Лип, ты что творишь?!

Дымчатая дорожка медленно тянется из приоткрытых губ. Уже... сотая за эту ночь? Плевать. Всё равно никто не считает. Так, Фиона. Ещё один всратый день, ничего необычного. Сейчас докуришь эту сигарету и пойдёшь спать. Но она знает, что лжёт себе. Не уйдет с кухни ни после этой сигареты, ни после следующей. Потому что чётко поставила цель выкурить всю пачку. Оставалось ещё пять губительных трубочек. Лёгкие уже посылали куда подальше, кислород плохо циркулировал. В голове мысль:"Может остановиться?" Нет. Она же пообещала. Не кому-нибудь — себе. А Фиона Галлагер обещаний не нарушает. Блять. Я так устала. Вот сдохну сейчас — никто и не заменит. Даже не двинет жопой, чтобы закопать тощий труп. Всем будет похуй, наверняка. Разве что Липа жалко: все мелкие будут на его шее, как следующего по старшинству. На Фрэнка-уёбка и надеяться бессмысленно. Дети сдохнут через неделю от голода или загремят в тюрьму — и тут ещё вопрос, что хуже. А он совсем взрослый стал. Вспоминая брата, посмотрела на часы. Зелёным светом горели цифры 03:26. В такое время ещё на работе. Твоя вина, что всё так. Не способна семью обеспечить, вот Липу и приходится горбатиться в ночном клубе. Какая бесполезная. Ударила кулачком по стене, с опозданием ощутив точечную боль. Достала очередную сигарету, снова закурила. Плевать на синяки. Закончишь пачку и станешь на шаг ближе к смерти. Подумай только, как всё поменяется в лучшую сторону. Пока черви будут обгладывать твои кости в дешёвом гробу, братишка-вундеркинд будет справляться с семьёй. Он ответственный — не то, что ты — на него можно положиться. Послышался щелчок в дверном замке. Потом ещё один — на пороге появился Филипп. Задолбанный, поникший, непослушные волосы растрёпаны сильнее обычного. — Ещё одна ночная. Голос тихий, уставший. Юноша думает, что все уже спят, и закрывает дверь как можно тише. — Привет, братик. Неспешно оборачивается, прекрасно зная, кому принадлежит шёпот. На лице появляется слабая улыбка. — Привет, сестричка. Девушка делает затяжку и стучит по свободному месту на ступеньке, приглашая сесть. Парень с радостью опускается на скрипучее дерево, соприкасаясь плечом с Фионой. Щёлкает выключатель и фыркает. — Дай угадаю: снова не оплатила счёт за энергию? — Снова не заработала и доллара, чтобы хоть что-то оплатить. Дела в блинной с каждым днём становились всё хуже, и старшая Галлагер невзначай интересовалась стоимостью почки. Кого ты пытаешься наебать? Твои органы даже для экспериментов не годятся — испоганила себе всё, что можно. — Ладно, не парься, — пытается поддержать. — Разберёмся. Как и всегда, как и во всём. Легко хлопает по плечу. Достаёт из штанов пару сотен баксов, которые заработал сегодня, и прячет в карман растянутой кофты сестры. Так нужно. Ты проживёшь и без бухла, а она загнётся на своей работёнке, лишь бы цент заработать. — Чего не спишь в такую рань? — едва улыбается и смотрит в родные глаза. — Нервничаю. — Судорожно почесала плечо и сделала затяжку. — О Фрэнке ничего не слышно. Пятый день не появляется дома. Ви сказала, что на их чердаке он не объявлялся. Не знаю даже, где этого ублюдка могут черти носить. А сестрёнка в своём стиле. Переживает за человека, даже если он того не стоит. Бедняжка, так и в могилу себя сведёт. Смотрит на почти опустевшую пачку сигарет и хмурится. — Что, угробить себя решила? — Даже если и так, тебе какое дело? — Такое. Может тебе и плевать на то, что ты сдохнешь раньше времени, но мне — нет. В ответ Фиона тяжело вздыхает. И снова он утрирует. — Потому что я знаю, какой пиздец начнётся после. Филипп нервно стучит пальцами по обуви. Надеется, что сестра не услышала. Зря. Услышала. И едва улыбнулась от незначительного действия. — Неужели? — Смотрит на собеседника, ожидая, когда тот продолжит. — Да. Младшие лишатся лучшей матери, на которую могли расчитывать. Фрэнк — спасительницы, которая и блевотню уберёт, и из комы вытащит. — На этой фразе оба смеются. Едва слышно, чтобы не разбудить детей. — А я... я лишусь моей дорогой сестрёнки. Единственного человека, которому на меня не плевать. Она ничего не отвечает. Только вытирает мысленную слезу. — Ну и сколько ты уже выкурила? — Семнадцать. Подряд. Буквально выбивает смертельную дрянь из худой руки. Она упрямо потянулась за новой сигаретой, но юноша тут же отбрасывает ногой пачку в сторону. — Пиздец. Реально захотела откинуться? Ещё три — и точно пришлось бы откачивать. Скорая и через час бы не приехала. Долбаный Чикаго. — Может быть. — Шмыгает носом из-за сквозняка. — Я устала, Лип. Реально устала. Хочу послать это всё и просто сдохнуть. Смерть же гораздо проще, чем жизнь. Ты со мной не согласен? В этот раз не отвечает он. Смотрит на неё внимательно и молчит, давая возможность высказаться. — Это же так здорово — не нести ответственность за кого-то, не переживать о том, что тебе надо есть, или о том, как заработать деньги на существование. Не трястись из-за малейшей неудачи, которая может обернуться знатной хренью... — Я тебя понимаю. В девичьих глазах неприкрытый скепсис. — Что, не веришь? — Не-а. — Жаль. Я думал мы достаточно близки, чтобы доверять друг другу. Впрочем, можно и ещё ближе. Прислонился к её колену своим. Невесомо касается плеча одними подушечками пальцев. — У тебя вообще всё весело. Чего жалуешься? Ага, как же. Кто, как не старшая сестра знает, через что приходится переступать кудрявому засранцу каждый день. Он же такой, как и она: пашет на благо семьи, не жалея себя. Брат только иронично хмыкает. — Сегодня в клубе мне едва не отсосал обдолбаный пидор. Это, по-твоему, весело? — Тоже мне проблему нашёл. Я бы не отказалась, предложи мне кто-нибудь отсосать. Кривая усмешка и почёсывание колена. Ей неловко. Она жалеет, что сказала нечто подобное в его присутствии. Это не очень походит на хорошее воспитание. Вот значит как, Фиона. Хотела бы отсосать? — Правда что ли? — Всё ещё не может поверить в услышанное. Такие откровенности услышать от сестры можно было, только если та находилась под градусом. Сейчас она была трезва, как стёклышко. Скорее всего, дело в излишке сигарет. Но разбираться с этим сейчас не хотелось. — Ага. Кажется, что я готова наброситься на первого встречного. Какое-то отчаяние внутреннее. Что ж, это можно легко исправить. — Всё будет хорошо, сестричка. Ты только не расстраивайся. Лунный свет коснулся её лица. Исхудалых щёк, тонкого носа и приоткрытых губ... Почему-то так захотелось поймать сияние. И он сделал это. Поймал его. Аккуратно прикоснулся к родным устам. Не смотря на горечь от сигарет, захотел утонуть в этом ощущении. Тёплом, нежном. И таком недолгом. Не прошло и пары секунд, как она отстраняется и даёт ему пощёчину. Звонкую и болезненную. Парень вдыхает воздух через зубы и улыбается скорости реакции Фионы. — Блять, Лип, ты что творишь?! — Резко встаёт со ступеней и отходит подальше, на автомате вытирая губы. Как будто от этого стало легче. Будто его вкус можно было действительно стереть, попутно не облизываясь с целью запомнить. Впечатать в памяти большими буквами и чувствовать приятное покалывание каждый раз, когда прокручиваешь воспоминание. — А тебе нужны объяснения? — Знаешь, не помешали бы. Я понимаю, что у тебя ахуеть как играют гормоны, и ты не можешь сдерживать свои порывы... — расхаживает по гостиной, пытаясь себя успокоить. Получалось хреново. — Но родная сестра — не тот человек, с которым можно отвести свою сексуальную неудовлетворённость. Ты меня понял? — Я-то понял. Конечно, чёртов вундеркинд. — А ты хоть немного осознаешь, как сдерживаешь себя? Ч-чего? Что этот мелкий имеет в виду? Чёрт. Она так взъелась из-за поцелуя, будто я дрочил на мёртвых котят, а не её возбуждённые по утрам соски. — В смысле? — В прямом, сестричка. Делаешь вид, будто тебе всё равно, будто в голове ничего не щёлкнуло в тот момент. А он знает: щёлкнуло, да ещё и как. Когда она на долю секунды напрягла губы — испугалась того, что крышу сорвёт. И так же быстро расслабила перед вразумительной пощёчиной. Кудрявый лис всегда был внимателен к реакциям людей на что-либо. И не приметить её он просто не мог. — Как давно у тебя уже не было, а? Неделю, две. Может месяц? — Это не твоё дело. Пока говорит, медленно поднимается, смотря аккурат в шоколадные глаза. Хочет насладиться её эмоциями сполна. — Только не говори, что чувствуешь себя нормально. При твоей обычной сексуальной активности ты способна быть вечно голодной львицей. Подходит крошечными шагами, чтобы не спугнуть. Она стоит на месте, и это весьма кстати. — Мне плевать, Лип. То, что ты говоришь — мерзко, перестань ебать мне мозг. Тихо хмыкает и отвечает шёпотом: — И правда, что это я. Ты бы хотела, чтоб ебали кое-что другое. — Замер в нескольких шагах, но фраза звучит отчётливо. Буквально врезается в мозг. Слышать подобные высказывания от брата было слишком ненормально. Делает шаг в сторону, чтобы сбежать в комнату. Но замирает на месте — её запястье держат длинные пальцы. Это окончательное поражение. Она не может вырваться из хватки, даже если бы захотела. Сопротивление бесполезно. Так, кажется, звучит эта фраза? Вот сейчас она идеально подходит под ситуацию. Фиона решает, что не станет показывать свою растерянность. И страх. Незначительный, но всё же. Парень выше неё, сильнее, и, находясь так близко, она будто уменьшилась в размере. Голос становится тише, взгляд так и норовит опуститься в пол. — Ты не можешь говорить такие вещи. — Твоя правда: разговоров на сегодня достаточно. — Развернул её к себе лицом и соприкоснулся лбом. Горячий.Либо у неё жар, либо она завелась. Открывает рот, выдыхает в губы. Она сжимает их во рту, чтобы не дать осуществить задуманное. Но Филипп легко касается волнистых волос и начинает шептать: — Всё хорошо, Фиона. Погружает пальцы в волосы на затылке. Медленно поглаживает шею. — Нет ничего плохого в том, что брат и сестра помогают друг другу справиться со стрессом. Задевает рукой ключицу — и она тихо выдыхает. Прямо в его шею, из-за чего просыпается табун мурашек. — Со стрессом? — почти пищит, проговаривая реплику обжигающим шёпотом. — Да, всё верно. И никто не посмеет осудить нас за это. Целует в висок. Она шумно вдыхает. — И это... Идеальный носик. Едва хмурит брови. Он чувствует и улыбается, невесомо коснувшись изящной переносицы. — За вот это тоже... На очереди обе щеки. Неспешно Филипп касается каждой. Не торопится, смакуя момент и вкус её кожи. Готов поклясться — она сладковатая. Не приторная, но нежная. Дыхание Фионы срывается, ресницы подрагивают, а руки, сжимавшие изношенную кофту, судорожно хватают ткань. Непослушные волосы пропахли сигаретами, но всё равно не испортили момент. Запахи, вкусы смешиваются, превращаясь в сладкую горечь. — Лип, я... я не думаю, что это правильно. Нам не стоит. — Тш-ш-ш. — Касается её щеки своей. Девушка вздрагивает. — Я же говорил: нас не осудят. Такой внимательный, согревающий. Такой родной и возбуждающий. Внизу живота сплетается жаркий клубок. Она решает отпустить себя. Послать всё к чертям и не обращать внимания на логику. — И... — Она встала на цыпочки. — Даже за это? Потянувшись, трогает его губы и замирает. Боится ответной реакции — или её отсутствия. Напрасно. Вундеркинд почти победно улыбается, не упуская желанного прикосновения. В этот раз она сама целует его. Осознание приятной негой разливается по телу. — Особенно за это, сестричка, — говорит, не отодвигаясь ни на сантиметр. Чтобы сразу после обхватить влажные дорожки. Снова. Теперь имея полное право держать во власти, пока те не онемеют. Отодвигает волосы за плечи, чтобы иметь тактильную свободу. Восхищается тем, как вздымается грудная клетка, а она отвечает. Отвечает... Это не сон? Вряд ли. Потому что, приоткрыв глаза на секунду, кудрявый видит, как Фиона горячо обхватывает его губы, не имея возможности насытиться. В этот момент ей точно сорвало крышу. Издав тихий стон, она погружает пальчики в короткие волосы брата. Задевает ухо — он рычит. Несдержанно гладит шею и ключицы, придвигая ещё ближе. С лестью замечает, как участилось чужое дыхание, как она покорно позволяет ему играть с её губами, открывая рот пошире. Коленки дрожат от исступления, и Фиона не без удовольствия обнаруживает, как её бедра коснулось явственное подтверждение взаимного наслаждения. Было жарко. Слишком жарко. Поздно. Тихо... Кроме звуков, что они издают, в гостиной стоит полнейшая тишина. Почему-то сейчас совершенно плевать на детей, которые могут проснуться и выйти к источнику шума. И какая занимательная картина их ожидает. Родные брат и сестра едва не трахаются в общей комнате, выдавая такие пошлые, несдержанные звуки. "Похер", — думают синхронно. Распухшие уста обоих уже грозят стереться друг о друга, но их хозяев это не волнует. Точка невозврата достигнута. Старшая стала напирать на широкую грудь юноши, продвигаясь к столешнице. Вскоре с громким стуком Лип ударяется о деревянную поверхность, но забивает на это в тот же миг. Сейчас значение имеют только её губы. Руки, блуждающие по одетому телу. Запах, пьянящий сильнее любого алкоголя. Но в какой-то момент тепло исчезает. Девушка прерывает поцелуй, опускается на колени. Парень с трудом открывает глаза и сквозь пелену видит её действия. Нежные пальчики расстёгивают ремень. Она облизывает губы, торопливо убирает волосы за спину. Догадка всплыла сама собой. Она что, хочет...? Нет. Это зашло слишком далеко. Кладёт руку на макушку, привлекая внимание. Она останавливается и смотрит в одну точку, не веря в происходящее. Охуеть, какая ты идиотка, Фиона. Едва не отсосать брату — в твоём стиле. Лип быстро преодолевает расстояние до лестницы. Не хочет ничего говорить, но всё же замирает. — Завтра... — Посмотрел на время. — То есть сегодня мы с тобой идём в больницу и узнаем, не угробила ли ты себя сигаретной вечеринкой. Кареглазка непонимающе моргает, по-прежнему находясь в трансе. — Отказы не принимаются. А теперь отправляйся спать, сестрёнка. Лип буквально убегает вверх по лестнице, пока старшая сестра медленно анализирует произошедшее и силится утихомирить неровное дыхание. А умывшись перед сном замечает, что нижнее бельё стало до невозможного мокрым...