***
У Сиэля, давайте называть его пока так для упрощения, сполз чулок с подтяжкой. А еще у него закончились все занятия на сегодня, был томный августовский вечер, и его разбирало на шалости. Он, не отрываясь от пирожного с миндалем и грушей, поманил дворецкого к себе и выразительно выставил ногу из-за стола. В полумраке можно немного дать своим демонам разыграться. Себастьян опускается на одно колено и обхватывает юношескую коленку под ямкой и поправляет чулок с креплением. - У Вас так похудели ноги, милорд, что видно, как кость скользит по суставной поверхности под коленной чашечкой. Изумительно. Сиэль Фантомхайв толкает серебряную ложку с куском сладкой массы себе меж пухлых губ. Ему успевают разуть сапожок на французском каблуке, пока он неспешно жует. - Ничего красивого в этом нет. Все его тело источает легкую истому, человеческие выделения от возбуждения, и мышиные пальцы дрожат, когда он зажимает ложку меж зубов, наблюдая за Себастьяном. Его ступня ощутимо упирается в плечо дворецкого. Видят сородичи Ада, он никогда не понимал, почему его Предводитель тогда замешкался в Райском саду и просто не проглотил несчастную Еву с ее жалкими цветами и садами. Но, кажется, некоторые люди даже сквозь века пронесли ту Евину грацию, что заставляла Сатану отступить в восхищенном благоговении. О, его маленький заморыш-господин и правда иногда страшил своей красотой. - О чем ты думаешь, Себастьян, раз остановился? - возвращает голос хозяина, и вот он уже отодвинул пустую тарелку и чуть ли в нос не тычет второй сапожок, - я не приказывал останавливаться. Представляешь, как сожрешь меня? Рот, полный слюны. Как у собаки, право слово. Себастьян прижимается губами к бледной коленке с персиковым пушком. Сиэль ненавидит, когда в ответ молчат. - Отвечай же, я приказываю, - чуть ли не бьет по носу, закидывая ногу на ногу и оставляя подле себя в коленопреклонённой позе, - какая на вкус она была? Будь Себастьян человеком, кровь в жилах свернулась бы, как молоко от капли уксуса. - … Душа моего близнеца? - наверняка в его хорошенькой, венчанной кровавой ложью голове, он добавляет про себя: “душа моего младшего брата, трусихи и плаксы, недостойного жить”. Себастьян поднимает от коленей взгляд, темный от непонятных человеку мук. - Раз вы приказываете, я могу выразиться не совсем в духе дворецкого, - и словно пристыженно скрывает голодный взор длинными ресницами, - близнецы человеческие имеют эту особенность, не зря же иногда они поглощают друг друга в утробе. Он был на вкус вполне... пригоден. Пальцы с лакированными черными ногтями касаются округлостей коленной чашечки. Словно собака просящаяся. - Обычно я предпочитаю девственных крещеных детей, но мою скуку надо было чем-то развеять. Я бы сравнил его с голубым сыром, обделенным медом и орехами. Как незавершенное блюдо. Несмотря на то, что он пережил, душа его была без греха, и не проклинала мир перед смертью. Хм... Вы, кажется, не совсем довольны моим ответом. Сиэль быстро берет себя в руки. Милый, милый козленочек, в волчьей стае, которому внушили, что, раз у него есть рожки, то он тоже хищник и крайне опасный. Или щеночек с выбитыми зубками, которого заведомо поставили проигрывать против церберов. - Неважно, доволен я или нет, - говорит он, лениво слизнув кусочек крема с уголка губ, — это лишь очередное подтверждение того, как сильно ты хочешь меня. Этот маленький заморыш-граф, эта крохотная куколка-смертник, что почти так же сильно наслаждается тем, что его желают и преследуют, как и демон, занимающийся этим последние четыре года. Он так эгоистичен, так бесконечно жаден, и такой отчаянный, что вполне сможет построить карьеру в Аду. Перед сном он некоторое время прижимается своей мягчайшей и откормленной десертами - верно, так ощущаются перины в Раю - щекой к его нагой ладони. Двойственный, как и все люди - несколькими днями ранее Сиэль приказал целовать себя, обнажив клыки, пока ему не расцарапают язык.***
- Я помню, отец говорил, - Сиэль прикладывается к чаю, и челка его немного падает на глаза, придавая вид уличного котенка, - что стоит ставить себе только такую цель, что, достигнув ее, смерть покажется желаемой передышкой. Я и правда уже устал. - Думаю, Гробовщик сильно приблизит Вас к свершению мести, господин, - Себастьян снимает перчатки и те растворяются умирающими голубками в воздухе, пока граф не видит. Демона весьма утомляют человеческие манипуляции, и он так, так голоден. Чай с медом и молоком поможет больному горлу. А на завтра он припас малинового варенья, чтобы вернуть господину лицо ровное и белое, как игральная карта высшего сорта из новой колоды. - Посидишь тут, пока я не усну? - маленький граф подворачивает ноги под себя, с неудовольствием окидывая койку в комнатке, которую им любезно предоставил Лау, - и не раскуривай больше опиум, на тебя он не действует, а смердит ужасно. Демон тихо посмеивается. - Значит, никаких поцелуев на ночь сегодня? - он почти искренне ласковый, ведь лично им выпестованное лицо графа чрезвычайно приятно гладить. - Никаких. Во сне он поджимает ноги, сворачиваясь калачиком. Волнуется и боится. Себастьян стережет сон его, подобно верному псу, и медленно ласкает в своем голодном демоническом чреве душу разгуливающего по его территории детского трупика. Старый жнец может быть проблемой, но они только заставляют его точить столовые приборы. Когда они вернутся в особняк, нужно провести тотальную дезинфекцию всех помещений. Его милый хозяин ворочается во сне, видимо, тяжело спать под стоны и охи в нескольких залах от них. Демон, помедлив, поправляет ему сползшее одеяло.О, он будет наслаждаться медом этой души всю последующую сотню лет.