***
Лёша начал работать с Пашей ещё на заре его карьеры. Хотя правильнее даже будет сказать — их карьеры. Лёша до него лишь справочники по Звёздным войнам по клубам любителей фантастики впаривал, о художке и не помышлял, а за громогласным и взрывным (но явно талантливым, иначе зачем бы его так долго терпели) новичком наблюдал из своего угла редакции. Красивый тот был, когда злился. Но вот Лёше на стол свалилась толстенная кипа распечаток, и его шеф, демонстрируя дёргающуюся от крайней степени раздражения жилку на виске, прошипел: «Витгенштейн меня уволит» — и Лёша отнёсся к новой задаче философски и в рабочем порядке. Писатели, с которыми работало издательство, бывали разными. Склочными, забывчивыми, они плевали на орфографию и допускали логические ляпы размером с Эверест. Паша краснел, злился, потел, но объяснял свою задумку вдумчиво и в деталях, неизменно вежливо и глядя Лёше прямо в глаза. Паша, видите ли, задрачивался на матчасть, да так, что редакторы убегали от него, только пятки сверкали. Но писать дальше, не выяснив (или скорее придумав) среднюю скорость полёта космического корабля, функционирующего исключительно на биотопливе, великий писательский талант не позволял ему физически. — Или вот, знаешь ли ты… ой, ничего, если мы сразу на ты? — широким жестом махнул он перед Лёшиным носом, вырывая того из мечтательного транса, в который сам же его и вогнал своим пламенным рассказом. Лёша уже представлял, как Паша толкает эту речь перед своими будущими читателями (и читательницами) в каком-нибудь модном книжном. Обязательно в строгом костюме, но без галстука! с парой расстёгнутых на воротничке пуговиц, так же увлечённо улыбаясь, как он улыбался сейчас, сидя в закутке Лёшиного офиса, — просто мечта публичных чтений! — Так вот, знаешь ли ты, какой металл считается самым крепким на свете? Лёша завис, как на экзамене, пытаясь припомнить знания, почерпнутые им из справочников. — Адамантий? — неуверенно предположил он. — Увы, всё уже придумано до нас. Писать про адамантий Паша не мог по причине копирайта, и его расстроенное лицо выражало, что именно такой глубины знаний он ждал от работавших с ним людей. Лёша мог посочувствовать и заодно сделал себе мысленную пометку начать угощать знакомых редакторов дополнительной кружкой кофе по утрам. С этих пор Паша был его проблемой, а проблемы Лёша предпочитал решать заранее. Так они проговорили до конца рабочего дня, а потом и позже — когда Паша пригласил его на ужин (за свой счёт, разумеется; то, что гуляли они в тот вечер на Пашины последние, Лёша узнал только через несколько лет). Формально вся эта техническая лабуда Лёшу не то, чтобы касалась, но очарованный безумным блеском его глаз, на следующее утро он отложил в сторону очередной онлайн-словарь с хаттского на общегал и отыскал номер бывшего однокашника, который, кажется, поступал на биофак. Тайна, отчего талантливого возмутителя спокойствия так долго терпели всем отделом продаж, разрешилась в то же утро. Официально Пётр Христианович Витгенштейн к издательству никакого отношения не имел, но все знали, что бонусы, с нерегулярным постоянством появлявшиеся на их столах в немаркированных конвертах, поступали прямиком от него. Ну что ж, Лёшина проблема шла с влиятельными покровителями. По крайней мере, в этот раз ставка высокого руководства на начинающего фантаста Павла Пестеля сорвала ва-банк. Оказалось, что Паша писал как боженька. Нет, серьёзно, Лёша понимал, что после сухих энциклопедий, пусть и описывающих строение дроида, любая художка покажется ему… ну, посвободнее, что ли. Пашины слова и буковки ложились так складно, ловко, захватывающе, как Лёше не встречалось раньше. Как будто книги, написанные до этого, шились у одного портного — модного, умелого, но узнаваемого и, что греха таить, предсказуемого. Пестель же постарался, выкроил костюм себе сам, не костюм даже — мундир космофлота! Выбрал дорогое сукно грамотной речи, украсил пуговицами юмора, наградил эполетами деепричастных оборотов (вот их бы сухонький Лёша как раз поурезал) — хоть сейчас на смотр или на свадьбу. — Да у него в первых четырёх главах шесть сотен пропущенных запятых, — жаловался Петя Каховский, редактор и, по совместительству, последняя из жертв Пашиного многословия. — И я уже не говорю про ту провисшую сцену после четвёртой главы… — Пометим как «на доработке», — убеждающим голосом произнёс Лёша и пододвинул через стол коробку конфет, припрятанную им в столе специально для таких случаев. — Не стоит расстраивать руководство задержками в сроках, верно? Каховский не выглядел убеждённым, но ушёл, оставив Лёшу в одиночестве штурмовать талмуд о строении биодвигателей и обзванивать зарубежных издателей по списку. Он пока что еле-еле добрался до буквы E. С тех пор прошло времени — и не упомнишь, Паша из категории подающих надежды вознёсся в ранг успешных и знаменитых и утащил Лёшу с собой, когда ушлые поляки согласились купить перевод первыми — за маленький, но всё-таки процент с продаж. Кто же знал, что Паша взлетит так высоко? Витгенштейн вот, видимо, знал, Лёша просто поверил, а поляки платили по сей день.***
На большом экране телевизора в Пашиной гостиной показывали «Властелина колец». Режиссёрскую версию, естественно, иной Пестель не признавал. Самого Паши, впрочем, в гостиной не наблюдалось, потому что он ещё утром заявил перед твиттером и миром, что сегодня-таки настанет тот великий момент, когда он допишет свой великий опус и наконец-то обретёт свободу. Лёша знал, что на самом деле окончанию подлежит только самый первый и сырой драфт, который потом будет подвергнут обжигу праведного гнева бесконечно уважающего пунктуацию и правила русского языка Сержа Муравьёва-Апостола, уже несколько лет успешно (хоть и пассивно-агрессивно) сотрудничающего с Пашей редактора. Но мнение Лёши твиттер особо не интересовало. Традиции есть традиции — последние строчки очередного Пашиного романа полагалось ждать с замиранием сердца — как боя Курантов — и в компании Пашиного иллюстратора и главного фаната, который следил за серией с первого рассказа, выложенного Пашей на автортудей с целью приманить потенциального издателя. Миша Бестужев-Рюмин поначалу показался Лёше слишком юным, слишком энергичным, слишком творческим, слишком активно любящим Пашу. Впрочем, стоило первоначальной волне восторга и пиетета перед самим (!) схлынуть, Миша оказался очень толковым молодым иллюстратором (к тому же у него был бойфренд-пожарный). Лёша ценил, что тот уважал дедлайны и умел будто бы читать Пашины мысли — как в вопросах визуализации персонажей его книг, так и многих других. Чувство юмора, лёгкость в общении и проверенная годами надёжность — этим Миша заслужил право сейчас разделять с Лёшей диван в гостиной и ждать той самой, первой и сырой версии Пашиного романа, доступ к которой имели столь немногие. Хоббиты едва успели покинуть леса Лотлориэна, как Паша явился из своего кабинета подобно горящему триумфом назгулу: такой же мрачный, но с горящими демоническим огнем глазами. — Закончил? — выдохнул Лёша. Между кустистых Пашиных бровей только начала образовываться первая морщинка недовольства, как слаженная команда из Миши и Лёши уже была готова действовать: один всучил в Пашины руки бутылку пива, утягивая его к ним и усаживая на диван. В это время второй сгрёб с журнального столика свой ноутбук и принялся щелкать по клавишам, перехватывая Пашины файлы и закрывая ему (временно и для его же блага!) доступ к ним. — Говно какое-то, — одним глотком опустошив половину бутылки, вынес вердикт Паша. Это тоже было частью их рутины: законченные тексты Паше либо нравились дико, пламенно и без всякой меры, либо не нравились вовсе. И тот, и другой варианты на самом деле ничего не значили. Случались у Паши тексты, за которые он первые две недели готов был биться горой, но к которым потом резко охладевал. Бывало и наоборот, вплоть до удалений доходило, форматирования диска и проклятий, насылаемых на гуглдоки. И это было нормально, творческий процесс являл разные лица, главное было вовремя подсуетиться и отобрать у Паши ключи, чем Леша, наученный горьким опытом, сейчас и занимался. — Паш, я так и не понял, закончил ты или где? — допытывался Миша. Паша вцепился в бутылку, будто её грозили отнять, и отчаянно вращая глазами, поспешил осушить её до конца. Почувствовав неладное, Лёша отвлёкся от клавиатуры. Повернулся к нему лицом. Посмотрел. Внимательно посмотрел. — Пестель, так ты дописал или нет, скажи! — чуть ли не подпрыгивая на месте, канючил Миша, являя собой идеальный образчик фаната за тридцать секунд до премьеры. — Я вижу, что ты не дописал, Паша. Это вообще была коронная Лёшина фраза. «Я вижу, что ты не пишешь» — когда Паша неделю гамал в геншин, стоило игре только выйти. Лёша — добрый, Лёша разрешил неделю, но любая лишняя минута сверх срока никак не вписывалась в обозначенный Витгенштейном срок. «Я вижу, что ты не пишешь» — когда Паша растягивал свою утреннюю кружку кофе, отпивая из неё непомерно маленькими глоточками, и продолжал болтать с Лёшей на отвлечённые, по его мнению, темы: как тот сегодня ехал на травмае к Паше домой, и что он видел за окном, и какая погода там — на улице. «Я вижу, что ты не пишешь, Паша, иди-ка ты спать», — когда тот засиживался дотемна, захваченный своим писательским демоном, и Лёша скрепя сердце отрывал его от этого занятия, чтобы уговорить хоть на какой-то ужин или хотя бы довести до кровати (и проверить, что он спит, неплотно притворив дверь). В такие моменты Лёша казался себе скучным и невыносимым, но Паша каждый раз благодарно улыбался и терпел его заботу. — Короче, там загвоздка, — сквозь большие глотки ледяного пива признался Паша. — Я там план накидал, но если кратко: мир в огне, корабль в огне, двигатели горят, плазма вытекает прямо в открытый космос — и кто-то должен закрыть люк. Не ведающий до сего момента спойлеров Миша спросил с надеждой в голосе: — А это поможет? Не ебанет? — Ебанет, — хором с одинаковой уверенностью ответили Паша с Лёшей. Паша объяснил: — Но так и нужно по сюжету. — И для того же сюжета всё равно кем-то придётся пожертвовать, — добавил Лёша. — Мы, вроде, договаривались. — Я просто не понимаю, почему всегда подворачивается он! — Эль-и-Сеев опять? — не удивился Миша. — Ну так-то он не самый полезный или популярный. У него на семь книг семь страниц полезной площади. Вот без обид, но если бы не тотализатор — вообще не жалко! Паша наконец-то осушил свою банку до дна и смерил его убийственным взглядом. Тотализатор придумали после второй книги серии, где Эль-и-Сееву грозило помереть под плитами рушащегося монастыря древней цивилизации. Пи’Лучник спас его ценой героического шрама на левом предплечье, который он теперь мог сексуально обнажать по случаю и без оного. С тех пор незадачливый персонаж с достойным иного применения упорством порывался встретить свою смерть в дружественной перестрелке, от предназначавшегося самому императору яда на торжественном банкете по случаю юбилея Империи, в огне, в воде, в чистом поле и один особенно запоминающийся раз — в недрах инопланетного трубопровода. И главный герой в лице пашиного писательского произвола, спасал его каждый раз. Фанаты были не дураки и сразу обратили на это внимание, хоть пейринг и не взлетел, уступив таки по популярности главному антагонисту серии — Императору расы колёсников Николаю I. — Он не может просто так умереть... в смысле я не могу его просто убить — пи’Лучник расстроится, а я не могу себе позволить потом пятьдесят страниц описывать, как он скорбит. — Ну не пиши, — Миша любил жанр за взрывы и крупногабаритную технику в космосе и всякой сентиментальности решительно не понимал. — Ты же автор. В прошлый раз Паша потратил полкниги на скорбные чувства пи’Лучника, когда в его квартире как раз разверзся ремонт и Лёша перестал уделять ему столько внимания — ту часть, конечно, порезали, но, по мнению Сержа, всё ещё недостаточно, чтобы оправдать «бессовестный авторский селф-инсёрт». — Ну он же не может вообще никак не переживать! — возражал Паша. — Это будет страшный ООС. Вопреки расхожему представлению, он не совсем бревно и иногда испытывает чувства. Произнеся последнюю фразу, он почему-то покосился в сторону Лёши, будто проверяя его реакции. У Лёши с эмоциональным диапазоном всё было в порядке, но он не распространялся на художественных персонажей, поэтому тот мог лишь только сочувственно похлопать Пашу по коленке. — Пятидесяти страниц у тебя нет, мы уже договорились с типографией и заплатили Мише за семь иллюстраций. Сойдёмся на трёх, — объявил он. — Тридцать восемь. — Три. — Хотя бы двадцать! Оставь мне место для флешбека! — Ах, ты хочешь флешбек? Две страницы, — поменял тактику Лёша. — А Миша нарисует нам артик, да, Миша? — Если бы это ты был, я бы на трилогию настрадал!! — Но это же не я, в этом и смысл. Зажатый между ними на диване Миша вертел головой из стороны в сторону, наблюдая за их перепалкой, словно за теннисным матчем. Ему явно не хватало попкорна. Паша совсем скуксился и обиженно скрестил руки на груди. — Он тебе совсем не нравится? Лёша подошёл к вопросу старательно и попытался представить, как бы повёл себя — или его аватара — если бы жил в полном приключений фантастическом мире из-под Пашиного пера. — Если бы Эль-и-Сеев был на самом деле мной, я бы там умер, Паш, — честно признался он. — Ещё до первой встречи с пи’Лучником. На корабле гравитация нестандартная и всё время стреляют, а я даже отпуск люблю дома проводить. — А я бы провёл с тобой твой отпуск! — Вы же уже проводили вместе отпуск, Паш, — вмешался Миша, славящийся неумением держать язык за зубами и, одновременно, любовью подливать масла в огонь. — Ну, когда у тебя в ванной трубы меняли и Лёшка каждый день на рынок за материалами мотался. — Это был твой отпуск?! — Люблю приносить пользу и делать ремонт в чужих квартирах, знаешь ли, — стушевался Лёша. — Тебе же результат понравился? Паша налился малиновой краской праведного гнева и схватился за Лёшу, который сперва обрадовался, а потом тут же расстроился, поняв, что таким образом тот пытается вытрясти из него свой мобильный телефон. — Что ты делаешь? — Бронирую тур на Мальдивы, чтобы ты наконец-то мог уехать в нормальный отпуск. — На одного? — восторга в Мишином голосе хватило бы на десять инстаграм-постов, а руки его явно тянулись к телефону, готовясь снимать тиктоки в духе «мой друг/литературный кумир/работодатель сошёл с ума — подпишись на меня и узнаешь КАК». — На двоих дешевле, — авторматически поправил Лёша, и в результате этих слов щёлканье клавиатуры на мгновение замерло, а затем продожилось с удвоенным восторгом. — Но погодите, какие Мальдивы? Паша, пока ты не допишешь книгу, мы никуда не поедем. Знакомые слова, кажется, возымели нужный эффект, и Паша подорвался с дивана и, теряя тапки в процессе, поспешил скрыться в кабинете. — Ты что-нибудь понял? — спросил Миша у Лёши. — Кроме того, что мы успеем досмотреть «Две крепости»? Ответ Мишу не устроил. — Ладно, главное, что Паша, кажется, понял, — проворчал он и потянулся за пультом. Они открыли ещё по пиву и досмотрели «Две крепости», а потом и «Возвращение короля», хотя Миша проспал и финальную битву, и свадьбу Арагорна и Арвен. Лёша то и дело поглядывал в документ, наблюдая, как Паша ведёт свою собственную войну, сражается с абзацами, нападает на диалоги и, пав под напором особенно коварных запятых, прямо в тексте ставит пометки для Сержа, который придёт утром и обязательно его спасёт. Лёша очень любил перечитывать Пашины буковки, всегда держал книгу при себе — на случай внезапных важных знакомств, объяснял он — и иногда даже засыпал под его аудиокниги, убаюканный привычным течением хорошо знакомых словесных оборотов и сюжетных ходов. Прознав про это, Паша признался, что пытался засыпать под Лёшин слог, но все эти «с глубоким уважением» и «как мы уже обсуждали в переписке ниже» были слишком жестоки для его мягкого, доброго сердца. До конца книги оставалось совсем немного. Неважный для сюжета Эль-и-Сеев был забыт, и история наконец-то беспрепятственно полилась своим чередом. Космическая катастрофа была предотвращена, пи’Лучник был предан кем-то по имени Май-о-Борода, который до этого появлялся лишь в прологе — и это нужно будет пофиксить позже — чтобы в разнузданном диалоге, лёгком, динамичном и искромётно смешном (намётки на этот финальный диалог Паша с Лёшей репетировали на Пашиной кухне второй месяц) раскрыть коварный план комических контрабандистов и поставить на место гнусного предателя. Всё это происходило под фанфары межгалактического правосудия, разумеется, и иллюминацию из пушек заранее вызванного космического флота, спешащего к нему на помощь. Паша любил, когда победу одерживали жирно и с точкой. Его ругали за это на литературных форумах, но кто в наши времена слушает хейтеров? В документе появилась надпись «ЭПИЛОГ» капсом, и курсор замер, мигая в ожидании. Лёша поднял голову от экрана ноутбука, чтобы обнаружить, что за окном уже почти рассвело, решительно захлопнул крышку и пошёл навстречу что-то там понявшему Паше. — Мы с тобой снова нарушаем режим, а? — он замер, привалившись к дверному косяку Пашиного кабинета. Тот сидел к нему спиной, занятый, кажется, тем, что гипнотизировал значок «С вами в документе Непознанный олень» — совместное присутствие с ним Лёши в документе. — В последнюю ночь это не считается, — парировал наконец он. — Это не последняя ночь, если впереди эпилог. Лёше не нужно было видеть его, чтобы узнать это самодовольное — «ой, эпилог» — выражение лица. — Ты какие места в самолёте больше любишь — у окошка или в проходе? — вдруг спросил он. Лёша рассмеялся. — Как честный человек ты сперва должен мне хотя бы ужин. Ну или завтрак — будет актуальнее. — Твоё любимое место с яйцами начнёт доставлять через два часа, ты заснёшь раньше. — Твоя кухня в тридцати секундах ходьбы, готов поспорить, ты успеешь приготовить мне яйца до того, как Миша проснётся на запах еды и продолжение его любимой литературной саги. — Кроме эпилога. — Эпилог завтра, — подтвердил Лёша. — А также корректура, чтения вслух и вечно откладываемый тобой звонок Сержу. — Серж зануда. — В своей любви к мелким деталям вы практически братья. Так тихо переругиваясь, они дошли до кухни, и Лёша, достав из холодильника купленные им с утра яйца, бекон и сыр, принялся колдовать над завтраком. — Ты заслуживаешь Мальдивы, — с какой-то невероятной серьёзностью произнёс Паша. На Лёшу нашло какое-то невероятное спокойствие — как на Будду — и несмотря на горящие щёки, он продолжил свои манипуляции над конфоркой, памятуя её своеобразный нрав и привычку жечься без причины. Бросив на одну маленькую сковородку бекон, он разбил над второй по очереди полдюжины яиц, посыпал их тёртым сыром из пакетика и потянулся за специями. — Я заслуживаю поцелуев по утрам, но согласен на краткое описание твоего нового романа, который ты придумал, пока мы шли по коридору из твоего кабинета на кухню, — буддийское спокойствие было спонсором его недрогнувшего голоса, когда он произносил эту фразу, а за внезапное прозрение насчёт новой книги отвечал опыт. — Я по блеску в глазах заметил. Поцелуй вышёл совсем лёгким, таким обыденным и домашним, будто они целовались на этой кухне каждое утро. Подойдя по спины, Паша просто клюнул его в щёку, а потом поймал руку с занесённой над сковородкой щепоткой соли и запечатлел второй долгий поцелуй на костяшках пальцев. Лёша готовился к такому развитию событий — ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал, но, как и все его планы, ожидание того стоило. Поэтому он не вздрогнул, не отпрянул. Наоборот, расслабился в его руках, млел, пока Паша легонько, лишь самыми кончиками пальцев, водил по его позвоночнику вниз и вверх, прочерчивая признания от затылка до ямочек на пояснице, пока Лёша послушно позволял обнимать себя и дальше. Чтобы развернуться и ответить на Пашин поцелуй, у него было всё время на свете, а идеальная яичница готовилась ровно триста секунд и требовала строгого пригляда.