Ладно

*** Чувак, на которого Тим пялится уже битый час, вообще не в его вкусе. И все-таки… Чувак встает, сначала собираясь это сделать как минимум минут пять, в который раз заправляет за ухо волосы, которые тут же рассыпаются по его лицу, и делает пассы руками — по крайней мере, Тим только так это и может назвать. Чувак, на которого он пялится уже битый час, настолько невыразительный, что Тим не смог бы его описать, даже если бы он угнал его машину — как же — или же спиздил его полузаписанный альбом. Но в то же время он нелепый, настолько нелепый, что Тим не может отвести глаз — и пялится на него уже битый час. И думает, что, может быть, стоит перестать, но зачем тогда вообще люди ходят в клубы? Чувак все еще стоит, мотыляясь и топчась на месте, поясняя что-то своему блондинистому расфуфыренному спутнику, на котором повисли уже три девицы — ни одна из них даже не повернулась к чуваку — и тут среди пассов руками мелькает что-то человеческое и понятное. Чувак хочет покурить. И, может быть, стоит наконец бросить это идиотское разглядывание и тоже попрактиковать притягивание к себе повисших, но Тим ведь тоже не против подымить, никогда не против. Тим спрыгивает со стула и тащится вслед за чуваком. Аллея за клубом едва освещена. Аллея терпко, резко пахнет и встречает холодком, ничем больше, ведь никого, кроме преследуемого им несчастного там больше нет. Впрочем, тот торчит прямо посреди нее и таращится на ебаные звезды. Он даже не… А, нет, все же курит. Чувак оборачивается к нему, на звук, слегка подпрыгивая и ежась, когда Тим отпускает дверь, и сразу же отводит взгляд, как будто никакой Тим вслед за ним не вышел. Тим поджимает губы, ждет, запускает руку в карман, нащупывая сигареты. Чувак даже не… А, нет, все же смотрит. Он снова поворачивается к Тиму, черт знает сколько секунд спустя, и кивает ему, мол, о, здравствуй, друг курильщик. Но не так. Вообще не так, скорее у него выходит: о, здравствуй, друг курильщик, я заторможенный еблан и на моей планете все устроено иначе, но я и там заторможенный еблан. Тим все-таки тоже кивает, несколько раз подряд, с приоткрытым ртом, выпуская из него звуки. Ага, я заметил. Что-то в этом духе. Они молча пялятся друг на друга. — Ты… Ты сигарету хочешь? — выговаривает чувак и, надо же, изъясняется он не дельфиньим писком. — Да нет, — мотает головой Тим. — У меня свои есть. — А. Бэ. Тим вытаскивает пачку из кармана, сигарету из нее, достает и зажигалку, он даже было щелкает колесиком, поднося ее к лицу. — А дай-ка свою. — Что? — Зажигалку. Можно зажигалку? Можно. — Да, да, конечно, — тараторит чувак, и Тим подходит ближе. Он получает зажигалку, чувак просто вкладывает ее ему в руку, он щелкает ей, затягивается, крутит между пальцами, выпуская дым, и кладет в карман. Себе в карман. Детский трюк. Чувак вообще никак, блядь, не реагирует. Нет, то есть, он смотрит на него, в лицо и на зажигалку, на карман, но и все. Он свою сигарету-то забывает курить. Впрочем, не навсегда. Тим торчит в шаге от заторможенного идиота и всасывает в себя дым, уставившись на него в упор. Идиот тушит свой окурок, старательно вдавливая его в стену, а потом оглядывая заблеванный асфальт под их ногами, прежде чем выбросить его в какой-то особо укромный уголок. Как будто его ебучий окурок там один. Как будто он этот асфальт — и стену, небо, звезды, свои ботинки, как будто он это все не рассмотрел, играя в гляделки с Тимом. В негляделки. Тим делает последнюю затяжку и средним пальцем запускает свой бычок в далекий путь, куда-то за плечо заторможенного идиота. — А что мне еще можно? — интересуется Тим, подшатываясь к нему. — А? Что? — Что мне еще можно? — повторяет Тим. Он выуживает зажигалку идиота из кармана, демонстративно крутит ее в пальцах перед его лицом. — Этот подарочек я уже получил. Что мне еще можно приобрести? Чувак моргает. — Не знаю. А… А что ты хочешь? Тим хмыкает. — А хуй меня разберет, — говорит он. И думает: и тебя тоже. — Что насчет… — Он достает пачку из кармана, заталкивает сигарету себе между зубов, закуривает. Он наклоняется вперед и выдыхает дым прямо чуваку в лицо. — Это мне можно? Ебаный чувак просто пожимает плечами. Нет, то есть, сначала он немного морщится, моргая и дергая губами, но потом-то да. — Пиздец, — говорит Тим. Чувак продолжает торчать прямо перед ним. Тиму не остается ничего, кроме как затянуться еще раз. — Я тебе случайно не мешаю? — спрашивает он. — А, нет, ты… Чем? — Хм, — действительно. — Ну, например тем, что ты уже вроде как докурил, а я стою тут между тобой и дверью и не даю тебе пройти. А твой приятель, наверное, тебя давно заждался. — А. Нет, он… Я пока не собирался назад идти. Он там… ну, с девушками. Тим отпускает смешок, не выдерживая. — Ну, с девушками? — Ну… Да? В смысле, он… Ну, знаешь. — Ага, я-то знаю. А ты вот, кажется, нет. Тим придвигается еще ближе, вжимая идиота в стену, и снова выдыхает дым ему в лицо. Идиот только дергается, трепыхаясь, зажмуриваясь на секунду, но затем снова открывая глаза. — Блядь, — говорит Тим. — Сейчас тоже все нормально? Он закидывает руку чуваку на шею, наваливаясь на него, бедром к бедру. — Ну… Нет, наверное. — О, — неужели. — А почему нет? — Ты… Ты слишком близко ко мне стоишь. Тим хохочет. — Ебануться. Ты вообще, блядь, заметил, что я на тебя смотрел? — Я… Нет. Ну, мне Джон сказал, что ты… Джон это мой… — Ага, твой напомаженный блондинистый дружок, я понял. — Да, он… Ну, он сказал, что ты смотришь, но я… Он шутил. Я не думаю, что ты смотрел. Тим мотает головой, фыркая. — А я смотрел, — сообщает он, выдувая дым ебаному дураку в лицо, снизу вверх, в глаза, нос и губы. Дурак закашливается. — Да? — выдавливает он. — З-зачем? Тим уже просто не знает, как на это реагировать. Он протягивает сигарету идиоту, поднося ко рту, и тот осторожно затягивается. — А зачем вообще люди смотрят друг на друга в клубах? — спрашивает Тим. Идиот пожимает плечами. — Не знаю. Я не знаю. — Твою мать, — Тим запихивает сигарету себе в зубы, затягивается два раза, до конца, отшвыривает в сторону бычок. — Ты что, ебаный девственник? Идиот качает головой, пряча глаза. — Нет. — Нет? — Нет. — Нет. Пиздец. И это только благодаря удачному визиту Святого Духа, так что ли? — Нет, — продолжает череду отрицаний заторможенный еблан. — Но там… Там же все не так было. — Где? Как не так? — Ну, к ней ангел приходил. Архангел. Гавриил. А Святой Дух — это… — Ипостась ебаного бога, да. Ты дохуя религиозный, что ли? — Я… Нет? Просто. Читал. — Читал. — Ну, да. — И там ничего про пялящихся на тебя придурков в клубе не было написано, да? — Не было. Там ничего… Вообще ничего про клубы нет. Тим смеется и снова лезет за сигаретами. — Хочешь? — предлагает он, подсовывая пачку идиоту под нос. — Нет, спасибо. Я уже все. — Ладно, — хмыкает Тим, закуривая. Он делает несколько затяжек, выпуская дым прижатому к стене еблану в лицо, обдувая его с обеих сторон. Пряди волос, упавшие ему на лоб и щеки, колышутся, и Тим заправляет их ему за уши, проводит пальцами по коже, спускается к губам. — Открой, — говорит он. И еблан реально открывает рот. То есть, сначала он несколько раз собирается, так же, как и встать, но потом берет и правда открывает. Тим выдыхает и дым, и свое фырканье между его губ, прямо на язык. Передние зубы у еблана, оказывается, пиздец огромные. — Знаешь, это все ужасно, вообще-то, провоцирует, — делится с ним Тим, покрепче обхватывая его за шею сзади. — Ч-что? — Вот это все, блядь. Это как… — Тим снова затягивается. — Была одна упоротая баба, художница, так она выдала людям кучу всякой ерунды, мол, делайте со мной что хотите, цветы какие-то, перья, масло, ножницы, пистолет там еще был. И шесть часов стояла. Матильда Абрамович. Кажется, в нее даже кто-то выстрелил. — Марина. — А? — Она Марина. И не выстрелил. Там… Ну, кто-то другой руку ему отвел. — О. Вон оно что, — Тим подается ближе. — В общем, вот так и провоцирует. И здесь мне руку некому отводить, так что… Еблан прикусывает нижнюю губу, сглатывая. — Ты… Ты хочешь в меня выстрелить? Тим усмехается, пожимая плечами. — А хуй его знает, чего я хочу, — он перехватывает идиота за подбородок, проводит пальцем по губам. — Открой. Тим затягивается, выдыхая дым ему в рот, а затем, так как это все и правда провоцирует и чувствует он себя действительно как неумеренно ретивые мудаки из семидесятых, подносит сигарету ко рту еблана, скосив глаза на собравшийся на ней столбик пепла. — Вот так и провоцирует, — повторяет Тим и стряхивает его идиоту на язык. И идиот задерживает дыхание, перед этим, и вздрагивает, распахнув глаза, в процессе, и мычит, когда Тим смотрит на него, охуевая, ему кажется, окончательно, но нет. Еще нет. Идиот закрывает рот, с усилием проглатывая пепел, морщась. — Блядь, ты… — выговаривает Тим. Идиот улыбается ему. То есть, пытается улыбнуться, но. — Ты что, так ничего мне и не сделаешь? — спрашивает Тим, сжимая руку у него на плече и встряхивая его. — Я, ну… — мямлит идиот, несколько раз облизывая губы. — Что? — Не знаю, врежешь мне по морде, например? — предлагает Тим. — Я, нет, зачем… За что? — Пиздец, — говорит Тим. — Я тебе, вообще-то, только что пепел в рот стряхнул. Ты… Нахуя ты его открыл-то? Нахуя ты его сглотнул? Это же… — он не договаривает, поднимая руку со сдавленным окурком к лицу. Он распахивает рот и щелкает по сигарете, и пепел сыпется ему на язык. — Блядь, это пиздец противно. — Он сплевывает. — Ты… Ты что, больной? — Нет, я просто… Ну, ты сказал. — Охуеть. И что с того? Ты что, все, что тебе любой придурок говорит, делаешь? А если я тебе скажу спустить штаны и возле той мусорки нагнуться? Тоже сделаешь? — Я… — бормочет идиот, поводя плечами. Пожимая ими. — Нда-а… — тянет Тим, уставившись на него. Он делает затяжку, слишком глубокую, поджигая фильтр, отбрасывает окурок в сторону. — Ну ладно, — говорит он. Затем его рука сжимается у полуебка на затылке, а другую он роняет вниз, другой он принимается расстегивать полуебские штаны. Ремень и молнию, нахуй, все подряд, он резкими движениями отпихивает ткань и хватает полуебский член через трусы. — Мм, — издает звук полуебок. Беленькие, хлопковые трусы. — Мм, — передразнивает его Тим, двигая рукой. Полным ходом, крепко встающий член. Через минуту Тим отпускает полуебка, оглядывая результат произошедшего, который все еще не бьет его по морде, не посылает нахуй, не отталкивает, который все еще просто стоит, перед ним, на месте, и член у него тоже еще как стоит. Тим фыркает, мотая головой. — Ну вот и что с тобой, блядь, делать? — риторически спрашивает он. — Н-не знаю, — выдает еблан. Тим снова фыркает, а потом, так как порыв в нем уже вполне обрел направление, опускается было вниз, на колени, но тут… Тут еблан внезапно размораживается. — Стой, — говорит он. — Не надо. Там… — он косится на дверь. — Ну, там же… Выйти могут. Тим с размаху плюхается на заблеванный асфальт. — Ты, блядь, напрочь ебанутый, — говорит он. — И… Блядь, если потом окажется, что ты и правда ебанутый, что у тебя какая-нибудь дебильная справка есть, то пусть меня твои опекуны засудят, мне… Нахуй. Он стягивает беленькие, хлопковые трусы с еблана и рывком подается ближе, заглатывая пастью ебланский член. Нахуй. — Мм, — откуда-то сверху мычит еблан. — Ммм. Мм! Мммозгоправ тебя не вылечит, думает Тим, усердствуя губами, языком, ритмично дергая головой. Он прерывается, когда у еблана начинают трястись ноги. — Так, — говорит он, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Пойдем. Еблан, разумеется, оказывается мало приспособлен и для этого, так что Тим тащит его за собой, за мусорку, держа его за рукав куртки. Он останавливается и копается в своей, находит наконец резинки, сует одну законченному дебилу, который мнется перед ним со стояком, торчащим из штанов. — Надевай, — говорит Тим и принимается расстегивать свои, ремень и молнию, он стягивает их, спихивая вниз, расставляя ноги шире. — О. Ну нихуя себе. А ты все-таки не девственник. Еблан неловко поводит плечами и мнется, и мнет свой теперь облаченный в латекс член дергающимися пальцами. Тим сплевывает на свои, наклоняется, опираясь на помойку, проводит ими между ягодиц, по дырке, заталкивая внутрь. — Давай, — говорит он, прогибаясь. — Я… — Давай, блядь, — рычит Тим. — Шаг вперед. — Дебил шагает. — Хуй между булок. — Дебил сует. — Плюнь еще. — Дебил мычит было снова. — Плюнь, блядь, я тебе сказал. — Дебил заторможенно плюет. — Размажь головкой. — Тим чувствует, как член дебила надавливает ему на дырку, как слюна влажно чавкает, и прогибается еще. — Теперь внутрь. — Я… — Внутрь, сука. Дебил не промахивается. — С-с-сука. Дебил и входит в него заторможенно, невыносимо постепенно, как обдолбавшаяся улитка, и Тим шипит, упираясь мордой в крышку мусорки, хватаясь обеими руками за ягодицы и раздвигая их, насаживаясь, дергая бедрами назад. — Боже, — шепчет начитанный дебил. И дева, блядь, Мария, отвечает было Тим. — Все, — перебивает его полуебок. Как будто я не знаю, думает Тим. — Все, — повторяет он за ним. — Еби. — Господи, — бормочет полуебок, но. Но. — Так? — спрашивает он, делая все, что вполне конкретный придурок в лице Тима ему сказал. Вполне неплохо делая. — Сильнее, — тем не менее, настаивает Тим. Он вжимается лбом в металл помойки, шумно дыша раскрытым ртом — и не только потому, что из помойки пахнет всякой дрянью. Заторможенный полуебок вполне размашисто его ебет. — Ш-шлепает, — мямлит он. И да, еще как шлепает. — Сильнее, блядь. И пусть шлепает. — Ты… — взволнованно выговаривает полуебок. — У тебя… Я… У тебя там… Ну… — У меня твой хуй в дырке, — подтверждает Тим, перебивая его. — Все красное, — заканчивает полуебок. — Да хоть зеленое. Еби. Сильнее, блядь, еби. Крышка помойки лязгает под мордой Тима. — Боже, — повторяет полуебок, но. Но крышка лязгает. Ебучий бак трясется. Тим налегает на него, упираясь лбом, всем лицом. — Ты… — снова высказывает беспокойство полуебок. — Там же… Ты же туда… Ну… — Засуну всю свою башку туда и кончу, — совсем не спорит с ним Тим. — Еби. — Я… Ты… Ты хочешь кончить? Мне… Я… — несет какую-то хуйню дебил, задавая дебильные вопросы, и Тим было говорит ему все, что еще не успел по этому поводу подумать, но тут рука дебила ложится ему на спину, на куртку, между лопаток, а другая задевает дырку, пальцами, едва касаясь, и Тим и знать не знает, в чем там дело, что там еще выкинет дебил, он чувствует легкое, влажное прикосновение и стонет прямо в зев помойки, насаживаясь, ерзая, весь вздергиваясь назад, на пальцы, задевающие его растянутое, возможно, красное, возможно, все-таки зеленое отверстие. Которое сжимается под пальцами и вокруг члена, сжимается, пульсирует, дрожит, как и ноги Тима, и Тим стонет, кончая, матерясь и задыхаясь, и слышит… — Извини. И крышка лязгает, а Тим захлебывается, а дебил тоже стонет, обхватывая его обеими руками и притягивая к себе, и трахая, ебя — и сильно, сильнее, чем Тим просил, он трахает его, сжимая, сдавливая, пока Тим кончает, матерясь и задыхаясь и вот теперь охуевая, охуевая до самого конца, дебил кончает следом, ебет его, стоящего у мусорки со спущенными до щиколоток штанами, хуем в задницу, пока башка Тима торчит в зеве помойки, дебил кончает следом, почти сразу, и говорит… — Извини. И Тим хохочет. Когда дверь клуба открывается, хлопая, Тим все еще лежит мордой на крышке мусорки, обнимаясь с ней, обхватывая ее дрожащими руками, наваливаясь на нее всей грудью, но лежит молча, и чувак, на которого он пялился битый час совсем не зря, лежит на нем и тоже молча, и Тим молчит, потому что у него просто нет больше сил ржать, стоять, дышать, ну и так далее, дебил же замирает. — Джиндж? — раздается чей-то резкий, немного тягучий голос. — Ты вообще здесь? Джинджер! Ты не ушел? Куда ты, блин, пропал-то? Джиндж! Дебил лежит на Тиме заторможенным трупом. Тим кряхтит. — Блядь, — скрежещет он. — Ты… Эй! Это ты? Как там тебя… Джек? Джеймс? Или… Такой размалеванный выебонистый придурок с чокером. Ты… Джон! Джон? Это Джон? Возле двери раздается недовольное шуршание и топот. — Ну да, — отвечает вредный голос. — Джон. А ты, блин, кто? Где Джинджер? — Я Тим, — поясняет Тим, пока руки заторможенного трупа на его плечах одновременно сдавливают их и трясутся. — Ну, такой белобрысый наглый уебан у стойки. — А, — отзывается, по-видимому, Джон. — Ясно. А Джинджер? Где он? Ты… — Я, блядь, не знаю, в каком лесу ты этого Джинджера нашел, — со всей искренностью сообщает Тим. — Но он только что выебал меня в задницу возле помойки, и я везу его к себе домой. Понятно? Джон звонко хохочет. — Ладно! — кричит он. — Удачи вам. Джиндж! Удачи. Дверь захлопывается. Тим наконец-то выбирается из-под трупа, спихивая его с себя и разворачиваясь, заваливаясь спиной на лязгающую мусорку. Чувак, которого — естественно — зовут Джинджер, покачивается перед ним на нетвердых ногах, сжимая одну руку в другой и кусая губы. Тим вскидывает брови и ухмыляется ему. — Ладно, — говорит Джинджер. — Еще бы, блядь, не ладно было, — отвечает Тим. __________________________________________________________