Поцелуй с последствиями

Баронесса стояла в немом изумлении. В руках у неё находился красно-рыжий парик, с которого упала пара искусственных волосин, в ясно-синих глазах — недоразумение. Да, её догадки с каждой секундой подтверждались: на двуспальной кровати у стены мирно сопела девушка, ещё не знающая, насколько близко подобралась соперница. Фон Хельман знала. Глубоко в душе она понимала, сравнивала свою неловкую, местами беспечную Эстеллу со злой, коварной и неуравновешенной Круэллой, но всё никак не могла признаться. Себе в первую очередь. Её воспитанница, её дорогая и милая девочка — её же враг. Но сейчас, ранним утром, непрошенно ворвавшись в незаурядную квартирку, было бессмысленно отрицать. Женщина невесомо провела алыми ногтями по чёрно-белой шевелюре, пробуя наощупь, чтобы удостовериться — это не очередной парик, это её Эстелла Миллер, это её лучший дизайнер, которого ОНА создала. Пряди одна за другой, словно податливый песок, скользили между пальцами, подушечки обводили чужие черты лица, как будто это была детская раскраска и нужно было обязательно пройтись по контуру. И только сейчас Несса решилась на то, чего отчаянно жаждала каждый показ, но чего не могла себе позволить из-за множества камер, журналистов и свидетелей. Она сжала нежную шейку своими когтями, врезаясь до боли в светлую кожу, склонившись к лицу Де Виль так, что между ними была дистанция всего в несколько сантиметров. От недостатка кислорода молодое тельце начало жалобно трепыхаться под стать кленовому листу среди бури, когда ясные очи-зеркала с ужасом уставились на виновницу плачевного состояния. Нессе было подвластно всё: полиция, целый город, самые громкие заголовки, жизнь Эллы; но она хотела не этого. В её взгляде читались обида и интерес. Искренний, ничем не приукрашенный, не скрытый за привычным пафосом и высокомерием. Она всегда наблюдала за сорванными показами именно так, с мыслью: "А что ещё она сделает?" В какой-то мере она наслаждалась абсурдным фурором своей дочери. Та вся пошла в мать. Удушающие тиски разжались, бордовые губы одолела какая-то грустная вымученная улыбка. Кто бы мог подумать! Она здесь, она желала убить её, она была в силах завершить задуманное, однако по собственным причинам не стала. Вместо этого она придвинулась ещё ближе и, точно это самое обычное утро супружеской пары в медовый месяц, без единого вопроса впилась в уста Эстеллы. Круэлла часто сравнивала мать с вампиром: она лишь брала своё, делала больно и кусала, кусала, кусала. Но в этот раз Баронесса впервые за всё время была нежна, как невинный цветок, жаждущий любви солнца и благосклонности ветреных порывов. Все мы не без греха. До сих пор с надеждой, что это лишь безумный кошмар, Де Виль отдалась своим тайным прихотям: без стыда страстно целовала в ответ, более грубо, более зверски, позволяла своим ладоням безнравственно блуждать по плотной ткани на спине женщины. И тут до неё дошло, что сон не мог быть таким явным. Что губы фон Хельман не романтично-сладкие, а с типичным привкусом дорогой помады, что накладные ресницы неприятно щекотали шею, что белоснежная простыня не такая уж и гладкая и освежающе-холодная, она лишь предательски запутывала в себе. — Что ты... - девушку снова настойчиво заткнули, не давая продолжить, и уже потихоньку отодвигали эти самые простыни, оставляя нагое тело без мнимой защиты. Не то, чтобы Де Виль была против, скорее она без слов диктовала свои правила, одним из которых являлось равноправие, потому она ловко находила пуговицы и молнии на жакете матери, рывком снимая дорогущую одежду. Не трогала только ажурный корсет, на который ушло бы полчаса. Баронесса стойко сдержала стон, когда влажный язык прошёлся по её соску, затем ещё один, и ещё. Она хотела быть сверху, контролировать всю ситуацию, но её же положение в этот раз вышло ей боком, ведь шумного вдоха из-за изящных пальцев дочери внутри неё она заглушить не смогла. Ногти Круэллы были другими: с чёрным лаком, длиннее и острее, из-за чего приятная боль смешивалась с возбуждением, и будила инстинкты животного, которое в любую секунду готово было забыть о человеческой морали. Хотя она ведь уже давно перестала быть человеком. Для Нессы это было не занятие любовью, не доставление удовольствия, в её концепции мира существовало только слово «отыметь». Что она и делала. Имела молодое тело, которое, в отличие от неё, забило на все принципы, издавая хриплые полукрики, что отбивались эхом от кирпичных стен и роились в черепной коробке стаей медовых пчёл. И этот мёд отравлял. Обе предпочли забыть об официальном документе, подтверждающем их родство, обе уже покрылись лёгкой испариной, обе, будто кошки, пошло, вульгарно выгибали спину навстречу друг другу в немой мольбе ускориться. Обе лежали. Раздетые, в ярком летнем свете почти полуденного солнца, греясь в ультрафиолетовых лучах, каждая со своими мыслями. Одна наслаждалась тишиной с редким исключением в виде проезжающих автомобилей и томностью момента, вторая раздумывала над своими же действиями в недалёком будущем. Никто не мог назвать это правильным, однако приторная безмятежность и гармония перекрывали распутство. И, наверное, это даже можно было назвать мимолётным счастьем.