, сделанный гуашью, но хватка у нее была настолько слабой, что вожатый невольно засомневался, ибо чувствовал себя будто бы раздетым. Но вместо того, чтобы смутиться, он одарил Кирилла таким же взглядом: сначала волосы, что еще больше завились от морского воздуха, затем лицо, изрисованное синими линиями-волнами, шея с выраженным кадыком, острые ключицы, худые руки, оголенная грудь…       Георгий не то чтобы увлекся, но в какой-то момент, подняв взгляд, он заметил, что теперь парень смотрит на него в упор, а Гера не в силах отвести грозовые тучи от голубого неба.       Так они смотрят друг на друга около минуты, и теперь уже вопросительное выражение появляется на лице Кирилла, но оно откровенно ехидное и насмешливое, будто едким голосом спрашивает: «Что-то не так?»       «Все просто чудесно» произносит ядовитый голос в голове Георгия, а сам он отворачивается, обратив взор к воде.       Море после дождя было темным, как грозовое небо.       Продолжая знакомство с лагерными традициями и мероприятиями, должны упомянуть и о таком событии, что носит название «День именинника». В этот день обычно поздравляют всех тех, у кого день рождения приходится на время смены, дарят им подарки от организации, а еще выдают шарики и забавные колпаки, чтобы все над тобой потешались. Казалось бы, какое примитивное дело, но атмосферу создает, так что толк в нем определенно есть. Хотя людей в колпаках жалко, особенно персонал, который тоже принимает в этом участие, не отказываясь от «праздничных атрибутов». Но подарки того стоят, и больше даже не как то, что действительно будешь использовать, а как память. Осознаешь это уже только после смены.       Гере в этом плане все же повезло — его день рождения зимой, а на отряде таких людей всего один человек, которому выдали положенные ему колпак и шарик. Пятнадцатилетний в таком виде казался более чем забавной картиной, а вожатые, которым выпала та же учесть, так особенно.       По року судьбы, по стечению обстоятельств, по сложению планет и звезд на небе и по прочим магическим предзнаменованиям именно незадолго до этого дня Георгий решил просмотреть стену группы лагеря в соц. Сетях. Забавно иногда узнать последние новости (или те, что пропустил), посмотреть фото других отрядов, своего, кадры с выступлений и прочее. Нередко удается найти что-то интересное.       Так он и наткнулся на один из постов, и первое, чем тот его заинтересовал, это, конечно же, подборка фотографий, некоторые из которых явно были сделаны за пределами лагеря. Запись гласила:       «Кирилл …, студент кафедры "Режиссура театрализованных представлений и праздников" Санкт-Петербургского государственного института культуры, режиссер и соведущий мероприятий в НИВЕ вчера, 28 июня, отметил День рождения».       У вожатого в голове невольно мелькнула мысль: «Он ведь попадает на время смены». Это заключение заставило его немного растеряться, ибо Гера такого от себя не ожидал в принципе, потому что какое ему дело? Хотя его позабавило, что число рождения у них совпадает. Однако эта мысль должна была быть первой.       «Наверняка он тоже получит свое официальное поздравление» отмахнулся Георгий. В конце концов, если поздравляют даже физруков и вожатых, то и одного из ведущих стоило бы. И, если говорить честно, то без Кирилла все мероприятия сильно бы поблекли — умение развлекать публику и актерские шарм и магнетизм у него явно есть, но это немного не достает другим ведущим. Не поздравить столь важное лицо будет просто… некультурно?       Почему он так парится из-за этого?       Ерунда какая-то.       Однажды, когда Гера захочет (и если вдруг захочет) составить список странных ролей, которые брал на себя Кирилл, то было бы легче написать, какого в нем нет, чем всех перечислить. В этот раз настенный дартс указал ему на то, что ведущему срочно нужно сыграть космического пирата, иначе мир и вся галактика рухнут. Похоже, кто-то решил вдохновиться работами «Звездный путь» или «Звездные войны». Георгий даже пошутил над этим вслух себе под нос, что их ведущий прям звезда, и одна из вожатых, сидевших поблизости, посмеялась с этого, в свою очередь добавив, что у них здесь сбежавший Енот из Стражей Галактики. Гера тоже видел это фото и немного напрягся.       Мероприятие прошло весело, и все именинники успели хороводы поводить, и подарки от начальства получить, так что недовольных быть не должно, однако таковые все же были. К примеру, один вожатый.       Про скачущего по костровой ведущего так и не вспомнили.       Ладно, Георгий был не то чтобы недоволен, но некоторое негодование все же испытывал. Возможно, Кирилла уже сто раз поздравили и в день его рождения, и сегодня, и была это куча народу, начиная какими-нибудь детьми, что тоже иногда просматривают группу, и заканчивая руководством, которое могло отдать презент втихушку. Но это ведь совсем другое.       «И поздравление от тебя ему погоды явно не сделает» подумал Гера и покачал головой. Оно и верно, не сделает, но он почему-то чувствовал, что стоит, будто подталкивало что-то в спину, мол, иди давай. Да и к тому же, если уж Георгий так остро (относительно) отреагировал на то, что парня не поздравили публично, значит, хотя лепту внести должен, а то уже нечестно получается и некрасиво.       Но Кирилл же о его мыслях не знает.       Да тут ведь и не в нем дело подсказывает голос. Тут уже принципы.       Принципы это, конечно, хорошо, но Геру они так доведут.       С неспокойным сердцем, когда оканчивается праздничная часть и начинается дискотека, он оглядывается по сторонам.       Кирилл нашелся наверху, практически возле памятника Невскому, видимо, прячась от излишнего внимания, которого за сегодня ему было предостаточно. Кожа его все же поменялась на солнце — порозовела — отчего весь его вид потерял еще одну частичку аристократичности, и парень даже стал казаться не типичным барином, а простым человеком, ведь даже вид у него был немного уставший, пусть и не лишенный внутренней энергичности, которую аниматор мог источать, наверно, даже в беспамятстве. Порозовевшее лицо его было изукрашено красными линиями, следующими к образу, и пусть на любом другом человеке это выглядело бы странно, то Кириллу подобный атрибут даже был к лицу, подчеркивая скулы, линию румян и даже небольшую впадину у него на лбу, совсем незаметную и вообще незначительную. На этот раз его волосы, к удивлению, выглядели даже презентабельно, уложившись почти идеальными кудряшками, не теряя своей художественной хаотичности.       Просто парень сидел под фонарем, и Георгий невольно все это подметил.       — Ну что, космический пират, — Кирилл, до этого задумчиво смотревшись куда-то на кладку, поднял голову, — вижу, ты за сегодня уже награбился. Даже корабль потерял.       Ведущий усмехнулся и покачал головой. Таким расслабленным он Гере нравился больше. В обычные дни тот почти всегда ходил по струнке, приподняв подбородок (даже сидел он ровно), и казался каким-то недоступным, зато сейчас выражал предрасположенность для разговора. Или был слишком уставшим, чтобы показывать свое нежелание.       Георгий не увидел оснований не присоединиться. Музыка играла громко, но они были от нее на достаточном расстоянии, чтобы расслышать друг друга.       — К сожалению, «Наследие Стивенсона» сегодня залегло на дно. Космический корабль из Планеты сокровищ, — поясняет Кирилл, — но вот награбился я сегодня слабовато. Еще жду улов.       Он как-то странно смотрел на Геру, потому последний решил не уточнять, какой еще улов ожидается.       — Я мельком слышал, что твой день рождения тоже выпадает на смену, — подводит Георгий, и взгляд ведущего приобрел заинтересованность, — почему же тебя не поздравили вместе с остальными?       Вид у Кирилла немного поменялся, но непонятно, в худшую или лучшую сторону. Просто загорелся.       — А, — в разнобой со своим взглядом отмахнулся парень, будто ожидал чего-то важного, а услышал какой-то сущий пустяк, — вот что тебя интересует. — вожатый почему-то почувствовал легкое возмущение. Опять. — Я сам попросил не объявлять. Подумал, что это не мой праздник.       — Неправда, — резковато ответил Гера, потом поправил себя, — поздравляли даже вожатых. Как гостей. Мне кажется, кто-кто, а уж Джим Хокинс точно заслужил получить немного лавр.       Кирилл ответил ему мягким смехом.       — «Это я увёл Испаньолу»… В таком смысле возможно, — когда ведущий улыбается, рядом с уголками глаз начинают собираться лучики-морщинки, но это совершенно его не портит, а даже наоборот, придает ему живости и больше сходства с его персонажами. Если уж к взрослым он относился прохладно, то для детей старался как мог, что проглядывалось даже в образе. Возможно, Кирилл пока просто из него не вышел, потому такой дружелюбный. Или есть еще какие-то причины, — но свою часть я уже получил.       Георгию показалось, что он своим вступлением уж как-то все испортил. Не зная, как правильно вырулить, вожатый решил уже просто не усугублять. Не хватало еще выглядеть как школьница.       — Вообще, я подошел, чтобы сказать, — ой, ошибка, — пожелать всего лучшего в учебе, чтобы ты не оставался безработным и чтобы за твой талант тебе платили больше, чем в детском лагере. Если это не аргумент, то пусть публика всегда восхищается твоими выступлениями. И стихами. Рассказами. Особенно дети. Вот.       Ну, нормальненько так вышло.       Шутишь, да?       Гера вообще не думал, что он скажет— просто поздравит, да и все, но почему-то ему показалось, что сухого поздравления ему будет маловато, и вот добавил от себя. Зря, конечно, ибо звучало, мягко говоря, не очень. Настораживало еще то, что Кирилл ведь слушал. Внимательно, серьезно, без улыбки, так что Георгий все-таки почувствовал себя девочкой, рассказывающей стишок Деду Морозу.       Не смотри на меня так, я тебя умоляю, вот сейчас я тебя тресну.       — С прошедшим днем рождения, — он протягивает парню руку для рукопожатия, чтобы закончить этот допрос без пристрастия и спокойно вернуться к отряду с чувством, что сделал все правильно.       Но Кирилл просто пару секунд смотрел на ладонь, не делая никаких движений, а Гера так ее и не убирал.       Немая сцена.       — И без подарка? — спрашивает ведущий, нахмурив брови, да таким тоном, что вожатый откровенно теряется, практически скопировав выражение лица собеседника. Однако Кирилл держится недолго, и на его губах появляется уже привычная ехидная, немного высокомерная усмешка, от которой Георгий даже захотел спокойно выдохнуть. —Не делай такое лицо — я шучу. Это, похоже, одно из лучших поздравлений, что я слышал.       Парень тянется к Гере, а у последнего буквально на пол пути прерывается вдох, отчего кажется, будто он задерживает дыхание. Хотя так оно и есть.       Кирилл стройный, у него худые, но крепкие руки, так что и хватка такая же, а кожа, несмотря на предположения, разгоряченная от душного костюма, что доходит до Георгия где-то в отдаленном уголке сознания; первым он все же подмечает тепло. Последним — что его обвили руками, а сам Гера стал как столб, будто каменный, так что со стороны это, наверно, выглядело очень комично. Он просто не ожидал. И не мог ожидать. Как-то не в характере       Кудри слегка щекотали щеку. По ощущениям Георгий не мог понять, жесткие они или мягкие.       — Спасибо, — шепчет Кирилл, и от его голоса по спине Геры пробегают мурашки, и он невольно, до хруста, поворачивает голову, встречаясь с янтарем чужих глаз, которые при таком освещении будто потемнели до оттенка крепкого эспрессо. Или это не от света.       В очередной раз у Георгия создалось ощущение, будто он что-то знает. Что-то, насчет чего сам Гера не в курсе, и непонятно, узнает ли вообще.       Какие-то странные игры света.       — Ладно, пора возвращаться к работе, — парень возвращает дружелюбный тон, но вожатый уже чувствует, будто они вернулись к тому, с чего только начинали, и он вновь почувствовал внутреннее напряжение. Или уже внешнее. Было что-то еще, что прятал Кирилл в своем мягком, звонком голосе, — еще раз спасибо. Мне действительно приятно.       Он подмигнул, а затем, отвернувшись, направился к музыкальной аппаратуре, чтобы сменить напарника.       Георгий так и остался сидеть под фонарем, наблюдая за парой девочек, исполняющих странный, но понятный только им танец.       У Геры было такое ощущение, будто он по непонятной причине выпал из жизни — вожатый был крайне рассеянным: он постоянно забывал о каких-то делах, с подопечными говорил как-то вяло, как, в принципе, и со всеми, особой активностью не занимался, даже на планерках иногда отключался, вглядываясь в ночную темноту, но не пытаясь ничего в ней разглядеть. Из-за этого его напарник, не любивший брать на себя подобную ответственность, сам вызвался посещать эти совещания, иначе им так вообще хорошенько постучат по голове. Одни дети, заметив его вялость, пытались растормошить, а другие просто не трогали.       И даже непонятно, чем подобный анабиоз был вызван: Георгий будто бы просто подхватил бессимптомный озноб и ни о чем толковом и не думал. Это даже можно назвать тяжелым недосыпом, когда все сознание пребывает где-то далеко и лишь краем уха замечает внешний мир, но, что удивительно, Гера даже ложиться начал раньше.       «Отвык, наверно» думал он сам в редкие минуты одиночества, когда его голова хоть немного просыпалась, ободренная с помощью кофе или же холодного пасмурного воздуха. Удивительно, но его такая погода не усыпляла, а, наоборот, пробуждала. Как раз снова выдались пасмурные дни, только без дождя, и этого было достаточно. Вожатый частенько выбирался на улицу, чтобы вдохнуть запах озона, и чаще всего он так делал один.       Дети иногда выбирались, чтобы заняться какой-нибудь активностью, но вот практически не было видно. И не только их.       За последние дни Георгий мало с кем общался: это были его напарник, вожатая из другого домика, пару раз обмолвился с особенно приветливыми физруками, которые, казалось, никогда не теряли бодрого увеселительного настроя, и на этом круг контактов оканчивался. Еще он пообщался с мед. персоналом, ибо его уговорил коллега, но те просто отмахнулись, сказав, что дело в погоде. Возможно, оно действительно так и было.       Однако дождь отсутствовал, а это значило, что лагерные мероприятия не останавливаются, и даже Гере приходится принимать в них участие, хоть он и пытался стоять в стороне. Будто от кого-то прятался.       С Кириллом он практически не пересекался, а Кирилл — с ним. Они виделись на праздниках, но так выходило, что когда вожатый смотрел в сторону ведущего, тот отворачивался, и наоборот. Лишь один раз удалось пересечься взглядами на дне песен у костра. Парни стояли далековато друг от друга, так что можно подумать, что Георгию могло и показаться, но он словно почувствовал, что на него смотрят. Привычным, фальшиво-теплым взглядом янтарных глаз с плескавшимися в них искрами разгоравшегося костра. Только сейчас Гера заметил, что тот смотрит так, будто пытается не сжечь целиком, а лишь опалить, да посильнее, чтобы уродливый ожог остался шрамом на теле, как напоминание.       И лишь в этот момент вожатый удивился тому, как этот парень при всей своей холодности умудряется еще и источать горючее пламя. Хаотичное и лихорадочное.       Более не проявив никаких эмоций, Кирилл отводит взгляд и сам отходит в сторону, заговорив с одной из вожатых. Георгий тоже отвернулся, почувствовав, словно маленький огонек коснулся его пальцев.       На его ладони отпечатались следы от ногтей.       Некоторые дети особенно ждут одно очень интересное и важное для них и их самолюбия события — дня, когда в лагере выбирают Мистера и Миссис лагеря. Это событие интересно тем, что на них ребята показывают свои таланты, презентуют себя, а жюри в зале должны выбрать, кто же им понравился больше. Мероприятие временами нудное и затянутое, но дети искренне болеют за своих фаворитов, а те в свою очередь устраивают настоящее шоу, важное более для них самих, нежели для остальных. Бывают и те, кого выталкивают силой, но это довольно редкий случай.       В этот раз решили, что выбирать будут только Мисс — отрядов было так много, что мероприятие могло затянуться, а более удобной обходной системы пока придумано не было, но это не значит, что подготовка была менее усердной: все девочки репетировали свои номера, чтобы предстать на сцене в лучшем виде.       От отряда Геры тоже выступала одна из девочек, и пусть он не очень разбирался в этих «женских штучках», очнувшись от своего забытия, он все же решил немного вернуться к жизни, и поддержать свою фаворитку. Георгий всегда был за свой отряд абсолютно в любом мероприятии, так что вопросов и быть не могло. Да и Соня, немного волновавшаяся, была рада неловкой поддержке, которая была больше похожа не на подбадривающую речь, а на кричалку на футбольном поле, по типу «ты всех порвешь». Но это все равно было умилительно.       — Жизнь — не скамейка запасных, — сказала она с ласковой улыбкой, и Гере показалось, будто что-то кольнуло его в спину, но он быстро отрек эту мысль.       Сначала вожатый подумал о том, что стоять рядом со сценой и подбадривать в уголке будет достаточно, но, кажется, участницы решили иначе. На выступлении девочка из одного отряда запаниковала настолько, что в слезах убежала за кулису, а ее напарницы сразу же пошли за ней, чтобы успокоить, а следом и вожатая отряда скрылась за ширмой.       Гера никогда особой чувствительностью не отличался, да и София была не совсем из робкого десятка, но что-то данная сцена в нем зацепила. Как вожатый он подумал о том, что ему очень не хотелось бы, чтобы дебют его подопечной омрачился чем-то подобным, но все, что Георгий может ей дать в таком случае — это подбодрить девочку еще парой «стадионных» фраз и быть рядом. Обычное желание для того, кто успел привязаться к человеку.       — Не волнуйтесь, я здесь всех порву, — отвечает Соня и смеется (немного нервно), а вожатый отвечает ей улыбкой и поднятыми вверх пальцами. В этой юной особе он точно не сомневался.       София хоть и была признательна, но все же заверила Геру, что тот может быть спокоен насчет нее и посмотреть на представление с более удобного ракурса, а не из-за кулисы, где даже невозможно протолкнуться из-за обилия людей, включавших в себя и участниц, и поддерживающих вожатых. Все они столпились прямо возле сцены, чтобы, во-первых, видеть все, что на ней происходит, и во-вторых, за кулисами было довольно жарко, так что не каждый отваживался пройти дальше. Но в обществе Георгию было еще душнее, так что из двух зол он выбрал наименьшее для себя.       Местечко было отнюдь не самое удобное и представляло собой коридор с небольшим углублением посередине, чтобы стол, на котором делались последние приготовления, никому не мешал. Убрать его просто невозможно, ибо в лагерь часто многие вещи приходится делать в последнюю минуту или даже во время праздника, и для такой же цели и была эта «бездверная комната». Гера очень радовался ее наличию, ибо имел желание спрятаться где-нибудь в углу. Выйти во время выступлений участниц было как-то неудобно, так что пришлось обойтись такой альтернативой.       Но в этом его все же опередили.       Георгий замер, глядя на то, как человек, в дурацком красном пиджаке и рубашке с воздушными рукавами перебирал бумаги, что-то расслабленно напевая себе под нос, хотя пальцы его двигались быстро и даже поспешно, выдавая, что парень очень торопится. Конечно, он ведь гвоздь программы.       На него все всегда, пусть и невольно, смотрят. Не могут не смотреть. И Гера не может.       — Привет, — настроение у вожатого было очень даже неплохое, так что он даже решил им воспользоваться и отказаться от очередного побега из поля зрения своего коллеги. Ему даже в голову не пришло, что Георгий может как-то помешать.       Кирилл отрывает взгляд от своих бумажек и на несколько секунд задерживает его на Гере. В помещении было мало света, но лицо ведущего он видел ясно. Особенно тени скул, носа и шеи, а также глаза, источавшие свое собственное сияние, как догорающие угольки       При встрече с парнем мысли Георгия слишком часто стали отключаться именно на глазах, так что он, моргнув, прогнал их из своего разума, решив более над этим вопросом не задумываться.       Кирилл сдержанно кивнул, что было в его извечной манере, но вот движения его пальцев замедлились, стали ленивыми, но от своей ловкости не отказались, словно он только остановил время и мог обладать им всем, как юнец, думающий, что у него впереди целая жизнь. Он юн, но что-то подсказывало Гере, что тот далеко так не думает.       — Что я тут делаю? — ведущий даже не дает Георгию сориентироваться и перебивает его мысль, причем таким тоном, будто ввязался в спор с кем-то очень агрессивным. По нему вожатый и догадался, что тот пародирует один из их разговоров. — Реплики спутались. Уж лучше разобрать их здесь, чем на сцене.       Гера выдает негромкое «угу» и, как задумывалось изначально, уходит в одинокий угол. Проблема в том, что тот выходил в противоположную от сцены сторону, так что он мог спокойно созерцать товарища по одиночеству, так что ему пришлось опустить глаза в пол, чтобы не наблюдать яркое красное пятно перед своими глазами.       Сегодня Кирилл был в черной спортивной обуви, что незаметно издалека.       — Ты решил меня избегать? —а пока Георгий занимался рассматриванием чужих ботинок, ведущий, похоже, выбирал способ, как бы посильнее выбить его из колеи. И ведь попал, как и всегда. Вожатому давно пора привыкнуть, но как-то не выходит.       Во взгляде Георгия читается неприкрытое недоумение, словно сказанное — последнее, что он ожидал услышать, хотя с Кириллом можно ожидать чего угодно. Обычно тот не бил прямо в лоб и выбирал какие-то узкие тропы, чтобы запутать и завести куда-нибудь в глушь, доводя до тонкой головной боли, когда человек в мыслях изматывается настолько, что уже и отмазываться прилично не может. Но от вопроса он удивился все же больше.       Пока разум Геры проходил через смысловое сито, собеседник так и не поднял головы, отчего первый даже начал раздражаться.       — С чего ты взял? — собравшись, он решает перейти в оборону. Георгий надеялся, что постепенно они соскользнут с неожиданно всплывшей темы, потому что… Потому что сам не желал признавать. Не избегал, а просто не было возможности. Слишком много о себе думает.       — Мы не пересекались последние пару дней, — разобравшись со сценарием, Кирилл сложил бумаги и постучал ими по столу, чтобы сделать ровную стопку, и этот неприятный звук раздражал Геру еще больше, —хотя возможность была. Не думал, что со мной настолько неприятно общаться, — и наконец посмотрел на Георгия, вызывая уже на открытый поединок, пусть и без мечей, глядя в свойственной ему манере высокомерно, как на уже пораженного противника.       — Скорее уж наоборот — ты сам не подходил, — вожатый решает взять на заметку тактику своего оппонента и произносит фразу спокойным, даже немного обвиняющим голосом. Подобное тоже было не в его привычке, так что попробовать даже немного интересно, тем более на таком подопытном.       — И ты это заметил, — на губах Кирилла появилась скромная улыбка, но энергетика у нее была такая, будто они играют в шахматы, и ведущему очень понравился ход, который сделал его соперник, — мне даже, прямо говоря, льстит. Хотя знаешь, я все прекрасно понимаю. Да-да, не удивляйся, понимаю, — парень кивнул, поддакнув собственной мысли, и обошел стол, оперевшись о него поясницей, чтобы стоять лицом к лицу с Герой, — все эти дела, мероприятия, общая суматоха. Дети то, дети се, и второе, и третье. Даже нет времени немного подумать о себе, о своих эмоциях, может быть и чувствах, — и вздыхает, да настолько театрально, что вожатый невольно сжал челюсть, — тяжело…       — Я не понимаю, что ты хочешь всем этим сказать, — и все же ведущий не изменял себя — водил за нос, заводя все глубже в болото. Ладно на первый раз терпимо, но когда подобное повторяется регулярно, оставаться спокойным и слушать уже не хочется. Игривый тон, который использовал Кирилл, выводил еще больше. Вместе с этим ощущением появилось еще одно и все более возрастающее, но Георгий никак не мог сосредоточиться, чтобы дать ему имя. Оно было странным и непривычным, даже инородным, как вшитая заплатка — она не была здесь изначально, отличалась от общей ткани, но была вшита нитками, так что теперь являлась частью всего костюма, и никуда ее уже не денешь — вместо нее появится дыра.       — И я верю, что не понимаешь, — парень смягчается, и голос его приобрел мягкие, снисходительные ноты, будто он вновь общается с собеседником, как с ребенком. И это было еще хуже, чем если бы тот открыто насмехался, — поэтому и пытаюсь помочь.       Гера начал терять логику этого разговора. И терпение.       — И как же ты можешь пытаться мне помочь, если помощь мне не нужна? — едко выговаривает он, глядя на Кирилла ледяным огнем. Георгий хочет выяснить, что этот аристократ себе напридумывал, логично окончить их разговор и уйти подышать воздухом, чтобы успокоить нервы, которые итак хорошенько пострадали за последнее время. Даже если это какая-то дурацкая игра, пусть она завершится не разрушением игрового поля.       — Ты постоянно нервничаешь, — аккуратно говорит парень, — у тебя расширенные зрачки и потные ладони. У тебя практически всегда появляется румянец на щеках и твой голос становится ниже. — его голос становится все тише, более заговорческим, словно отец решил поведать какую-то особенную тайну своему сыну. Будто это такая игра. — Ужасно придирчив, но все равно слушаешь очень внимательно, не перебивая.       А Гера ведь и правда слушает. Считает все сказанное каким-то бредом, но продолжает вникать в смысл слов, словно это действительно очень важное. Сначала значение всех этих обрывков до него не доходило, но потом что-то фонарным огоньком начало мелькать в его мозгу, небольшая догадка, такая сомнительная и абсурдная, что вслух озвучить стыдно. Он почувствовал пробежавшие по телу мурашки, и было неясно — это из-за той самой мысли или из-за приятного бархатного голоса, которым с ним говорили.       Но когда она дошла до него, внутри все похолодело.       — Если бы ты смотрел со стороны, то заметил бы, что выпрямляешь спину, стоит лишь подойти, хотя обычно немного сутулишься, — а Кирилл все не унимался, хотя прекрасно видел тени, легшие на лицо его слушателя, — и складываешь руки на груди, сам того не осознавая.       — Замолчи, — Георгий отрицательно крутит головой, будто пытаясь отогнать наваждение, выгнать кого-то, кто забрался в его черепную коробку и теперь несет всякую ерунду, неправду, откровенную ересь, которую не стоило и слушать, но голос был столь убедителен и так крепко держался, цеплялся своими тонкими пальцами за кость, что никак не удавалось его стряхнуть, а он в то время говорил и говорил, говорил и говорил, без умолку и передышки, агрессивно, громко и насмешливо в голове и завлекающе снаружи, прям на ухо, таким обжигающим шепотом…       Как же много лишнего он наговорил…       Все, чего Гере сейчас хотелось — освободить себя от этого несчастного кошмара, но его голова трещала настолько, что разум отказался хоть как-то адекватно воспринимать ситуацию и что он вообще делает, потому его руки взяли все на себя.       Кирилл стоял достаточно близко, и дотянуться до него не составляло труда. Теплые ладони накрыли его щеки, а горячие губы его собственные, так быстро, неожиданно и с такой властностью, что парень даже не попытался противиться. Он бы и в другой ситуации этого не сделал.       Поцелуй сначала показался каким-то сюрреалистичным и наигранным, как на репетиции, где два актера только пробуют играть выданную им роль. Они не знают, как вести себя друг с другом, как настроиться на одну мелодию с партнером, чтобы все сделать в лучшем, натуральном виде. И все же ведущий, пройдя свое секундное замешательство, ответил на сумбурное касание, будто приводя в действие весь механизм, за получил невольную немую благодарность.       Гера целовал хаотично, быстро, с нажимом, вкладывая в него не страсть, а холодное отчаяние, смешанное с неожиданно поднявшейся злостью, которая упивалась своей победой и чужим поражением. Она была не минутной, а скрытой, взращивалась долгое время, а тебя объявилась, обвивая своими колючими стеблями все здравые мысли, которые могли остаться после подобной вспышки. А человек, вовлеченный в эту внутреннюю борьбу, только помогал ей, но не как невольник, а союзник, заключивший договор без ее ведома. И даже эта ярость была напугана, сколько ему известно. Он смог перехитрить и ее.       Кажется, Кирилл хотел пройти вперед, но оборвал все попытки подобного маневра, толкнув парня обратно к столу, но при этом так и не отпрянув от партнера. Ведущий неприятно стукнулся поясницей и зашипел словно кот, что еще более распалило Георгия, и он даже отказал себе в шалости запечатать укус на чужих губах, не сильный, но достаточно болезненный. Однако на этот раз ему ответили приглушенным мычанием, более одобрительным, нежели препятственным.       В голове был лишь туман, дымка, перекрывавшая все, а в ней постоянно вспыхивали огни, как вспышки фотокамер, слепившие глаза, но ставшие не раздражителем, а знаком внутреннего торжества, будто веревка, которую тащишь за собой, неожиданно рвется от тяжелого груза, и неожиданно осознаешь, что все это время тащил ненужный камень. Чувствуешь себя таким свободным, легким и понимаешь, что можешь делать все, что захочешь и упиваться своей вседозволенностью.       Ужасно похоже на странный, но приятный сон, и лишь покалывание в губах и разгоряченная поверхность стола тихо нашептывали, что это не так. На самом краю сознания. Мир слишком потерял свою реалистичность.       Ладонь Геры только коснулась воротника, как до его слуха донесся скрежет. Очень неприятный, такой, словно водят пенопластом по стеклу и шуршат чем-то вдобавок. Этот звук отозвался гонгом в его голове, мигающим красным знаком «Стоп», и, почувствовав неожиданный приступ тихого ужаса, отпрянул от парня, ударившись и прижавшись спиной к шершавой, горячей стене.       Дыхание его было тяжелым, сбитым, а взгляд мутным и размытым, но лампа все равно жгла роговицу своим светом, будто ее сила увеличилась в несколько раз, рисуя неестественные блики и глубокие тени на всем, что попадало под ее луч. На белом фоне ярко выделялось красное пятно, с каждой секундой приобретавшее четкость.       Грудь Кирилла быстро опускалась и поднималась, подражая его быстрым и рваным вздохам, захватывающим недостаточное количество воздуха, которого явно не хватало в помещении. На его щеках появился легкий румянец, глаза поблескивали болезненным запалом, а на коже явственно проступали капли пота, и волосы его прилипли ко лбу неясными узорами, напомнившие помутненному сознанию нечто вроде тернового венка. Стоит сказать, что даже все это никак его не портило.       Между ними воцарилась тишина, нарушаемая лишь их затрудненным дыханием.       — Кирилл! — послышался голос со стороны, и Гера невольно повернулся к его источнику. Девушка подходила с правой стороны, и им повезло расположиться так, что вожатого из-за стены было не видно. — Твой выход через две минуты. Все нормально? —обеспокоенно спросила она, заметив, какой вид был у ее напарника.       — Да, — на удивление почти ровным голосом ответил ведущий, отличавшийся от обычного лишь легкой хрипотцой, — все в порядке. Я сейчас подойду.       Постояв пару секунд в сомнения, девушка кивнула и пошла прочь, обратно на сцену, а парень позволил себе выдохнуть и пригладить непослушные пряди рукой, что привело его волосы в еще больший хаос, пусть и творческий. Он выпрямился и отряхнулся, и лишь потом посмотрел на Георгия, который уже успел в достаточной мере успокоиться и обессилено прижимался затылком к стене.       — Вот что я имел ввиду, — сказал Кирилл напоследок, прежде чем взять свои реплики и удалиться вслед за коллегой.       Гера, в знак того, что он все услышал, медленно моргнул, но так и остался стоять с закрытыми глазами в душном помещении.       Георгий вновь впал в необычное для себя состояние, но на этот раз его радиус из «быть овощем» перешел в «быть активным овощем»: он постоянно метался туда-сюда по делам, откликался на все призывы и с особым рвением брался за все мероприятия, так что обнаружить его в домике было тяжелой задачей — вожатый мог зависнуть у своих соседей, убежать в двенадцатый корпус, а если его нет и там, то все, даже поиски с фонариком не помогут.       Особенно проницательные немного удивлялись такой перемене, но скидывали все на то, что это одна из тех сторон, которую им еще не удавалось заметить в прошлые недели, так что никто особо по этому поводу не парился, кроме совожатого Геры, которому было дано узнать напарника чуть получше, но и он ничего не говорил. Георгий старался ложиться либо слишком рано, либо слишком поздно, что зависело от обстоятельств, лишь бы ни с кем не говорить и не думать. Вообще.       Но он все равно чувствовал, что изматывается, причем не только физически, отчего его настроение никак не могло достигнуть какой-нибудь приемлемой отметки, хотя детям вожатый этого не показывал. Когда какая-то неприятная мысль лезла ему в голову, он поспешно ее отгонял, чтобы она вновь не заговорила в его голове мягким, бархатным, тихим голосом, который Гере итак приходилось слышать почти каждый вечер, пусть и не такой вкрадчивый, но все еще будоражащий. Будь его воля, в такие вечера он бы оставался в комнате, но это было бы слишком фривольно с его стороны. Компенсировать это желание он пытался тем, что терялся среди детей, чтобы быть менее заметным.       Однако при этом же внутри него загоралось странное, болезненное желание бросаться в глаза, но не всем и сразу. Чтобы его хорошо было видно с любой сцены и с любой площадки, где всегда стоят выступающие, и все же эти мысли наводили на него непривычную дрожь, так что от них он тоже быстро отказывался, как о секундной вспышке, похожей на ту, что возникала у людей так же невольно и наводило на них холодный страх: «А что если прыгнуть?» Георгию удавалось уйти от обрыва.       С Кириллом он пересекался лишь издалека, но когда их взгляды встречались, он сдержанно кивал в приветствии, будто говоря: «Видишь? Все в порядке». Ведущий, который, похоже, успел за свою жизнь пройти курсы эмпата, отвечал улыбкой.       Ты уверен?       Уверен. А теперь отвернись.       И все же краем сознания Гера понимал, что не все в порядке. Тот вечер странным образом повлиял на него, и парень даже не мог дать точное название своим ощущениям, настолько они были новы и непонятны, как неизведанное до этого момента растение, с которым непонятно, что делать дальше, как к нему подойти, а оно уже во всю пускает свои корни, пробираясь в грунт. Хватает так крепко, что всему лесу становится трудно дышать. Георгий просто боялся, потому и не трогал, потому и делал вид, что не замечает. Но лучше от этого ведь не становится.       Один раз они с Кириллом все же поговорили, но более подходящим словом было бы «пообщались». Вожатые занялись украшением сцены для мероприятия, и Гера решил к ним подключиться. Как выяснилось, бедного ведущего тоже припахали к этой работе, так что он успешно занимался украшением занавеса. Но разговор у них все равно был ни о чем — пока парень крепил побрякушки, Георгий и еще одна вожатая поддерживали стремянку, так что этим двоим было не до уединенных бесед. Со своими ролями они справились неплохо: Кирилл слегка отстраненный, но поддерживает разговор в нужный момент, когда тот начинает умолкать, а Гера просто немногословен и иногда вставляет какие-нибудь шутки, на которые вожатая смеется, а парень, посланный к звездам, усмехается себе под нос. Георгий не чувствовал какой-то сильной скованности, что получилось, наверно, благодаря девушке, помогавшей им. Почувствовал он себя неуютно только один раз, посмотрев наверх.       Тогда, покинув зал и возвращаясь в домик, Гера сел подле него, на лавку, неожиданно осознав, что не почувствовал ничего… страшного. Он испытывал легкое волнение, ничего более, и просто начал по-другому смотреть на Кирилла. Не в жестко определенном смысле, а просто по-другому.       Георгий прекрасно помнил, как тот вечер вновь выпал из жизни. Он уже точно не может представить, как вернулся к своим, как просидел остаток мероприятия и как они вернулись. Концерт после их разговора продолжался, но в его памяти сохранились лишь прохладный ветер, голоса и яркий свет. Похоже, так и чувствует себя человек, пораженный до глубины души. Да, в каком-то смысле Гера был поражен, да так, что очень плохо спал в ту ночь, но много думал и почти прошел все возможные стадии.       Сначала он думал о том, что всего этого не было, ему все каким-то образом привиделось, просто на минуту задремал на мероприятии, вот и причудилось, пусть и очень странное и непонятное.       Когда это не помогло, вожатый начал злиться. Он не понимал, что сподвигло Кирилла на этот странный разговор, а потом его самого на подобные… действия. Георгий думал о том, что ведущий специально его выводил, использовал какие-то психологические, магические, не пойми какие еще трюки, — умелец ведь, — и вот чем все это закончилось. В одну минуту он почувствовал такую сильную злость к этому человеку, что сам немного испугался подобного проявления: Гера уже и раньше злился до желания ударить объект агрессии, но в эту минуту он бы точно не удержал руки в карманах. Пара дыхательных упражнений (или просто вдох-выдох) помогли ему более-менее остыть, но негодование его не оставило.       Одна интересная мысль ударила его тогда в голову. Он не почувствовал отвращения, совершенно никакого. Георгий уже целовался с девушками, причем с теми, к кому испытывал симпатию, и, стоит признать, никакой разницы. Он даже невольно поддался воспоминанию, как прятался со своей одноклассницей за школой и мог сказать, что Кирилл целуется почти так же хорошо, только, возможно, то ли опыта недостаточно, то ли техника немного другая.       Гера в эту же ночь был готов удушиться подушкой. Он чувствовал себя ужасно больным, будто в него вселился какой-то вирус, не дававший погрузиться хотя бы в болезненный сон: тот крутил свое бесконечное колесо, впутывая мысли, воспоминания, чувства и эмоции, но все же Георгий практически силой заставил себя отключиться, будто нажав выключатель, и вся система вышла из строя и пробыла таковой в течение двух оставшихся для сна часов. Он чувствовал себя разбитым, но полным сил, будто за это время опустошил весь аварийный запас энергии, которого и хватало на эти несколько дней.       Стоя там, на украшаемой сцене, и глядя в пол, вожатый неожиданно почувствовал, что не все так плохо и не все так страшно: Кирилл вызывает в нем некое смятение, но оно острое и болезненное, а лишь слегка покалывающее и прогревающее, не как шипы, а разогревающая мазь, с помощью которой можно убрать головную боль. Что-то заставляло его твердо верить в то, что ведущий никому ничего не рассказывал и не расскажет. Этот неожиданный секрет, образовавшийся на ровном месте, останется лишь между ними.       В тот момент Гера ощутил небольшое облегчение, и плечи его ссутулились, неожиданно прочувствовав всю ту усталость, что обрушилась на них в последние дни, и это было практически лучшее из чувств, что посещали его в последние недели.       Одним из последних мероприятий на смене была Ярмарка. На Ярмарку вожатые выряжались в различные костюмы и давали детям какие-то простые задания, за выполнение которых те получали лагерную валюту, которая могла им пригодиться на этот вечер для получения бонусов. Было объявлено, что за определенное количество билетов можно заказать свою песню на последней дискотеке, а пометка о том, что еще будет возможность передать послание кому угодно, воодушевила многих, так что отдыхающие лагеря с особым рвением бегали от одной точки к другой, выполняя задания и получая карточки. Вся площадка представляла собой поле с муравьями, где в роли последних выступали дети. Очень забавно наблюдать подобное со стороны, но знание того, что это — крайнее подобное событие этой смены, становилось немного грустно, что, однако, только сильнее подбадривало. Все без исключения чувствовали некий внутренний подъем, что и делало мероприятие таким особенным.       И даже Георгий это заметил. Заметил, как многие из детей, ходя от точки до точки, мельком говорили о том, что сегодня состоятся последние танцы смены, что довольно печально, ведь они так успели ко многим привязаться. Вожатые, которым выдавалась свободная минутка в этой толкучке, тоже упоминали об этом, сообщая, что им очень жаль, что время пролетело так быстро. И ведь действительно, оставшиеся дни можно было посчитать по пальцам одной руки, хотя у Геры на то не было времени, пока он заламывал обе.       После долгого времени терзаний и размышлений, он, к собственному удивлению подумал о том, что ему нужно поговорить, причем не абы с кем. Да, эта мысль его поразила, но быстро начала обрабатываться в его мозгу. Последнее «живое» мероприятие — лучший момент, чтобы улизнуть подальше от чужих взглядов, ведь в таком сборище, где все увлечены своими делами, трудно обратить внимание на что-то другое, тем более на мирно общающихся людей, что в царившей атмосфере совершенно нормально.       После Ярмарки должна была состояться последняя дискотека, а на ней занимаются не только танцами. Есть еще одна интересная традиция: дети заготавливают себе «ожерелья» из веревки, а на нее вешают нечто вроде куколки, из которых можно вытаскивать небольшие ниточки, а потом повязывать другому человеку, говоря приятные слова или пожелания на будущее. Даже те, кто устал от всяких мероприятий, очень воодушевились данной затеей, особенно вожатые, которые занимались изготовлением данных украшений глубокой ночью, и все же сделали точно такие же для себя, чтобы одаривать и детей, и своих коллег, которым хотели дать добрые напутствия. Это отличный повод подойти и завязать (каков каламбур) разговор, и никто ничего не подумает. Лучше подойти в самом конце: Кирилл — персона довольно яркая, запоминающаяся, он очень нравится детям и многим вожатым; некоторые из них, как и Георгий, тоже в процессе работы стали смотреть на него немного по-другому, подозревая, что с ним на самом деле не так все солнечно, как кажется, и все же чаша ценителей перевешивала. В лагере около пятисот человек, да еще и пятьдесят работников, так что не стоит рассчитывать, что в самой середине этого базара будет свободен.       Что еще было интересно, так то, что Георгий особо не волновался. Видимо, он настолько выел себе нервы за последнее время, что они просто отказали ему в адекватной чувствительности и легли хоть немножко подремать, измотанные метаниями своего хозяина. Да, волнения не было, но было ожидание, и вот оно немного выбивало вожатого. Ему казалось, что это очень важно и должно произойти именно сегодня, а не в какой-то другой день. Вновь в нем говорило его шестое чувство или нет — непонятно.       При этом Гера и сам был участником всего это беспредела: он тоже повязывал ниточки ребятам, в частности своим, говоря им всякие пожелания и наставления, и это немного отвлекло его от серьезных мыслей; все же родной отряд дарил ему особые чувства легкости и теплоты, которыми вожатый искренне дорожил, а своими детьми — гордился. Если бы не они, он бы за все это время действительно успел бы чокнуться. Георгий не забывал и про других работников, с которыми успел сблизиться, особенно с теми, кто жил с ним в одном городке, и на их уже венках, обвязанных вдоль и поперек, появлялись неаккуратные синие узелки, запечатавшие все слова, что были им сказаны. Ощущение того, что даришь кому-то такую важную часть себя, тоже было приятным, пусть Гера никогда и не отличался сентиментальностью. Сегодня можно.       Но не стоило забывать и о том, что у него есть пункт, с которым хотелось побыстрее управиться и забыть, чтобы наконец облегчить душу и снять еще пару камней со своих плеч. Он старательно искал Кирилла в толпе, ибо тот, видимо, как и все, ходил меж людей, повязывая нити, или наоборот, кто-то выхватывал его их вороха людей, повязывая свою. Это вновь навело Георгия на мысль, что парень действительно этого заслуживал.       В какой-то момент его взгляду удалось выхватить кудрявую макушку из толпы, и только он хотел подойти, как ему преградила дорогу одна из вожатых. Они неплохо сдружились за смену, и все же, когда Гера только настроился, а тут ему так жестко все обломали, он почувствовал небольшое раздражение, которого ради приличия старался не показывать.       Когда девушка отошла от него, вожатый уже потерял ведущего из поля зрения, тихо выругавшись. Так он и ходил, наворачивая круги.       — Так забавно — ты как будто меня пародируешь.       Георгий даже вздрогнул от неожиданности, повернув голову в сторону говорившего. Рядом с ним оказалась уже другая вожатая, стоявшая в позе, так напоминавшую его собственную: выпятив ногу и сложив руки на груди.       — В смысле? — спросил Гера в замешательстве. Либо его мысли так были зациклены на Кирилле, либо ему и правда показалось, будто своим тоном и мутным началом разговора та напоминает ведущего. Даже взгляд отдавал похожей энергетикой, но более слабой и менее загадочной.       — Я тоже кое-кого ищу, — и в подтверждение девушка начала крутить головой, кого-то высматривая, — подумала, что вечер самый подходящий.       — Для чего? — Георгий даже немного отвлекся от своих поисков, в упор глядя на собеседницу. У него появилось стойкое ощущение, будто он странным образом притягивает всех, кто слегка отличается ноткой ненормальности.       — Чтобы сказать что-то важное, — пожимает она плечами, будто не сама затеяла этот разговор и буквально через секунду потеряла к нему интерес. Однако глаза ее горели ярко, отражая свет фонарей, выдавая детское озорство, — отличный момент, чтобы побыть немного откровенным, а потом забыть все, словно и не было, ведь скоро все закончится. Чтобы было то, чего будешь стыдиться, а потом вспоминать со смехом. Не скажешь, кого ищешь? Вдруг смогу помочь.       Гера никак не ответил, погрузившись в раздумья; кажется, еще никогда он столько не думал о своей жизни и о том, что в ней вообще происходит. А ведь и правда, осталось не так много времени, а все то, что прошло, так вообще крупица в море жизни. Так не лучше ли все пустить на самотек? Уйти с этого вечера, не поговорив, встретиться последний раз на киновечере, кивнуть друг другу издалека или же просто пожать руку в знак уважения, а потом разъехаться по своим городам, чтобы больше никогда не увидеться, и лишь изредка ворошить все произошедшее, причем с неподдельным весельем, смотреть на все, как на маленькое приключение, одно из многих тех, что никак не влияют на твою жизнь, а просто украшают ее, как плакаты на стенах, что несут за собой лишь эстетическое удовольствие, но никакой практической значимости.       Так забавно, что хватило всего пары предложений, чтобы заставить его усомниться в своем решении.       — Добрый вечер, — вожатый быстро оборачивается, подумав о том, что с такими подкрадываниями он докружится до того, что разобьет себе нос об асфальт, — Алина, Георгий, — ведущий приветственно кивнул, и девушка ответила ему тем же, а Гера просто повторил за ними. Он чуть не посмеялся от ощущения, будто стоит рядом с двумя дрессировщиками. О корне данного сравнения вожатый не знал.       — У тебя неплохой улов за сегодня, — Алина будто бы смягчилась и приобрела такой милый вид, что можно было подумать о том, что буквально минуту назад Георгий говорил с другим человеком. Только глаза блестели все так же ярко, — но ладно, я пойду, у меня еще столько дел… — она смущенно улыбнулась и быстро удалилась, словно почувствовав, что она здесь лишняя. Или Гера совсем помешался, и теперь ему мерещится, будто все все знают.       И что?       — Ну что ж, — возвращает его Кирилл из омута мыслей, и теперь вожатый может более подробно его рассмотреть. Шея парня и правда была украшена множеством узелков разных цветов, и будь веревка покороче, на ней бы и места не осталось. Даже не верится, сколько человеку пришлось выслушать пожеланий за этот вечер, — учитывая, что сегодня день обнимашек, все же нужно что-то сказать.       Тут Гера понял, что вообще забыл рассмотреть ту часть ситуации, где ему самому придется сказать что-то на добрый путь, и его голова лихорадочно заработала в попытках что-то придумать. Ведущий, в отличие от него, выглядел как тот, кто готов был рассказать целую диссертацию наизусть, и если бы такая мысль пришла Георгию в голову, он бы ей поверил.       — Несмотря на все то, что происходило, — в отличие от торжественного вида голос Кирилла был приземленным и действительно добродушным, веселым, отчего стало ясно, что подобное мероприятие доставляет ему искреннее удовольствие, — я надеюсь, что ты не разочаровался в детях, в работе с ними, не разочаровался в людях, с которыми пришлось уживаться, и что это место и те, с кем ты, пусть и ненадолго, связал свою жизнь, дали тебе полезный опыт, которым ты воспользуешься в будущем, — руки ведущего медленно, практически с нежностью, завязали аккуратный розовый бантик среди множества узелков, а сам, тихо, чтобы никто более не услышал:—«Вся наша жизнь реке подобна: она неспешно вдаль течет»…       И Гера прекрасно помнил, откуда эти строки.       Неважно, прочитал Кирилл его мысли или нет, но это помогло немного успокоить секундные сомнения Георгия. Иногда ведущий очень убедителен, но вожатый привык уже настолько, что этому уже не удивлялся. Парень был прав: эти недели, такое ничто в сравнении с целым веком, были действительно очень важным опытом для каждого, кто посетил это место, и для Геры в том числе. Много времени он провел в непонятках и сомнениях, однако все его терзания, пусть они и будут воспоминанием, будут являться частью его пути. Реки, которая все равно вынесет его на берег.       Откуда он понабрался подобного пафоса?       Тяжело вздохнув, вожатый, чтобы не быть в долгу, решил приступить к своей части. Как и Кирилл, он держал спину прямо, и вид его, пусть и не выражал столько аристократичной возвышенности, но был почти таким же бравым. И пусть будет первое, что приходит на ум.       — Честно говоря, — Гера достал нитку из своего мотка и начал крутить ее в руках: он еще не дошел до пожелания, — действительно было не мало разочарований, но и хорошо не меньше. Я прекрасно провел время, пусть иногда и бывало сложновато. С детьми, с начальством. Коллегами, — Георгий красноречиво хмыкнул, а ведущий повторил за ним, уловив ход мыслей, — и все равно считаю, что… — подумав, стоит ли продолжать в той формулировке, которая пришла ему на ум, но все же продолжил, — жалеть мне не о чем. Да и не зачем. Все итак почти закончилось. — вожатый тяжело вздохнул и еще какое-то время смотрел на маленький кусочек веревочки у себя в руках, думая, что лучше сказать, но, поняв, что для него это выйдет не так просто, решил положиться на экспромт. — Я определенно не так хорош в речах, но, — он потянулся к чужому ожерелью и, найдя свободное местечко, принялся вязать узел — почему-то Гера хотел именно его, а не слишком вычурный бантик, — желаю тебе побольше карьерных взлетов, чтобы поменьше приходилось делать работу за вожатых, — почему-то у него в голове появилось воспоминание о том, как Кирилл ненароком подметил, что украшение зала — не совсем его работа, — и ты всегда получал удовольствие от того, что делаешь. Тогда его будут получать и другие. — Георгий закончил свой узелок, и на этот раз тот вышел очень даже ровным, с двумя одинаковыми хвостиками, поверх нескольких других, что хоть немного выделяло его среди остальных. — Добавлю: хороших взаимоотношений с другими товарищами. У кого-то просто очень странные способы заводить общение.       Кирилл посмеялся над таким намеком, причем, как показалось вожатому, смущенно: тот слегка наклонил голову и на пару секунд прикрыл глаза, а на его щеках появились два еле заметных красноватых пятнышка, что в первые дни выделялись бы больше, чем сейчас, на загорелой коже, но Гера все равно их заметил. Он вообще не думал, что парня можно смутить, но становится все чудесатее и чудесатее.       С тихим «спасибо» ведущий обнял, а Георгий сделал то же самое в ответ. Легкую неловкость он чувствовал, как и зажатость, однако от Кирилла подобной ауры не исходило: его спина даже так держалась как по струне, но плечи были расслаблены, а сами по себе объятия благодаря ему получились настолько непринужденными, что вожатый сам позволил себе отпустить пронизавшее тело напряжение, при этом обвив парня еще крепче, отчего тот, наверно, лишился значительной доли кислорода в легких, но виду все равно не подал, отозвавшись подобным жестом, и теперь картина больше походила на нечто вроде борьбы, нежели развлечение, но и это состояние было привычным — Гера почувствовал тоже самое, когда целовался с ведущим.       И ему стало странно оттого, насколько же простой оказалась эта мысль. Будто он не маялся из-за миллиона одинаковых вопросов в своей голове, не изматывал себя всякими делами, не заглушал свои мысли чем попало. Сомнения были, не могли не быть, но они были такими слабыми в сравнении с испытанным облегчением, что их голоса еле выделялись из общего хора своими фальшивыми нотами. Но даже такую проблему стоило бы решить, и сейчас время самое подходящее.       — Хотя у меня и остались вопросы, — еще будучи в чужих объятиях сказал Георгий, будто продолжая неоконченный разговор, и только потом выпустив Кирилла из своего рук.       На его лице появилось немного задумчивое выражение, и он кивнул вожатому в знак того, что услышал, и при этом так, словно намеревался сказать что-то еще. Проведя полминуты в молчании, парень кивнул вновь, но на этот раз так, что было ясно, что тот пришел к какому-то решению. Он осмотрелся и, заметив кого-то, кивнул вновь, а вожатый, нахмурившись, проследил за его взглядом, мысленно сравнив ведущего с неваляшкой. Тот смотрел на какую-то толпу людей, но Гера в ней ничего такого не заметил. Затем Кирилл наклонился к самому его уху, зашептав.       Георгий кивнул, показав, что понял его.       На территории лагеря было не так много камер, чтобы отслеживать все, что происходит внутри — людей итак очень много, они всему прекрасные свидетели, хочешь ты того или нет. Однако возле многих важных точек они все же стояли, хотя на них частенько бывало по малу народа. Вот и получалась дилемма — везде есть глаза и уши, так что нормально поговорить, не уходя слишком далеко от поля, не особо-то и просто. И все же некоторые работники, которые часто где-то ходят и общаются с другими, узнают о некоторых лазейках, где можно спокойно посидеть в одиночестве прямо во время мероприятия, и никто не помешает тебе им наслаждаться. Подходит для таких посиделок, а, значит, подойдет и для разговоров.       Таким образом Гера и оказался в небольшой пристройке, где хранился спортивный инвентарь и еще много всяких вещей на будущее обустройство лагеря. Окна в ней были матированные, некоторые даже перекрыты картонкой, чтобы лишние не видели, что же находится внутри, и все это создавало мрак в помещении, и все равно позволяло видеть не только очертания предметов, но и, если стоять близко к источнику живого света, но и более подробно их осмотреть.       И правда хорошее место, хотя попасть в него можно только выпросив ключи у главного физрука, но с этим у Кирилла, ждавшего его уже внутри, проблем не было — он успел завоевать и ее расположение.       — Какие у тебя ко мне вопросы? — он не стал мелочиться и перешел к сути сразу же после того, как Георгий зашел в здание, и запер дверь. В этом не чувствовалось никакой грубости с его стороны — будто бы желание выложить все свои коварные планы как можно быстрее.       И Георгий все же вновь почувствовал небольшое волнение, от которого, как ему казалось, он избавился. Но сейчас он стоял в темной комнате, заламывая пальцы, будто пришел сюда для того, чтобы ругали старшие, и молчал, собираясь с мыслями. Кирилл не давил на него и просто терпеливо ждал, хотя времени у них было не так уж много. Если бы еще и не музыка, грохотавшая на фоне, то затеянное получилось бы чем-то очень… мутным и тяжелым, так что не все так плохо.       Наконец Гера немного собрался с мыслями.       — Зачем ты это сделал? — спросил он, оперевшись о стену. Ведущий же стоял возле деревянного столика под окном, практически сидя на нем.       — Сделал что?       — Поцеловал меня, — слегка неуверенно дополнил Георгий.       — Я этого не делал.       — Неужели?       — Да. Это сделал ты.       Вожатый тяжело выдохнул сквозь зубы, чувствуя, как его снова втягивают больше в бойню, а не обычный разговор. Очередную партию в шахматы.       — Хорошо. Тогда почему ты ответил?       — Ты знаешь, почему, — вид у Кирилла действительно был невозмутимый, и тот, будто скучая, поглядывал на ногу, которой шаркал по полу, хотя Гера чувствовал, что тому все же интересно послушать.       — Не знаю.       — Догадываешься.       Верно — догадывался.       — У меня не самые радужные догадки.       — Значит верные.       Ну, теперь знает.       — Отлично. Это возвращает уже к первому вопросу. Зачем? Только не надо — я практически на сто процентов уверен, что ты прекрасно знал, чем все выйдет.       — Об этом ты тоже наверняка догадываешься.       — Возможно, но хочу услышать, — Георгий слегка постукивал по доскам, выдавая свое раздражение. Выходил и правда какой-то допрос с пристрастием, где все приходится выуживать клешнями. Было ясно, что получится непросто. Зато неловкость как-то потихоньку проходила.       —Потому что мне показалось, что кое-кто настолько запутался в себе, что не понимает совершенно очевидных вещей. К тому же, я сам был немного заинтересован, — вожатый выгнул бровь, и Кирилл это заметил, — не делай вид, будто не понимал. Думаю, после того вечера ты все сообразил. Пусть, возможно, и не сразу.       Гера кивнул. Он знал, что ведущий не так прост и обычным интересом тут дело не обойдется. Тут был еще один, более азартный, не как интрига, а как игра в карты, где хочешь видеть эмоции противника каждый раз, когда выкладываешь козырного туза на стол. Георгий почему-то отказывал себе в мысли, что он просто эксперимент, ибо сама формулировка казалась ему заурядной, но что-то более мудреное не приходило ему в голове. Хотя, скорее, более подходящее для собеседника. Кирилл оказался слишком проницательным, чтобы понять все пусть и не сразу, но раньше, чем Гера, хотя и не факт, что он вообще узнал бы, если бы не подтолкнули. Возможно, сначала сомневался, но потом понемногу убедился. Все одновременно настолько сложно и настолько просто, что Георгий захотел стукнуть себя по голове, а затем посмеяться над тем, как это все похоже на бульварный роман с дамочкой-глупышкой и мужчиной, который может видеть твои внутренние переживания, но полностью проигнорировать твой искренний отказ.       Что еще удивительнее, никакого отторжения из-за всех этих мыслей Гера не чувствовал. Ему почему-то казалось, что все именно так, как и должно было быть: без искренности, но при том и без фальшивой драмы, которая в этой истории была бы ни к месту. В этой партии все идет очень даже честно, пусть и с грязными трюками.       Кирилл, будто слушая его мысли, рассмеялся, так что вожатый отвлекся от полки у себя в голове и обратил внимание на парня.       — Просто интересно наблюдать со стороны, — пожал он плечами, — уверен, ты уже все сложил и разгадал эту задачу, но, похоже, что-то ты все-таки упускаешь.       — И что же?       Кирилл, оторвавшись от стола, подошел к нему, словно подкрался, да так тихо, что ни одна лисица не сравнилась бы с той легкостью, с которой он это сделал. Георгий чувствовал, как тот смотрит на него своим острым взглядом, и вновь маленькие иголочки стали вонзаться в кожу, не причиняя боли, а лишь вселяя небольшое напряжение во все тело. Будто оздоровительная процедура, позволяющая скинуть весь груз, накопившийся за недолгую, но немного изнурительную жизнь.       —Ты до сих пор не видишь положительное. Для себя, — ведущий несильно ткнул его пальцем в грудь, — ты разобрался, что с тобой творится.       — Не уверен, — хмыкнул вожатый, держа голову прямо и стойко выдерживая взгляд янтарных глаз.       — Значит, тебе не хватает немного сумасшествия.       — Сумасшествия?       — Да, — совсем тихим голосом произнес Кирилл, — совсем немного здорового сумасшествия, которое позволило бы смотреть на вещи проще. Неразрешимое становится преодолимым, тяжелое более легким, а непонятное совершенно ясным. Иногда не нужно искать логику — стоит просто поддаться течению.       — Хочешь поделиться им со мной?       — Возможно.       Гера хоть и не видел, но чувствовал, что тот ухмыляется, и это его добивает. Он преодолевает последние сантиметры между ними и вновь целует первым, зная, что партнер не будет против.       В этот раз его голова более ясна и позволяет проникнуться происходящим: Георгий чувствует на чужих губах привкус гари, яблока и еще чего-то сладкого, а так же ощущает легкий запах мяты, который, скорее всего, остался после бритья — так было и в прошлый раз, но он не обратил на такую мелочь внимание. Похоже, парень приводил себя в порядок буквально перед мероприятиями, и вожатый ни разу не видел того хотя бы с легкой щетиной. С царапинами возможно, но они парню даже шли, не выбиваясь из общего вида.       Кирилл действительно ответил на поцелуй, но неспешно, сдержанно, пусть и по-своему непристойно. Его ладонь проскользила от груди по плечу, шее, а затем и вторая, заставив вожатого оторваться от стены. В таком положении они и простояли с минуту, пока парень не сделал шаг назад, а затем еще один и еще. Поняв маневр, Гера пошел за ним до тех пор, пока ведущий не уперся в стол и не оказался на нем. Георгия это очень позабавило, так что он не смог сдержать смешка, на что получил щедрый укус в нижнюю губу, затем подумав, что это было зря.       Он ответил обидчику тем же, только сильнее, да так, что мог сделать это до крови. Кирилл совсем тихо застонал не заставил себя долго ждать, и укусил вновь, но на этот раз очень больно, да так, что на губах действительно появился металлический привкус крови. Их сначала безобидный поцелуй постепенно превратился в борьбу, где каждый старался ужалить как можно больнее, отчего в нос бил душный, сладковатый запах, а на язык лег кисло-сладкий смак, отдававший при этом особенными солью и горечью. Кровавые капли смешались друг с другом, и уже стало непонятно, чья это кровь на чьих губах, и это не вызывало никакого отвращения, а наоборот, лишь раззадоривало. Уста саднило ужасно, на них засела тупая, но приятная боль, которая то становилась сильнее, то ослабевала, будто затягивая маленькие ранки. Гера чувствовал ее отдаленно, словно она уже дошла до стадии онемения, или же игнорировал потому, что был излишне увлечен другими ощущениями, что теплились в животе, руках, груди, горле — во всем теле.       Кирилл по нраву ему не уступал: целовал страстно, почти даже агрессивно, но утонченно, с холодной злостью, похожую на ожог ото льда, совсем не щадя своего партнера и прижимая его все ближе и ближе, сдавливая грудную клетку и шею своими сильными руками до покалывания в затылке. Ладони его опустились ниже, впившись короткими ногтями в спину Георгия, на что тот вздрогнул, а парень, воспользовавшись этим замешательством, сначала провел языком по нижней губе, вызывая новые мурашки, а потом и по ряду зубов, лишь заигрывая.       Вожатый такие хождения вокруг да около не любил, так что он слегка прикусил язык ведущего, на что тот ретировался, а своим проник в чужой рот, коснувшись нёба. Кирилл же этому воспротивился, не желая, чтобы его так нагло перебивали, но и Гера отступать не желал.       Его рука пробралась под чужую футболку, остановившись на животе, а другая, проведя линию вдоль позвоночника, отчего парень невольно прогнулся, забралась в волосы, оттянув голову назад и разорвав поцелуй. Только сейчас дошло, насколько же обоим не хватало воздуха: в груди Геры разгорался пожар, садня легкие и обдавая все внутренности гарью, той самой, что он собрал с чужих губ, пока целовал, не понимая и не осознавая, что травит себя медленным ядом; Кирилл дышал тяжело, прикрыв глаза и сжав ладони на плечах партнера, оставляя синяки и полукруглые ямки. Не желая даже дать тому передохнуть, Георгий губами касается его шеи, и так от линии челюсти до самых ключиц, слыша одобрительный вздох сверху; в другую секунду он уже прикусывает ключицу, на что теперь парень отвечает болезненным стоном, сжимая плечи еще сильнее. Гера не отказывает себе в удовольствии поставить тому засос в основании шеи, чтобы потом пришлось и пооправдываться, откуда же тот появился.       Хотя бы одной проблемой в его жизни стало меньше.       И все равно это не значило, что их не осталось вовсе.       Так получилось, что у Георгия в процессе смены появились острые углы с главной вожатой, а сгладить их никак не удавалось, так что между ними постоянно возникали мелкие конфликты, причем, можно сказать, на ровном месте, и касалось это, чаще всего, детей.       В лагере существовало негласное правило: в свободное время от назначенных мероприятий отряды не должны находиться в домиках, а быть на кружках или секциях, т.е. чтобы они чем-то занимались, и потому многие вожатые частенько выгоняли своих воспитанников из домиков и таскались с ними по лагерю, чтобы найти какое-нибудь занятие, даже если кто-то не хотел, и в этом и был камень преткновения: Гера не хотел заставлять своих через силу и старался, чтобы они занимались тем, чем хотели в то время, в которое пожелают, а если же у них нет настроения, то нет и смысла их куда-то таскать и тормошить.       Старшая вожатая часто наседала на него из-за этого, поднимала этот вопрос на заседаниях, выделяя Георгия, и в какой-то момент он просто не выдержал и, что не грубо звучит, а чистая правда, послал ее, да куда подальше. Закрутилась бюрократическая машина, и вскоре инцидент дошел и до начальства, которое быстро порешало: нам такого не надо, увольняем (зная заместителя директора, она и в выражении не постеснялась). И все это буквально за два дня до отъезда.       Гера, честно говоря, от такой неожиданности впал в ступор, не понимая, что с этим теперь делать. Ему нужно было получить характеристику, а с «выперли из лагеря за два дня до окончания смены» далеко не уедешь.       Он смог поделиться ситуацией лишь поздно ночью следующего дня, когда наконец осознал тяжесть своего положения.       — Отстой, —на выдохе протянул напарник.       — Реально, — поддакнула вожатая из соседнего домика.       Георгий наградил их взглядом «будто я не знаю».       — Может, стоит сходить и попросить, чтоб не увольняли? — предложил один из детей, услышавших разговор. Они частенько втихоря присутствовали на лавочных беседах, которые устраивали эти трое по несколько раз в неделю, что выговориться. Вот и в этот раз решили проявиться, но вожатые быстро загнали их обратно, наказав ложиться спать.       Но идея была не такая уж и сумасшедшая, так что попробовать стоило, пусть Гера и не особо в это верил: весь следующий день он так и отшучивался, пока занимался со своим совожатым сбором необходимых для закрытия смены документов, так что в первой половине дня у него совершенно не было времени. Подойти с Светлане Юрьевне удалось лишь вечером, и она очень удивила его своим ответом.       —Сделаем вид, что я тебя не слышала, и не видела, — проворчала зам директора бодрым голосом, сидя за компьютером, — детям своим спасибо скажешь — выпросили.       Зная, что с этой женщиной лучше не зачинать долгих разговоров, Георгий ретировался, чувствуя неожиданный прилив бодрости.       Дети же, волнуясь, ждали его возле домика, а завидев, так сразу повставали, чтобы встретить и расспросить, что да как.       — Ну что, товарищи, — вожатый принял особенно пафосный и высокомерный вид, словно победитель, пришедший с побоища, — уж спасибо, уважили. Так и быть, с вами пока побуду.       Отряд, конечно же, был рад, и сразу же бурно начал обсуждать произошедшее, а потом ребята и рассказали, как им идея пришла.       — Мы сидели и думали, можем ли мы сами что-то сделать, — повествовала Соня, сидя на лавке с несколькими девочками, — и к нам подошел один из ведущих, вроде Кирилл, и, узнав, предложил, чтобы мы сами пошли и попросили. Даже отвел в двенадцатый корпус и стоял рядом, пока мы с замом директора говорили. Надеюсь, он не получит за это…       Гера не знал, радоваться ему или беспокоиться.       После он хотел поблагодарить ведущего позже, лично, но, как оказалось, тот выхватил себе выходной и покинул лагерь на весь день, до самого вечера, однако позже Георгий все же получил от него СМС, от которого у него буквально сбилось дыхание. Так он и стал дожидаться последней ночи.

      Ах, как приятны наши встречи,       Они во мне горят огнём,       И каждый миг с тобою вечен,       Когда ты рядом за столом.

      Расстелив плед, Кирилл сидел на берегу, подставив лицо свежему морскому ветру и глубоко вдыхая соленый запах океана. На улице было уже темно, и только редкие фонари, поставленные на аллее неподалеку, освещали хаотично сложенные камни и то малое количество людей, что гуляли по пляжу. Ведущий выбрал теневое место, чтобы никто не мог его заметить, и наслаждался тишиной и уединением, покрытый мраком, упрятанный в темноту.       Вся эта атмосфера навевала на него поэтическое настроение: бьющиеся о камни волны, далекий шум города, редкие голоса людей, завывающий ветер, трепавший темные кудри, наводя еще больший беспорядок. Он был человеком чувства и мгновения, но эта картина гармонии между миром человека и природы вызывала в нем особые эмоции, что парень невольно закрывал глаза, погружаясь в собственный омут, водоворот из звуков, запахов и ощущений, оседавших солью под кожей. На ум невольно приходили давно написанные строки.       Мне хотелось утонуть, уплыть как можно дальше, но лишь бы еще больше ощутить эту свободу, чувство того, что ты должен быть здесь. Здесь и сейчас.       В таком положении его и застал Гера, молча сев рядом и не обрывая возникшего между ними меланхоличного настроения. За всю смену ему так и не удалось побывать на пляже в столь позднее время, так что он, перед отъездом в душный, окруженный землей город, желал насладиться морем в последний раз в этом году. Вожатый не особо его любил, но ночь придавала тому особое таинственное настроение, что так и манило к себе. Его даже не передернуло от мысли о том, как это похоже на Кирилла.       — Значит, я должен тебя поблагодарить? — прерывает Георгий их молчание, почувствовав, что можно.       — Если хочешь, — ответил ведущий, не открывая глаза, — но я ничего не сделал.       — Я бы сказал наоборот: ты сделал слишком много. Возможно, даже лишнего. — хмыкнул Гера, на что парень, согласившись, повторил за ним. Пару секунд он собирался с мыслями, а затем, на выдохе, произнес: — Спасибо.       Кирилл кивнул в знак того, что принимает благодарность, и между ними снова воцарилось молчание. Георгий зачарованно смотрел на черные волны, поглощающие вековые камни, победившие время и сейчас борющиеся с яростной стихией. Ведущий же смотрел в темноту под его веками, вслушиваясь в тот же шум, к которому примешалось едва заметное чужое дыхание, и это добавляло фону еще большую человечность.       — Ты ведь все это время относился ко мне как к ребенку, верно? — вновь заговорил Гера, и на этот раз парень соизволил на него посмотреть.       Эта мысль посетила его совсем недавно, и если сначала она казалась немного странной, то затем стала приобретать все больше логичности по мере того, как Георгий работал над ней. Кирилл к концу смены был мягок с ним, снисходителен, казался более искренним и отзывчивым, каковым был лишь с детьми, но никак не с взрослыми.       Вопрос был риторическим, и никакого ответа вожатый уже не ждал: он уже неплохо разбирался в характере собеседника, чтобы хоть немного его понимать.       —«Мы ищем некую цель вокруг нас и, по несчастной нашей расточительности, наделяем наших недолговечных идолов всеми духовными красотами, виденными нами во сне», — тихо сказал Кирилл, адресовав это, скорее всего, самому себе, так что Георгий не стал отвечать.       — Я, скорее всего, уеду пораньше. Часов в шесть утра. Ты собираешься остаться?       — Действительно рановато, — подмечает парень, — да, я останусь. Не вижу пока смысла уезжать.       — А оставаться?       Кирилл приподнял уголки губ в улыбке и тихо посмеялся, покачав головой, словно действительно разговаривал с ребенком, который своим наивным вопросом смог поставить взрослого в тупик. Несмотря на это, Гере такой смех парня нравился. Он будто бы был пропитан лаской и едва слышимой горечью, но чистый, непритворный. Ведущему иногда ужасно не хватало этой открытости, но благодаря этому вожатый чувствовал себя немножко особенным, несмотря на то, какая же это была мелочь.       — Ты слишком много спрашиваешь, — сказал Кирилл и, придвинувшись и обняв Георгия за шею, на этот раз поцеловав первым и потянув за собой на плед.

      Пройдёт минута, может, больше,       Конец наступит длинных строк,       Но знаю я, что строчек дольше       Той встречи ожиданья срок.

      Ночь у моря была все такой же тихой.