***
… Плевака рассказал со слов разведчиков Стоику, что на корабле Элвина есть пленник. Но не простой-то был парень — зна́ткий, с нечистью водится! «Такой нам нужен, Стоик!» — уверяет Плевака товарища. Вождь Лохматых Хулиганов нехотя, но соглашается. Ведь единственная колдунья Олуха — Готти, — умерла, не передав своих знаний. А нечисть не дремлет: русалки уносят мужиков под воду, черти портят скот, везде устраивают раздор; Готти ведь ещё лечить умела, а теперь некому. Поэтому Стоик собирает войско на морское сражение, чтобы победить наконец этого Элвина и спасти колдуна, ведь он очень пригодится деревне. Когда вожди племён сходятся в схватке на одном из кораблей, Стоик мельком замечает парня в клетке; он был скован цепями, а рот перевязан тряпкой; видимо сопротивлялся и Элвину это не понравилось. — А знаткóй тебе зачем? У вас ж нет нечисти-то! — недоумевает Стоик, когда он скрещивает свой меч с мечом Элвина. — Она-то везде есть, Стоик! Не отдам я его тебе, мой он! Мой! Бились войска до самой полуночи, уже луна показалась на чёрном полотне, и тут на корабли начали слетаться чёрные существа с красными глазами, — би́си, — черти! Они убивают всех подряд: и хулиганов, и изгоев. Сдирают кожу, отрывают острыми зубами конечности, головы летают во все стороны, хлыщет кровь… На море царит кровавый пир, Стоик и Элвин всё сражаются, а Плевака, вспомнив, что колдун всё ещё не освобождён, бежит к клетке. Первое, что произносит парень, когда с его губ слетает повязка: «Книга!» Плевака не понимает, о чём он говорит, а потом его осеняет: знаткие пользуются книгами, в которых записаны заговоры против всякой нечисти! — Я не знаю, где она, мальчик, — отвечает кузнец. — Я-то знаю, — твёрдо заявляет он, — Отведите меня на от-тот драккар, — и тычет пальцем на корабль, что уже вовсю полыхает огнём. Делать нечего, Плевака ведёт колдуна по узким и неустойчивым мостикам на корабль. Черти пируют мужиками вовсю, но тут они переключаются на Плеваку и парня. Биси ехидно улыбаются, скалят зубищи. — О, зна-а-а-ткий! — тянет кто-то из кучки чертей, хихикает, — Книженция-то твоя у нас! — А ну отдавайте-ко живо! — кричит колдун. — Обменяем её на мужика рядом с тобой! — тычет пальцем в Плеваку один из демонов. — Встану я на берегу, богиню Фрейю позову, — начинает быстро и громко говорить парень, — она Совило поднесёт, бисей в пыль сотрёт! Слово моё крепкое, нерушимое! Черти начали крючиться будто от боли, шипеть на колдуна; кто-то из чертей с яростью кидает под ноги незнакомцу чёрную книжку с серебряным окладом. Демоны раскрывают крылья и неожиданно для Плеваки покидают корабль. Колдун берёт книгу в руки. — Эт-ты заговор прочёл-то? — интересуется чуть испуганно Плевака. Тот ему кивает, — Без книги-то? Удивительно… — Нет знатких-то без козырей, — ухмыляется ему колдун, но потом переключается, — Идите-ко, я пока ритуал проведу. Стоик оказался сильнее и Элвин был повержен. К удивлению вождя Хулиганов, черти разлетелись и часть войска всё же осталась в живых; Плевака объяснил, что знаткий провёл обряд и изгнал остаток демонов прочь. Хоть ночь и темна, Стоик внимательно разглядывает бывшего пленника. Ему на вид лет пятнадцать, худой, в странной, но добротной одежде. В зелёных глазах колдуна сияет знание и сила духа, вождь это видит. — Как звать-то тебя, знаткóй? — Иккингом звать, вождь, — немного клонится колдун, — Спасибо, шо спасли, век вас поминать буду! — Дом-то есть у тебя, Иккинг? Нам бы в деревне пригодился-то колдун. — Весь мир честнóй — мой дом, — уклончиво отвечает парень, — Но если есть пристанище, то останусь, так и быть. Так и порешили. Поплыли драккары обратно на Олух, а на берегу жёны мужей встречают, дети — отцов, деды — внуков. Кто плачет, кто радуется. Весь народ деревни идёт в Большой зал, чтобы отпраздновать победу и помянуть павших воинов. Чуть попировав, Стоик вдруг вспоминает о колдуне, просит весь зал смолкнуть на мгновение. — У Элвина-то был пленник, и мы освободили его, братья и сёстры! — он просит Иккинга ладонью подойти к нему поближе, и тот послушно подходит; Стоик кладёт свою огромную ладонь ему на плечо, чуть трясёт и колдун трясётся всем телом от мощной хватки вождя, — Вот он, знаткой! Отныне будет-то у нас жить! Не весь народ этой новости обрадовался, наоборот: кто-то засвистел, заулюлюкал, слышатся недовольные вопли. Иккинг на это лишь натягивает губы в нейтральной улыбке: иной реакции он и не ждал. Ведь знаткие люди, то есть «знающие», живут с нечистью: наводят порчи, сглазы, управляют чертями, одним словом — жизнь только ухудшают. Все уже и забыли, как сами ходили к колдунье Готти за лечебными мазями, просили её разогнать чертей с мельницы, приворожить кого-то или наоборот… Пир вроде бы продолжается, а Иккинг под шумок сбегает из Большого зала на улицу. Скоро рассвет, небо заметно светлеет. Он глубоко вдыхает влажный, ещё ночной воздух, улыбается новому дню. Несмотря на все испытания жизни, нужно радоваться мелочам, и он это знает как никто другой. Он бродит по дорожкам деревни, оглядывает дома, такие одинаковые и такие разные одновременно. «Где бывал, никогда таких не видел», — размышляет про себя Иккинг. Потом неожиданно слышит вопли со стороны пристани и спешит на звуки. Выглядывает сверху — двое парней и две девушки вытаскивают из воды третьего парня, которого за ноги тянет… Швýла. «Русалка!» — восклицает Иккинг в сердцах и на всех порах спешит спуститься. Швула яростно тянет на себя низковатого парнишку, кусает его за ноги, но друзья просто так товарища нежити не отдадут, тянут на себя и кричат от ужаса. Слышат топот ног со стороны спуска к пристани. Иккинг на бегу выхватывает свою книгу, до этого висящую на поясе, кидает её вперёд и она магическим образом левитирует в воздухе, сама шелестит страничками и открывает нужную страницу с заговором. «Ки́ла!» — восклицает колдун, направляя руку в сторону русалки и небольшой сиреневый огонёк из ладони парня летит прямо в существо. Швула рычит от злости и боли, отрывается от своей жертвы и падает в воду. Друзья наконец вытаскивают друга из воды, переводят взгляды на неожиданного спасителя. — Вы чё, сдурели купаться на рассвете?! — начинает он сразу орать на кучку, когда подходит ближе, — Жизнь совсем не дорога?! — А ты кто во-ще такой-то, шобы кричать на нас?! — начинает орать бойкая сероглазая блондинка, таким образом защищается. — Знаткий я новый, Иккингом звать, и вас спас так-то! Повисла пауза, друзья переглядываются между собой в недоумении. Иккинг быстро переводит взгляд на жертву швулы, видит глубокие укусы на ногах и много крови, поэтому молча расталкивает остальных и присаживается перед парнем с открытой книжкой, начинает тихо шептать заговоры на непонятном языке. Нашептав, смотрит на ребят, что стоят и просто смотрят, что он делает. — Не стойте-то над душой, соберите змеёвку, — говорит Иккинг приказным тоном. — Ты чё нам указываешь, колдун ебучий?! — бесится парень с длинными волосами, ставит руки на бока и хмурит брови. — Если хотите, шобы дружок ваш жив остался, слушайте меня. — Д-как ты с нами разговариваешь-то во-ще?! — опять вступается та же блондинка. — Я могу уйти, а он умрёт. Знаткий тут я, не вы! Идите-ко за змеёвкой, я пока кровь остановлю… Взбешённые, немного пристыженные ребята послушно идут наверх за нужной травой; молча отрывают листочки с растения дрожащими от шока руками, потом идут с травой обратно на пристань. Их друг уже стоит на ногах, но опирается рукой о плечо колдуна. — Я больше не буду купаться по утрам, клянусь Ньёрдом! — Никак вы, блять, не научитесь, — бормочет Иккинг, потом говорит чуть громче, — Звать-тя как? — Сморкала. Я из рода Йоргенсонов. А ты?.. — Рода нет у меня. Как уже говорил, знаткий. — Я думал-то колдуны старые, — задумчиво тянет Сморкала. — Не все, — улыбается Иккинг, — Я учеником был сначала-то, потом испытание прошёл. Приходит остальная компания, протягивает Иккингу листья змеёвки. Молча берёт и кладёт в свою сумочку, следом жестом говорит: «Пойдёмте обратно»; парни берут друга за бока и несут, пока колдун идёт впереди всех. «А откуда ты здесь?» — интересуется полноватый парень, до этого молчащий. Иккинг вкратце рассказывает новым знакомым, что он путешествовал по островам, но тут неожиданно на него напали изгои и взяли в плен. А когда выяснили, что он из знающих, так решили оставить себе: всё-таки отпугивать нечисть, а если попросить, то и наоборот, притянуть может. — И ты теперь у нас колдун-то? — Да, вождь так решил. — Ты мо-шь быть разведчиком, — говорит другая девушка, тоже блондинка, но глаза у неё были синие, очень красивые. — Если бы и был я кротом-то, златовласка, не помог бы, — ухмыляется Иккинг, поворачивая голову назад на мгновение. — Д-кто-тя знает, — подаёт голос Сморкала, — Мож-ты специально это сделал. — Ясна-ясна, — говорит Иккинг, отмахиваясь, — Не доверяете мне, но ничё, потом привыкнете. Сморкалу сажают на первую попавшуюся скамеечку, Иккинг достаёт из сумки листья змеёвки, прикладывает к укусам и снова шепчет заговоры. Потом достаёт какую-то ткань и ей оборачивает ногу Сморкалы, закрепляет небольшой иголочкой. — Жить бу-шь, но хромать-те ещё долго, — поясняет Иккинг, — Дня через два ко мне на перевязку придёшь, а пока ничё не трогай. — Ой, спасибо-те огромное, я думал всё, труп! — восклицает эмоционально Сморкала. — Вы как во-ще на швулу напоролись? — интересуется Иккинг у друзей Йоргенсона, всё это время стоящих рядом; он немного хмурит брови по привычке. — Ды купались около пристани, потом Задирака увидел хвост синий вдалеке, ну мы и поплыли скорее к берегу, а она в Сморкалу-то успела вцепиться, — объясняет полноватый парень, — Ну, мы его тянем на себя, а она тоже тянет!.. А тут и ты пришёл. — Ясно… Вижу вы прям бодрячком-то. Днём спите? — Д-тут делать нечего днём, сейчас тем боль жарко, а ночью прохладочка. — Ночью биси ходят, — с укором говорит Иккинг, — А вы гуляете везде. Так и утащут. — А мы их не боимся, — отвечает синеглазая блондинка, отмахивается, — Отобьёмся, — Иккинг с этого искренне смеётся. — Вижу, как вы друга отбили, — показывает ладонью на Сморкалу, следом громко вздыхает, — Ладушки, идите по домам, уж рассвет близок-то. — А ты? — недоумевает Сморкала. — Пойду в дом колдуньи вашей прошлой, — Иккинг встаёт со скамейки, — Мой дом это теперь. И разошлись. Колдун идёт в гору; встающее солнце окрашивает белый камень и зелень в кроваво-красный и золотой. Пахнет мелом, росой и магией. Избушка стояла на курьих столбах, прямо на самой вершине горы, которую зовут Вороньим мысом. На лесах крыши висят всякие косточки, ловцы снов, перья птиц. «Неупокоенная», — проносится в голове у Иккинга, когда он принюхивается: смрадит чёрной магией и трупной вонью. Знаткий очерчивает мелком, который подобрал по пути сюда, круг с рунами, следом произносит шёпотом: «Явись ко мне душа, душа неупокоенная, тайну мне поведай, после улетай». Перед ним материализуется с жутким криком душа колдуньи Готти: низенькая старушка с посохом, вся иссохшая от старости и мук нечисти. — Здравствуйте, бабушка, — аккуратно говорит знаткий, держа в левой руке книгу, а в правой: одинов глаз, чёрный цветок, считающийся мистическим атрибутом верховного бога, — Вас похоронили-то?.. — Только дыру в потолке сделали, — поясняет с закрытым ртом колдунья, отчего Иккинг сильно пугается. — На вас обет молчания?.. — Да. А на тебе-то обет безбрачия. Смелое решение… — А вы как, в гробу-то? — Да, только не закрыли-то толком, меня биси замучали… — грустно говорит Готти, — Сделай как должно, ты ж знаткой. — Конешно, бабушка… Мне тут ещё жить-то, — с натянутой улыбкой поясняет Иккинг. Старушка вдруг очень сильно мрачнеет. — Жить здесь задумал?! Не пущу тебя сюда! Моё это место! — кричит колдунья. — Кончу погребение, мой дом будет, а ваш-то уже по ту сторону Сна, — всё улыбается Иккинг и выбрасывает цветок в сторону. Душа Готти тут же с криком исчезает. Молодой колдун стирает круг, в котором стоял, принимается чертить новый, но больше и около самой двери, подписал вдоль дуг больше рун, положил у самого порога разрыв-траву, открывающую все замки. Иккинг начинает читать заговор: «Встану я утром ранним, помолюсь Фрейру златоокому, а встану ночью позднею, помолюсь Хель черноокой, чтобы уберегли душу мою от нечисти неистовой, поганой. Пусть слова будут мои крепки-лепки до скончания времён». Дверь раскрывается и из дома умершей колдуньи вылетают черти с лютыми воплями; разлетаются по разные стороны. Иккинг нервно выдыхает, выходит из круга и ступает за порог своего нового дома. Посреди помещения стоит деревянный гроб, крышка которого была наполовину открыта посредством острых когтей чертей, всюду валяются щепки, склянки, тряпки. Из-за гроба выглядывает голова мёртвой Готти, на половине белого как снег лица совсем нет кожи. «Черти постарались», — делает вывод Иккинг, подходя ближе, тщательно осматривается. Сверху и правда была дыра в потолке — так положено делать по обряду, чтобы душа колдуна упокоилась. Но Готти не успели похоронить: видимо, демоны колдуньи распугали мужиков. Иккинг приступает к уборке вокруг, раскладывает всё целое, выносит всё лишнее. Гроб он вытаскивает из дома с превеликим трудом. «Чё ж делать с ним? Тут почвы нет, а в деревне хоронить — биси явятся», — размышляет Иккинг, прикладывает пальцы к подбородку. — Скинь в море-то, — слышит он голос за спиной. Оборачивается: на знаткого глядит мохнатое маленькое существо мрачной наружности. — Ой, здравствуй, а́лбаст-батюшко, — тут же клонится знаткий, — Ты живёшь в доме-то? — Да. Только жил. Уходить собрался-то, — заявляет дух твёрдо. — Не уходи, я тут жить буду!.. Задабривать тебя буду, хвалить, — с улыбкой говорит Иккинг, — Я ж тоже знаткий. Домовой явно колеблется, смотрит то налево, то направо, потом на колдуна и глубоко вздыхает. — Надоели вы мне, знаткыи! — вдруг восклицает албаст, злобно топает ногами, — Только и дышу чернухой, устал я за столько лет-то! Эта карга совсем меня задушила! — Я не буду тебя душить-то, албаст-батюшко, клянусь тебе светлой Фригг! — прикладывает руку к сердцу колдун, — Мои черти тебя не тронут, я их в плетёнке-то закрываю всегда. Домовой щурит свои красные глазёнки на Иккинга, трясётся всем своим мохнатым телом, бесится. Знаткий всё улыбается ему. — Ужо тебе, если обманул меня! Ладно, остаюсь, так и быть, — скрещивает руки на груди албаст, — А бабку в море скинь, он-сюда, — и показывает пальцем налево, — Не промахнёшься. — Спасибо, албаст-батюшко, с меня полбуханки хлеба! — Меня Лорсом зовут. А ты кем бу-шь-то? — Иккинг, — парень принимается всем телом толкать гроб в левую сторону. — Ты не местный, — предполагает домовой, — С севера шоль? — Да, с Мыса Безнадёги, — кряхтя поясняет Иккинг. — И что ты здесь забыл-то? — Путешествую, дома нет у меня. — Даже родителей нет? — удивляется Лорс. — Не знал их. Меня колдунья воспитывала, Тийста, да померла недавно. — Ну, ты теперь олух, раз жить-то будешь тут, — размышляет вслух албаст. — Да, отлишно сказано… Наконец последнее усилие — гроб с Готти летит вниз и падает спустя минуты в холодное тёмное море с оглушающим всплеском. Иккинг потирает руки и с Лорсом заходит в дом; ложится спать на полу, постелив свою накидку, потому что выяснилось, что кровати нет.***
Он спит где-то до полудня, его будит Лорс пинком в спину. Знаткий сразу же просыпается, но возгласа боли на удивление домового не подаёт. — Железный шоль? — комментирует албаст невольно. — Меня и не так шпыняли, — бурчит Иккинг; потягивается и сильно зевает. — Там мужики стоят какие-то, — тихо говорит Лорс, указывая рукой на дверь, — Тебя видно ждут да боятся зайти. — Понял, иди спрячься, — колдун встаёт с пола и идёт на выход. И правда, снаружи стояли мужики: Стоик, Плевака и ещё один мужичок, которого Иккинг не видел. Плевака держит в руках коробку с овощами, а мужик — кувшин с молоком и буханку хлеба. Стоик был без всего. — Проснулся? Эт-хорошо, мы с гостинцами! — с улыбкой говорит Плевака, протягивает колдуну коробку, — Тебе пригодится. — Спасибо, поставьте сюда, — показывает Иккинг ладонью около двери. — Это Слюнявый, — представляет Стоик незнакомого мужчину Иккингу. — Отец непутёвого сына, — тихо бурчит раздражённо Слюнявый, потом переключается на знаткого, — Спасибо, знаткый, что спас Сморкалу от швулы, от, крынка молочка да хлебушек на завтрак поздний, — Иккинг любезно принимает кушания. — Сморкала ночь спал, ногу не жгло?.. Пройдёмте, негоже на улице стоять, — предлагает Иккинг мужикам зайти внутрь. Лорса уже не видно — спрятался; гости присаживаются за небольшой стол, новый хозяин избы садится на угол стола, в «чёрный угол», как положено. — Не жалувался, стерпит. Оплеуха зато ой как жгёт, — поясняет Слюнявый, — Урок преподал. — Шелуха-то нынче совсем старших не слушает, — вздыхает Стоик задумчиво, — г-ришь, а им хоть кол на голове теши! — Доверяй но проверяй, сами-то были такими, — пожимает плечами Плевака. Иккинг переливает из кувшина молоко в небольшую посудинку, что нашёл, когда убирался. — Но не до такой ж меры! Мужики вон г-рили трое подлетка пропало неделю назад, нашли-от деньца два назад тела без кожи! Кто-то из родителей п-шёл вродь как мстить бисям да тоже окочурился, — рассказывает Слюнявый. — Чертей днём-то обычным глазом не увидишь, — говорит Иккинг, чуть отпивает парного молока. — Ну да, ты ж знаткой, всё видишь, — кивает Плевака колдуну, — Слышал, мазь нужна некая, шобы видеть окаянных, Готти готовила как-то. — Это по-старому, — гогочет коротко Иккинг, отмахивается, — Серебряную монетку на правый глаз кладёшь, льняной повязкой прикрываешь, тогда-то и видно нечисть. — Умён! — констатирует Стоик с улыбкой, — Откуда ж ты такой? Иккинг рассказывает свою историю, попутно завтракает хлебом и молоком. Когда доедает буханку до половины, встаёт с места и несёт её в тёмный уголок дома, при этом сначала стелит тёмную скатерть, потом кладёт на неё остаток хлеба, шепчет: «Кушай, албаст-батюшко» и возвращается на место. Мужики с недоумением смотрят на него. — Эт-шо такое? — хлопает глазами Плевака. — Гостинец домовому, — с улыбкой поясняет Иккинг, — Вы своих не задабриваете шоли? — Когда как. На день Весенья тошно кладём, — говорит Стоик. — Надо каждую неделю угощать албаста, а то защищать дом перестанет, — приговаривает молодой колдун, — Хотя бы кашу давать. — Некогда нам, Иккинг, занятые мы мужики-то, — оправдывается Плевака. — Потому-то руки с ногой у вас и нет, — ухмыляется Иккинг чуть криво, — Албасты злые по своей природе… — Хо-шь сказать, потому биси иногда в дома ломятся?.. — пугается Слюнявый. — А чё-б-нет, — пожимает плечами знаткий, — Лазейку найдут-то, если домовой не защитит. — Спаси Фрейя! — крестится три раза Стоик. — Готти не сказывала об этом, немая ж. Тайнопись у неё была-то, я её переводил, но иногда криво, — признаётся Плевака с натянутой улыбкой. — Ну, на мне обет иной, всё расскажу о чём знаю, — мило улыбается Иккинг. Гости ещё немного говорят, потом расходятся, много дел у них. Стоик обещает юному колдуну рассказать всем олуховчанам о его знаткости, а Слюнявый — сделать кровать, потому что спит Иккинг на полу. «О, вот ешо, от сына моего записка-то» — старший Йоргенсон протягивает парню небольшую бумажку, сложенную вдвое. Когда мужики уходят совсем, раскрывает записку и принимается читать немного кривые руны: «Ешо раз спасибо, что спас! Как мне лехче станет, гостинчек принесу. Сморкала из рода Йоргенсонов». Ниже были нарисованы простоватые портреты всей компании друзей с именами: они своих имён ведь Иккингу не сказали. Круглое лицо с маленьким шлемом сверху — Рыбьеног. Овальное лицо со шлемом и длинными распущенными волосами — Задирака. Такое же лицо только с длинными косичками и ресницами на глазах-точках — Забияка. Последнее лицо — круглое, с большими ушами и с чёлкой на левом глазу — Астрид. Иккинг ухмыляется с этих картинок, складывает записку и убирает её в карман своей накидки. В дверь тихо стучатся. Иккинг снова выходит на улицу; его встречает толпа грузных женщин с корзинками съестного. «Меня решили откормить до смерти?.. Странная пытка», — проносится в голове у колдуна, натягивает улыбку. — Принимай гостинцы, знаткый! Фригг в пóмочь! — Храни вас Тор!.. Вы прядильщицы, да? — О-о-о, наблюдательный-то какой! — На то он и знаткый, глаз востёр! — восклицает одна из олуховчанок, — Куда гостинцы класть, батюшко? — Пройдёмте в избу! Семь женщин поставил свои корзиночки подле стен, сами сели за стол, как и Иккинг; он понимает, что теперь его главная забота и смысл остатка жизни — помощь жителям Олуха в непростой жизни с нечистью. — Помощи-то пришли мы просить, батюшко. — Ой беда, ой беда! — причитает одна из самых молодых прядильщиц, мотает головой и жмурит глаза. — У нас ж пряжки по домам-то. А ноне по ночам видим лучицы около них, как глаза-то бисевы! — И жужжат-то сами по себе: жух-жух! — подражает звуку станка главная из женщин, — Будто своей жизнью живут! — Небось молитв напричитали тьму, — щурит глаза Иккинг, выглядит задумчивым и подозрительным. — Ну да, вдруг черти-то! Они ж богов боятся! — И как давно у вас всё это?.. — Деньцов пять… Терпим, батюшко, хотя худо дышится, ноне живём по родственничкам. — Не биси это… Кикимора вас мучает, матушки! Женщины сразу заохали, хватаются за сердца и очень набожно крестятся и молятся шёпотом. — И шо делать, батюшко? — с надеждой в глазах интересуются бабы, — Ты же поможешь? — Помогу конешно, матушки, — говорит мягко Иккинг, улыбается, — Только зря вы молились-то, кикимору это злит. Поэтому душить так стала-то, погубить хочет за слова. — Святой Один, помилуй! — Мож-т вы кому нагрубили? Мужичку знаткому? — спрашивает колдун. — Так ты ж у нас знаткый-то. Один на всю деревню, — недоумевают бабы. — Рыбаки с охотниками-то тоже своего рода знаткие, матушки. Неугодили, а он взял да кикимору послал. — Спаси Фрейя, упаси Тор! — Ночью приду обряды проводить… Покажите дома свои-то? — Да-да, батюшко! Мы на одной тропиночке-то, по очереди избушки! — Спасибо, знаткий, век поминать будем! — Как луна-то покажется, около дома Вождя буду стоять. А теперь идите-ко, дела есть, — говорит Иккинг женщинам. Те продолжают лепетать ему слова благодарности, движутся к выходу; колдун громко хлопает дверью за их спинами, тяжело вздыхает. — Не терплю набожниц, тьфу! — ворчит Лорс где-то в углу. — Привыкай, албаст-батюшко… Как тебе хлебушек-то кстать? — Горьковат, но есть можно. Спасибо. — Интересно, зайдёт ко мне ешо кто?.. — размышляет вслух Иккинг, по привычке прикладывает пальцы к подбородку. — Зайдёт, зайдёт, не сумлевайся! Колдуны-то везде нарасхват. Через часа два приходит охотник какой-то: попросил у Иккинга взаймы змеёвки. Потом пришла милая женщина с копчёной сёмгой в качестве гостинца, рассказала о своей дочке, что иногда по ночам топоры метает в лесу. — Беспокоюсь за неё, вдруг биси-то задавят?.. Я ей уж и так и сяк, не слышит! — А звать как? — Астрид. — Понял… Подруга Сморкалы. — Ой зря она с ним водится, одни беды!.. Ты уж потолкуй с ней, мож-т тебя послушает, — с тихой грустью говорит женщина. — Попробую, матушка. Ещё спустя час заходит Слюнявый с кучей досок и инструментами: делать кровать. Пока старший Йоргенсон строит мебель, Иккинг листает свою книгу с заговорами. Они не разговаривают где-то полчаса, пока Слюнявый первым не начинает диалог. — Слыхал прядихи тебе уже работёнки подкинули-то. — Угу. — И кто ж у них там? — Кикимора-засла́нка, — обыкновенно произносит Иккинг, снова листает странички, — Сильный дух. — Ужас какой!.. Как ж она появилась-то? — Насолили они кому-то, кто могёт порчу наводить. — Кажется, знаю, — вспоминает Слюнявый, — Молчун Свен набивался к одной из этих прядих-то в мужья, т-к он решил в отместку всех проклясть за отказ-то! — Глупо и дорого, — делает вывод Иккинг, — Кикимора в кукле-то живёт заговоренной, но у ней волосы-то должны быть человеческие. Семь кукол на каждую бабу… — Ды дурак он последний! — ругается старший Йоргенсон. — А где живёт этот Свен?.. — Около пристани стоит дом с кучей удочек на входе-то, не пропустишь. — Спасибо за наводку, Слюнявый. — Рад помочь!***
На остров Олух медленно приходит ночь и белоснежный месяц. Иккинг уже стоит около дома вождя со всем необходимым, чтобы изгнать Кикимору из домов прядильщиц. Женщин долго ждать не пришлось: толпой идут к колдуну и ведут к своим домам. — От, прямёхенько до конца тропки-то, — показывает рукой старшая из прядильщиц. — Идите погуляйте-ко, я разберусь. И помните: не молитесь, пока не изгоню-то! С таким наказом Иккинг заходит в первый дом. Горит одна-единственная свечка около прядильного станка. В избушке и правда тяжело дышать, чувствуется сила кикиморы. Знаткий подходит к станку, внимательно оглядывает; ничего подозрительного не находит, принимается осматривать другие вещи. На одной из полок находит подозрительно красивую и маленькую куколку. Проводит пальцами по волосам куклы… Человеческие. «Заговоренная», — делает вывод Иккинг, забирает куклу с собой и выходит из дома. В шести оставшихся жилищах он находит точно такие же куклы, идёт с ними к прядильщицам; они ждут его на конце улочки. Завидев парня, сразу же идут ему навстречу. — Ну что? Изгнал поганую? — Иккинг демонстративно показывает семь мелких куколок в своих руках. — Кто вам дарил их? Молчун Свен? — Ну да… Гостинчики-то за костюм, — недоумевают женщины. — Заговорённые-то ваши гостинчики, — натягивает улыбку колдун, — Порча сильная, вот и душит. — Батюшка Хёд не губи! — восклицает молодая пряха. — Отведите-ко меня к Свену, матушки, — просит Иккинг. Молчун Свен спокойно ужинает, когда в его дверь стали тарабанить кулаками обозлённые прядильщицы. Знаткий пытается утихомирить их пыл, но в женщинах пылает негасимый праведный гнев. — А ну открой, чёрт лысый! — Да-да, выходи, окаянный! — Ды чё вам, шельмам, от меня надо-то, не дают поесть уже! — с криком выходит из дома Свен, и тут же встречается взглядом с Иккингом, что держит в руках кукол. Мужик пугается, невольно делает шаг назад, схватившись за грудь. — Ваше-то, дядь? — улыбается ехидно Иккинг, — Столько волос хороших в никуда… — Кикимору наслал! — Убить тебя мало, поганого! — Батюшка Свен, отведите-ко меня на росстань, вместе снимем порчу-то, — просит знаткий спокойно. Молчун Свен злится, хмурит брови. — П-шли вон отседова, не буду ничё снимать! — разворачивается и уходит обратно в дом. — Тогда кикимора на вас перейдёт, — говорит Иккинг, — И на семью вашу-то. Даже скотину сгубит. Вы тошно не хотите порчу-то снять? Тишина была ответом. Иккинг лишь пожимает плечами, невольно цокает языком и разворачивается, чтобы идти самому на перекрёсток, проходит метра три, но дверь всё же открывается. Свен выходит одетый, даже шапку надевает на лысую голову. Прядильщицы злобно смотрят на него, молчат. «Постой, знаткий!» — слышит за спиной Иккинг. Он победно улыбается, ждёт Свена и вместе с недоколдуном идёт до перекрёстка улочек. — Вы знаткий? — Не такой, как ты-то, но да, есть чуток, — отвечает Молчун, — Рыбак я. — Сильный заговор для обычного рыбака-то, — комментирует парень. — Меня торговец научил-то. Он боль знаткий. — Какой такой колдун? — Йохан. Не слыхивал о таком? — Слыхивал, то-к он не колдун, а шарлатан и богохульник, — заявляет серьёзно Иккинг, хмурится, — Неправильные он заговоры говорит, там слова напутаны-то. — Помилуй Тюр, не знал!.. — крушится Свен, — Не отмолить-то теперь грехи! Доходят наконец до перекрёстка; никого вокруг уже нет. Иккинг передаёт куколок Свену, начинает чертить большой круг с рунами и один небольшой на расстоянии метра, расставляет на большом свечки, зажигает их с помощью искр от удара камней. Колдун показывает рукой мужику на большой круг — «клади их сюда», тот послушно исполняет волю знающего. Встают в круг поменьше. Книжка с пояса берётся в руки, следом она начинает левитировать в воздухе, полная магической силы. Иккинг шепчет какой-то заговор, и из куколок начинает чёрной дымкой вылетать дух кикиморы. В кругу стоит маленькая кикимора: скрюченная бабулька с жуткими красными глазами. Она жутко хихикает и потирает корявые ладошки. — Сильный заговор, мальчик, да не удержишь ведь! Я засла́нка! — У меня и на засланку слова найдутся, — парирует Иккинг, потом кивает головой на Свена, — Этот мужик тебя призвал? — Да, да, он, — говорит противно кикимора, — Хотел баб прижучить так сильно, шо скупил всех деток у Йохана! — Деток?.. — шепчет в ужасе Свен. — Недоноски да младенцы мёртвые, — объясняет кикимора, — Грех не знать-то!.. Ох, вижу много силы в тебе, сынок- — Какой я тебе сынок, шишуга?! — грозно восклицает Иккинг, — Ещё одно слово и я тебя к Хёду на костёр отправлю! — Не губи, не губи! — вопит с испугу кикимора, клонится низко к земле в молельной позе, — Служить к тебе пойти хочу-то, никто из колдунов-то не берёт меня к себе в избу, а ты хороший-то видно, чую, шо уживёмся мы. — Возьму, коли пряжек оставишь в покое. — Будет сделано, батюшко! — радостно вопит кикимора и прыгает на месте, начинает что-то щебетать и водить руками по куколкам и те стали исчезать. Иккинг начинает говорить очередной заговор, и кикимора исчезает из круга; свечи тухнут. — Ты зачем её к себе взял? — удивляется Свен, — Она ж поганая! — Она домовой, просто по иной части. Пригодится в хозяйстве, — говорит Иккинг обыденно, при этом роется в сумочке с травами, — Зато вы свободны… Вам-от, полынь. Накрошите-ко в чёрный угол и помолитесь Фригг. Матушкам тоже так скажите-ко сделать, пойду домой. — Ой, спасибо, знаткый!.. А зовут тебя как? — Иккинг я, — колдун забирает быстро свечки, стирает круг ногами, — Светлой ночи, дядь Свен. И знаткий уходит домой. В избе уже сидит на кровати кикимора, свесила ножки и болтает ими. Напротив неё стоит Лорс, скрестив при этом руки. — Знакомитесь? — мило интересуется Иккинг, глядя на двух домовых. — Шо тут знакомиться, знаем мы друг дружку, — говорит Лорс. — Да-а-а-а… Постарел ты, Лорсик, — хихикает кикимора. — На себя посмотри, шельма! — бесится албаст. — Тихо-тихо, — приговаривает Иккинг, — Как зовут-то тебя, матушка? — Бука. Так меня Готти назвала-то покуда жива была, — поясняет тут же кикимора, — Я-то сбежала к Йохану на корабль, а Лорс тут остался. — Ясна-ясна, — зевает молодой колдун, потягивается, — Кушать шо будете? — Я не буду, — отказывается Лорс. — Мне бы молочка да капусточки, — просит Бука. Иккинг кивает ей, наливает в кружечку остаток молока из крынки и отрывает пару листиков капусты с одного из качанов в ящике около двери; протягивает кикиморе, та берёт их в ладошки и принимается есть. Лорс закатывает глаза и уходит в свой угол, а Иккинг садится за стол и принимается читать книгу. Так и сидят до глубокой ночи. Бука скрывается в углу, куда ушёл Лорс; Иккинг ложится на твёрдую кровать, пахнущую хвоей и можжевельником, смотрит в потолок, о чём-то думает, пока глаза не смыкаются сами собой и тело не погружается в сон.***
Иккинг просыпается рано утром, когда слышит, как громко шуршит плетёная корзинка, в которой живут его бесы. Нехотя встав, подойдя к корзинке и раскрыв крышку, парень видит клубочек дерущихся между собой чертей. Они прекращают драку, замечая пристальный взгляд хозяина сверху. — Шо беситесь-то? — Ты ж нам работку-то не дал, — говорит бас. — Хорошо, ща-з дам, — потирает сонно глаза Иккинг, — Сидха на порчу изгоев, Тринадцатый на раздор берсерков, Варн на пожар в Кальдера Кей, Дейр на сбор папор-тника. — Ты сдурел шоль, Иккинг?! Папор-тник не растёт в это время-то! — вопит противно Дейр. — Захо-шь — найдёшь. Вылетайте давайте, — машет рукой в сторону Иккинг и идёт опять к кровати, чтобы продолжить спать. Бесы покорно вылетают из корзинки. Тринадцатый брат — самый крупный и самый сильный демон, любит драки и устраивать повсеместный раздор; Сидха чуть поменьше Тринадцатого — чёрт, специализирующийся на порче скота и людей, обычно молчит; Варн — огненный змей, единственный бись с крыльями, любящий всё жечь; Дейр же самый обычный демон и самый первый бес Иккинга, пришедший к нему в услужение после смерти Тийсты, наставницы Иккинга. Только прикрыв глаза, Иккинг слышит ворчание Лорса, опять встаёт и смотрит прямо в чёрный угол, сильно при этом хмурясь. На колдуна из темноты смотрят две пары красных глаз: большие и мелкие. «Берите чё надо, я спать», — говорит Иккинг и опять ложится. Домовым это и нужно было, они тут же спешат к еде в ящиках и на столе; забирают с собой в угол три качана капусты, буханку хлеба и пять свёкл. Спит колдун ещё часа три, пока в дверь не стучатся крайне сильным, будто гневным стуком. Иккинг лениво открывает дверь и на него тут же налетает какой-то худой старик с лютыми оскорблениями, от которых вянут уши. — Колдун треклятый, шоб ты в Хельхейме-то горел вечным пламенем, шоб ослеп, шоб сдох страшной смертью! — Эй-эй, дядь, вы шо?! — Иккинг аж взбодрился от испуга, уворачивается от посоха старика как может. — Сдохни, сдохни, сдохни! — вопит старикашка, и тут его назад оттягивает сильная и большая рука, приподнимает в воздухе и держит; старик от испуга замолк и сжался в клубок. — Слышь, ссанина, ты чё удумал-то, — басит явно не человеческий голос, — На хозяина моего-то орать без причины? — Отпусти, демон! — шепчет угрожающе мужичок, боится, трясётся, но пытается не показать этого. — Ды ща-з!.. Шо делать-то, Иккинг? — Батюшко, а я вас знаю, — вдруг вспоминает с улыбкой знаткий, — Вы ж Гнилец, да? Йохану помогаете-то? — Тебе-то какое дело?! — Раз ты кончил-то задание, Тринадцатый, повеселись-ко с дедом в своё усладье. Только не убивай. — Как скажешь, Иккинг. Я-то тебя, старикашка, научу уважать хозяина, — бес заливисто хохочет и выбегает с Гнильцом на улицу, и старик вопит что есть мочи, будто петух ранним утром. От воплей Гнильца просыпается весь Олух. Никто не понимает, почему он так истошно кричит; сам звук идёт отовсюду, но самого старика нигде не видно. Тринадцатый брат умеет развлекаться, и это Иккинг знает как никто другой. И снова беседы с жителями: у кого дворовые взбесились и скот губят, у иного икотка поселился, у третьих овцы не едят не пьют, четвёртые заболели лихорадкой… Иккинг не жалуется, всё-таки сам избрал этот путь добровольно, его никто не заставлял. Когда дела закончились, было уже за полночь; он собирается в лес за травами, ибо все растратил на отвары для лечения и изгнания лихорадки, да и скоту давал листочков пожевать. Обыденно берёт фонарик, запасные свечи и идёт в лес по хорошо протоптанной тропинке. За шелестом хвои слышны хихиканья бисей и лешаков; лес пахнет полынью, смолой и сильной влагой. Где-то слева слышен звук рубящегося дерева, но следом… Девичий крик. Иккинг спешит на звук, чтобы проверить. Перед колдуном вдруг появляется огромное существо, поросшее мхом и грибами, оно поднимается с грохотом из-под земли. В огромных мохнатых ручищах нечисть держит… Астрид. Она ужасно напугана и таращит глаза на Иккинга с фонарём. — Ну здрась, колдун, ждал тебя в гости. — Батюшко Леший, отпусти её ради Одина, — просит Иккинг, хмурится. — Не-е-е-е, жёнкой моей будет! — басит леший с хохотом, — Она он-как бойко ёлочки рубит секирой-то! Мне нужна бойкая жёнка! — Я-то повторять два раза не буду, Вёрса. Я без неё из леса не уйду. — Чё, твоя девка шоль? — удивляется леший, — Вы ж колдуны-то вродь это… Не можете. Она мне нужнее, чем тебе-то. — Твоя жёнка — кривая ёлка, отпусти Астрид! — грозится Иккинг, — Или прокляну! Рассерженный Вёрса кидает со всей дури Астрид куда-то в сторону и она больно падает в тёмный куст. Чёрная книга уже открыта как по команде, в ход идут сильные заговоры. За битвой лешего и колдуна наблюдают биси на ветках деревьев, кто-то даже делает ставки. Под ногами горит трава, воздух наполняется чёрным дымом. Вёрса весь горит, он рычит и сильно бьёт кулаками по земле, Иккинг же скачет как резвый козлик по лужку и всячески уворачивается, при этом не прекращая читать заклинания. Наконец леший выдыхается, падает на колени и тяжело дышит. Иккинг останавливается на месте, переводит дух. Черти воодушевлённо хлопают в ладошки: такой битвы они давно не видели. — Щитай, шо отбил. А теперь убирайся, — заявляет леший. Иккинг ухмыляется. — Травушки не подкинешь? В качестве награды-то. — Сыновья, притащите знаткому травы всякой, — говорит громко лесной дух, — и девку его тоже. Через пару минут к полянке, где бились леший и Иккинг, подходят небольшие ребятки-лешаки с кучей трав в руках. За ними идёт лешак повыше ростом, что несёт в руках Астрид, у которой на лице несколько царапин, а на руках и ногах множество резаных и рваных ран, из которых сочится кровь. Вёрса погружается под землю с сыновьями; черти разбредаются по сторонам: шоу окончено. Астрид лежит на мягкой и мокроватой траве, рядом ярко светит фонарь, от света которого она немного щурится. Иккинг сидит на коленях и тихо шепчет над девушкой заклинания для облегчения боли. Потом принимается делать жгуты из имеющейся в сумочке ткани и части рядом лежащей ветки, чтобы остановить кровотечение на левой руке и ноге; затем начинает прикладывать к ранам разные травы: бальдрову голову, змеёвку, зо́лотник Сиф, плаку́ч-траву. Астрид шипит от боли, дёргается, а Иккинг лишь тихонько шипит: «Тише, тише». На полянку неожиданно приходят Тринадцатый брат и Дейр. — Ты чё тут возишься-то, хозяин? — тихо интересуется Дейр. — Девушку спасаю, — отвечает Иккинг вполголоса. — А, недо-жёнка Вёрсы, — констатирует Тринадцатый, — Удивительно, шо жива ешо… Помочь чем? — Ща-з перевяжу и донесёшь до дома, — Иккинг внимательно следит за реакцией Астрид. Она лежит с прикрытыми глазами и почти не шевелится, молчит, хотя точно всё слышит, — Дейр, скажи-ко Буке отвар из хвои сготовить пока я тут. — Бу-т сделано, — салютирует демон и бежит из леса прочь. Брат же остаётся рядом с колдуном. — Она много ёлочек-то порубила, — отмечает Тринадцатый, — Вёрса потому и вышел. Он ж обычно не показывается. — Теперь опасно будет в лес ходить-то. Покуда не угомонится… — С кем ты всё говоришь? — вдруг задаёт вопрос Астрид и приоткрывает правый глаз. Рядом с ней сидит Иккинг, а позади него стоит огромный чёрный бес с краснющими глазами в распоротой на груди белой рубашке. — С грущиком твоим-с, — ухмыляется чёрт кривовато, — Иккинг слаб в переноске. — Думала, что биси не умеют помогать, — говорит тихо девушка, хочет приподняться, но сил совсем нет. — Т-к я ж не простой бес-то, мил-чка, я Иккингов бес. Ручной, покладистый, сильный. — Хватит хвалиться, Дюжина. Подними её пожалу-ста. Нежно. Бес покорно клонится хозяину, подходит с другой стороны и огромными руками с когтями берёт Астрид на руки с такой лёгкостью, будто на самом деле поднимает листик с земли. Девушка испуганно глядит вниз, ибо фактически она находится на высоте двух метров. Иккинг складывает всё необходимое в сумочку, берёт фонарик и идёт на выход из леса, Тринадцатый с Астрид — за ним. Везде тишина и покой… Иккинг останавливается спустя время на перекрёстке дорог на Олух и в гору. — Шо такое? — интересуется демон. — Пойду-ко скажу маме Астрид, что она у нас. Переживает ж. — Ты знаешь мою маму? — недоумевает Астрид. — Ага. Она попросила меня убедить-то тебя в лес не ходить ночью… Теперь-то ты и сама об этом знаешь, — криво улыбается Иккинг, ступает на тропинку в сторону Олуха, — Дюжина, иди, я быстро. — Так тошно-с. Вся деревня уже во сне, и лишь в некоторых домах горит свет, например, в доме Хофферсонов. Иккинг тихо стучится и ему тут же открывает дверь обеспокоенная мама. — Астрид!.. Ой, это ты, Иккинг, — тут же переключается женщина, — Где моя доча, ты видел её? — Матушка, она у меня побудет, — аккуратно говорит Иккинг. — Шо с ней? Говори! — истерично вопит мать Астрид. — Вёрса хотел утащить-то, но она спаслась. Поранилась, да, но я всё сделал как нужно-то, матушка, не тревожьтесь так, — продолжает говорить спокойно знаткий. — Я хочу её увидеть, дурочку-то непослушную! — Завтра с утреца заглянете, сейчас ей покой-то нужен да и поз-но и идти долго до избы-то моей. Мать лишь вздыхает на это, сжимает ладони в кулаки. Знаткий прав, идти в такую темень, так ещё и в гору — верная смерть. Она смиряется и просто уходит внутрь дома. Иккинг понимает этот жест, потому молча уходит, закрыв за собой дверь. Глубоко вдыхает ночной воздух, смотрит на белую луну… И в то же мгновение над деревней проносится огненный вихрь с жутким хохотом. Иккинг узнаёт Варна и кричит ему; бес послушно спускается на землю. — Чё, подвести-тя, хозяин? — Да, и быстро. У нас дома раненая. — Мило… А она ебабельная хоть? — Ты чё сдурел, чертила?! — Иккинг ударяет беса по голове со всей дури, — Это я тебя выебу, если продолжишь шуточки такие говорить! — Понял-понял, прости-и-ите, — кладёт ладони на голову Варн, клонится к земле на колени, чтобы Иккингу было удобнее на него сесть, — Садитесь, хозяин… Летят на всех порах в жарком потоке огня, Иккинг держится руками за рога демона, умело рулит им в нужную сторону. Минуты за три они добираются до пика Вороньего мыса. Иккинг быстро заходит в свой дом. Астрид лежит на кровати, рядом с ней сидит Бука с посудинкой отвара в руках. Тринадцатый и Дейр играют в бесовского дурака за столом, молчун-Сидха тихо ест капусту около одного из ящиков, сидя при этом на корточках. — Шустро ты, Иккинг, — отмечает Дейр, — А-а-а, ну, понятно, — завидев Варна, тут же ухмыляется. — Как она? — спрашивает Иккинг у Буки, подходя ближе к кровати. — Намана, сильная девка-то. Чуть было не прибила, но да ладно, — усмехается кикимора. — Вы ж поганые все, — оправдывается таким образом Астрид, — Нас давите. — Мы хорошие, златовласка, Иккинг нас приручил-то, — подаёт голос Дейр, — А остальные-то да, гады. Ух я этому Вёрсе!.. — Не хвались, а Хёду молись, — цокает языком Иккинг, обращаясь к Дейру, — Где папорт-ник? — Так нет его нигде! — Хорошо, с утра пойдёшь то-да в крынку солнце ловить. Бука спрыгивает с кровати, убегает в чёрный угол. Иккинг жестом прогоняет бисей в плетёнку, чтобы не смущать Астрид да и шумные они больно. В избе воцаряется тишина; колдун присаживается на край кровати, внимательно оглядывает раненую, вдруг надо поменять повязки. — Как там мама? — тихо интересуется Астрид. — Хотела прийти ща-з, но придёт утром. Она выглядела злой. — Ну конешно, — закатывает глаза девушка, — Я ж её не слушала-то, ходила в лес… — А ты зачем в лесу-то ночью?.. — Готовлюсь стать Стражем Олуха. — М-м-м, интересно, — констатирует Иккинг с ухмылкой, — Жажда скорой смерти сподвигла? — Желание защитить дом… Да и секира мне ближе-то, чем прялка или поварёшка, — распространённо объясняет Астрид, смотря в потолок. Она хочет снова приподняться, но ничего не получается. Иккинг быстро снимает с себя накидку, комкает её и подкладывает под голову Астрид, чтобы ей было чуточку поудобнее. — Ты-то ставишь крест на продолжении своего рода. Твои родные явно бы не хотели этого. — Ну и шо с того-то? Я воин, а не женоматка. — Смелое решение-то, но советовал бы его ешо обдумать хорошенько-то. — Говорит тот, на ком обет безбрачия. — Откуда ты знаешь? — удивляется Иккинг. — Ды все то-к об этом и говорят, — раздражённо говорит Астрид, — Готти молчала-то, а ты всю жизнь в женишках-то числиться будешь. — Уж лучше так, чем молчать-то, — пожимает плечами Иккинг со смущённой улыбкой, — К тому же я бесприданник и родных-то нет. Найдутся парни и получше… Да и во-ще, я на свадьбах так и так погуляю, знаткий ж. — А как ты во-ще понял, что хочешь колдуном-то стать? — Я не хотел, Астрид. Судьба вынудила. — Эт-как?.. — Меня колдунья учила. Перед смертью-то все знания передала. Крова нет, хлеба нет. Так и стал путешествовать, чтобы хоть жить как-то. Но мне даже нравится. Не скушно живётся, — и улыбается миленько, — Повеселее, чем у Стражей Олуха-то. — Оно и видна, — тоже улыбается Астрид, — Каждый день с бисями болтать да лешаков по лесам жечь… Кстать, а шо за книга у тебя? Магическая? — Угу. Чёрная книга. Прямиком из Хельхейма, — поясняет Иккинг, — Передаётся от колдуна к колдуну с самого начала времён. — Потому она летает-то?.. — Да. В ней огромная сила-то. Сама Хель держала её в руках. — Ей можно убить сотни людей, — говорит Астрид, пронзительно глядя колдуну в глаза. — И спасти, — с нежной улыбкой отвечает Иккинг, — Без неё-то ты умерла бы. Знаткий шумно выдыхает, резко встаёт с места и идёт к свечке, видимо, чтобы потушить. Давно пора лечь спать, но из-за Астрид сон заметно задержался и Иккинг чувствует, что ещё немного и он упадёт замертво прямо на пол. Поэтому, потушив свет в доме, плетётся к скамейке и ложится на спину, свесив руки и ноги, будто он пьян или вовсе труп. Когда солнце ещё не взошло, а петухи не начали кричать утреннюю песню курицам, в дверь уже стучатся крайне тихим стуком. Иккинг просыпается от него мгновенно, быстро встаёт, будто и не спал, тихо идёт до двери и открывает её. Это была мама Астрид, и в руках у неё обыденный завтрак олуховчан: кувшин с молоком яка и хлеб в корзинке. Колдун выходит на улицу, таким образом толкая женщину назад. — Она спит ешо? — Матушка, время-то знаете, не? — лениво лепечет Иккинг, — Даж со-нца нет. — Прости, просто волнуюсь, всю ночь не спала-то, — виновато улыбается женщина, — Дай погляжу-ко хоть на неё. Иккинг натягивает правый уголок губ, нехотя открывает дверь, чтобы показать обеспокоенной матери, что не спала всю ночь, перевязанную дочку, которая не слушала её предостережения и каждую ночь метала топоры в молодые ёлки в лесу. Мать тихо охает, заметно грустнеет, но потом хмурит брови. Она вдруг заходит в избу с громким топотом и кладёт завтрак на стол. Астрид просыпается почти сразу, видимо, тоже уже не спит. — От-так ты меня любишь, а?! Так-от ты обо мне заботишься?! — начинает причитать родительница, — Тошно смотреть-то на тебя, живого места нет, но если б ты слушалась, всё по-другому было б! — Мам, успокойся, — спокойно говорит Астрид, — Я жива. — Жива да вся перемотана как берегиня-то! От-какие нервы нужны на эту дуру-то! — показывает рукой на дочку мать, обращаясь при этом к Иккингу, потом опять говорит с дочкой, — Кто ж-тя такую непослушную и вредную полюбит?! — Не переживай, мам, не будет у меня семьи-то. В Стражи пойду не до любви-то будет. — Ой, Фрейя, — хватается за сердце матушка, — Иккинг, шо делать-то мне с ней, дурой окаянной?! Мож-т на неё кто порчу навёл, а? — Если б была порча-то, я б сразу сказал, — натягивает неловкую улыбку колдун, — И ваша дочь не дура. — А кто ж она? — изумляется и бесится женщина. — Матушка, мне некогда выслушивать ваши эти-от семейные дела. Сор из избы не выносят, посему покайтесь Тюру за слова-то, — с заметной укоризной говорит Иккинг, — Иначе биси точно вашу дочку-то задавят. Матерь заметно пристыжена словами колдуна. Ведь правда: если родитель обзывает дитя или посылает к разной нечисти, есть огромная вероятность, что ребёнка унесут поганые, и чтобы этого не было, следует помолиться Тюру — он убережёт от грешного языка. В доме тишина. Астрид демонстративно отворачивается лицом к стене, показывая таким образом, что разговор окончен. Родительница вздыхает и уходит, при этом громко хлопнув дверью. Иккинг в озадаченности чешет макушку, оглядываясь по сторонам. Из-за чёрного угла показывается морда Буки. Она спрашивает у Иккинга взглядом поесть, и он кивает головой в сторону крынки молока. Кикимора шустренько отливает себе посудинку и скрывается. Иккинг слышит, как Астрид тихо всхлипывает, потому подходит ближе и садится на колени перед кроватью. — Она меня совсем не понимает, — начинает говорить дрожащим голосом Астрид, — Днём я в огороде-то им помогаю, только ночью-то у меня есть время на себя. А тут на-те: дура, умалишёнка, блядина… От-как мне жить, а? Лучше б сдохла в этом лесу!.. — Не говори так, Астрид, — лепечет Иккинг, — Всё будет хорошо. — Ды как тут хорошо-то будет, Иккинг! — она резко поворачивается к нему; лицо красное, глаза стеклянные, — Когда родная мать плевать хотела, что я думаю и чего желаю!.. Потому-то я Стражем стать хочу, — Астрид переходит на озлобленный шёпот, — Чтобы уйти с этого поганого дома и не видеть её рожи до конца своих дней!.. — Эт-всё на чувствах, — спокойно говорит знаткий, — Деньца два пройдёт и всё будет в порядке… — Она не изменится. Для виду прикинется, а дома-то устроит мне Хельхейм. — Даж-коль-так, она переживает, — напоминает Иккинг, — Да, не понимает. Но она мама… Если тебе так будет лехче, я с ней потолкую. Коль дочь не слышит, услышит колдуна. — Хех, и зачем ты в это лезешь? — вдруг задаёт вопрос со слабой улыбкой Астрид, — Моя семья, мои проблемы. — Из-за таких-от раздоров в семье, златовласка, потом обращаются к колдунам. И не за советом, а за гробом, — жутковато улыбается Иккинг, потом говорит обыденно, — Но лучше ж не доходить до такого-то, как думаешь?.. Я помочь хочу, Астрид. Я уважаю твою позицию, и раз не хо-шь её менять, надо потолковать с родными. Тебя они не слушают, посему я скажу всё как есть. Я хоть и молод, но не зря знаткий ж… Давай поменяю повязки. Иккинг принимается расплетать все повязки, меняет травы, накладывает новые, снова перевязывает раны. Астрид заметно успокаивается, слёзы высыхают и с глаз постепенно спадает краснота грусти и гнева. Они молча завтракают молоком и хлебом; Иккинг уходит на Олух, с Астрид же остаются Лорс и Бука, и чтобы ей не было скучно, они предлагают поиграть в карты. Она не смогла отказаться от такого предложения. Колдун находит Хофферсонов на огороде, они полют грядки от сорняков. Он зовёт их, чтобы переговорить о ситуации с Астрид, с её дальнейшим выбором в пользу службы Олуху, нежели будущей семье и продолжению рода. Разговор идёт крайне тяжёло, взрослые отпираются как могут, лишь молят и Фрейю, и Сиф, и Фригг, всех-всех богинь, хранящих семью и быт, лишь бы не верить словам дочери. Иккинг находится на гране своего спокойствия, уже и не знает как сказать по-другому двоим родителям, что важно ценить и уважать ребёнка за выбор, но нет, ни в какую. Колдун делает последнюю попытку. — Она может быть Стражем, но иметь свободные отношения. Может быть матерью, продолжить род, но просто не состоять в браке-то! Понимаете? — Брак это важно! — басит отец, — Без брака на небесах ща-сь-я не будет! — Она не хочет такого ща-сь-я, дорогой, — вздыхает тяжело мать, грустно смотря в землю, — Эх, не убедим её… Пусть делает шо хочет, — она лениво отмахивается, — Живёт с кем, не живёт, её-то жизнь бу-ит, не наша. — Ух я из неё дурь-то повыбью, — грозится отец, тряся кулаком. — Не берите-ко грех на душу, не отмолите, — напоминает Иккинг, — Примите всё как должное. Судьба-то значит у неё такая… А вдруг она валькирией станет, а? — улыбается знаткий, — Славу роду-то принесёт, будет в Вальхалле Одину служить, вас добрым словом поминать. Не думаете об этом-то? Тут родители погружаются в раздумья, переглядываются между собой… А ведь правда. Валькирии отдают всех себя битве и родине — Вальхалле, а викинги живут баталиями. Астрид вполне подходит под такое описание, и Хофферсоны наконец-то расплываются в широких улыбках. Иккинг с облегчением выдыхает — уговорил.***
Через несколько дней Астрид наконец приходит в норму. Иккинг в последний раз снимает повязки и видит затянувшиеся толстыми и тонкими полосками раны. Колдун даёт ей лечебную мазь, чтобы раны окончательно исчезли или превратились в шрамы. Он так и не сказал ей, что уговорил её родителей. Девушка возвращается к себе, да, скрепя сердце, но дом есть дом. Спустя ещё пару деньков Иккинг был на Олухе — помогал женщине избавиться от икоты. Когда он заканчивает своё колдунское дело, то собирается идти в гору. Вдруг его зовёт знакомый голос. Это Астрид. Она подходит к нему и загадочно улыбается. Он не понимает её реакции. Но вдруг ему прилетает сильный удар в правое плечо. — Ай! За шо?! — кривится от боли Иккинг, хмурится, глядя на Астрид. — Эт-за то, шо не сказал, — заявляет она. Вокруг бродят олуховчане, не замечают их и не желают замечать. Знаткий наконец понял, о чём она. — Эт-так ты выражаешь благодарность?.. — щурит глаза в сомнении он. Астрид вдруг берёт его за ворот рубашки и тянет на себя, закрепляя странную благодарность чеканным поцелуем в губы. В душе молодого колдуна всё переворачивается. Когда поцелуй заканчивается и слышится закономерно приятное и тихое причмокивание, Иккинг осознаёт важную вещь: ради такой благодарности и жизнь не жалко отдать, не то что уговорить твердолобых родителей. — А это… За всё остальное, — Астрид красиво разворачивается и уходит от него в сторону своего дома. Иккинг смотрит ей вслед сначала с удивлением, но потом с ухмылкой, при этом щурит хитрые зелёные глаза. — Остальное значит?.. — тоже уходит, только в сторону своей избы, что на Вороньем мысе, где его ждут нечисть: Лорс, Бука, бесы… Возможно и Астрид. Когда-нибудь.