Где ты, Балто?

Из-за тролля мы с Гарри упустили момент и не смогли пройти в мой мир — были дела поважнее… На следующий день я извинился перед Гарри за упущенную возможность, но он задумчиво посмотрел на меня и серьезно сообщил: — Знаешь, Балто, а я пока передумал, не хочу приобретать псаммиада, сам стану исполнять желания. Может быть, потом? Ну ок, не возражаю. Сам так сам. Потом так потом, можно и потом… Вчерашний вечер всколыхнул и без того шаткий мир моего подопечного: произошло событие, которое поставило в образовании и безопасности Хогвартса большую жирную точку. Во-первых, знакомый человек подвергся смертельной опасности, во-вторых, преподаватель оказался неспособен эту опасность предотвратить: речь идет о Квиррелле, как о покорителе троллей, и о МакГонагалл, халатно отнесшейся к своим деканским обязанностям. Она не имела права пренебрежительно относиться к беде Гермионы. Но с другой стороны, девочка увидела мальчиков в ином свете и поняла, что эти парни достойны считаться её друзьями. Только настоящий друг способен вспомнить о ней и побежать на поиски, несмотря на опасность в лице тролля. Закончился и прошел праздник Хэллоуина, в память о нем, помимо сформировавшейся группы очень дружных друзей, осталась тыква, увеличенная Поттером и трансфигурированная Малфоем в карету. Не хватало только лошади и Золушки. Это были такие мелочи, главное — тыква! Волшебство Драко и Гарри оказалось прочным, и овощ навсегда остался золотой каретой. Есть повод для гордости! Квиррелла я отловил и просканировал его вдоль и поперек. С какого рожна он тролля выпустил, которого сам же посадил для охраны философского камня? Оказалось — с банального раздвоения личности. Дух-вселенец потихоньку вытеснял законного владельца тела и, занимая всё больше участков чужого ума, постепенно овладевал чужой волей. А захватив тело под свой контроль в Самайн, он воспользовался возможностью и отправил тушку воровать камень. А ху не хо? Дамблдор, кстати, тоже почуял попытку кражи и озаботился более надежной охраной, для чего достал у гоблинов волшебное зеркало. За неимением места его пока поставили в пустующем классе. Всё бы ничего, но престарелый интриган с противными колокольчиками в бороде зачем-то начал потихонечку подталкивать Гарри к тому зеркалу. Насторожившись, я проверил волшебный артефакт и выяснил, что оно вредное, как и всё гоблинское. Ага, это чтобы гоблины творили добро? Не смешите мои лапки… Наперекор старику я так же старательно оттирал Гарри от зеркала, не давая ему приблизиться к опасной стекляшке. Ведь Зеркало Гоблинов — довольно коварная вещь, рассчитанная на тайные помыслы и желания человека, с помощью зеркала гоблины и лепреконы узнавали, чего человек хочет, и сводили его с ума несбыточными мечтами, которые показывало зачарованное стекло. Лестница по велению директора поехала к коридору, ведущему в класс, Гарри вцепился в перила, покорно выслушал мой наказ — не сдвигаться с лестницы до упора. Послушался, сел на ступеньки. Я позвал Хранителей, те — своих подопечных-деканов. Пришли профессора, поглазели, как маленький школьник мерзнет на ступенях, ведущих в заведомо нежилой пустой коридор, и налились праведным гневом. Даже МакГонагалл взбесилась и на правах заместителя директора заставила лестницу вернуться в исходное положение, после чего пошла пропесочивать старику косточки. Долго она любила его мозг, клюя и долбя, что негоже играться с Героем, каким бы великим он ни был! А Северус, науськанный Этелефой, прогулялся в тот коридор, нашел заброшенный класс с зеркалом и, признав в нем темномагический артефакт, накрылся бешеным тазиком. Сидит, понимаешь, злая магия в зазеркальном пространстве и сушит здоровых мужиков, являя им заманчивые видения того, о чем люди мечтают — богатства и бессмертия, да так, что накачанные до отказа мышечной массой индивиды усыхают в мумию за считанные дни. А в школе — дети!!! Конечно, детские умы гибкие, и сами они мечтают совсем не о несбыточном, например, о шоколадке, но как быть с теми, у кого семья неполная или вовсе круглые сироты? Им-то как с навязанной мечтой справиться? Только зря психику ломать!.. Дурак ты, Дамблдор, и планы у тебя дурацкие! Распалившись и добесившись, Северус вынул из чехла палочку и колданул в зеркало воздушной кувалдой, расхреначивая стекляшку нахрен. Расхреначилось оно знатно, в полную гарантию, даже не в крошку, а в пыль, стеклянную… Ого! Северус, я тя уважаю! Жаль, шляпу не ношу, снял бы, да рога мешают. Рога у меня уже, как у архара, винтами загнутые… Дамблдора гибель зеркала совсем не обрадовала, и он попенял Северусу за поспешно принятое решение, мол, зеркало-то для охраны камня было предназначено! Северус в ответ пообещал превратить дедушку в бородатую улитку, если он не заткнется. Я аж обзавидовался его фантазии — никак не мог представить себе бородатую улитку… Ладно, к черту дедушек с улитками, возобновил наблюдение за Квирреллом и заметил, что тот околачивается в тупике на восьмом этаже, постоит перед голой стеной, поспорит сам с собой или, вернее, с тем, что из затылка выглядывало и упиралось мордой в вонючую изнанку тюрбана, и уходит. В очередной раз проводив взглядом типа в фиолетовом тюрбане до угла, я сосредоточился на стене — зачем-то дух-вселенец желал попасть за неё. Просканировав стенку, я уловил отголоски древней магии. Ух ты… это ещё что?! Присмотревшись получше, я успокоился: магия принадлежала Хогвартсу. Интересно, меня он пропустит? Сначала я положил на камни кладки ладони, потом ухо, наконец прижался сам, распластавшись по стене. Слился с магией замка, почувствовал отклик и попросил: — Пусти, пожалуйста. Я хороший, плохо не сделаю, только посмотрю… Да, помню, к василиску и фениксу я сам прошел, ибо они не так шибко охранялись, но это место Хогвартс берег очень тщательно, как святыню. Почувствовав, как холодный камень сменился чем-то теплым деревянным, я отстранился и увидел черную двустворчатую дверь. Вот это да, Хогвартс мне доверился! Ну-ка, ну-ка, что тут душонка-подселёнка прячет? Хогвартс явил мне мыслеобраз сапфировой короны с орлом. Это? Понял. Ищем… Пошныряв туда-сюда, подталкиваемый подсказками со стороны древних стен, я нашел её — диадему Кандиды Когтевран. Вот только… От великолепной когда-то диадемы осталась лишь бледная тень — прекрасная вещь была проклята очень темной дрянью. Поняв, что именно держу в руках, я едва удержался от вопля ужаса и выронил её из ослабевших пальцев. С негромким звоном она упала и откатилась в сторону — чудесная реликвия, ставшая крестражем Темного Лорда. Так вот какую «святыню» скрывали стены Хогвартса… Переборов свое отвращение, я присел на корточки и прикоснулся пальцами к проклятой диадеме, в душе моей разрасталась печаль — какое неприятное применение нашли к этой вещи. Поглаживая прекрасные сапфиры, я неторопливо перебирал в памяти варианты очищения проклятого предмета от скверны, а было их не так уж много: чистый огонь возрождающегося феникса, яд василиска, Адское пламя, последнее нежелательно, так как оно уничтожает всё бесследно… Что ещё? Интересно, а если… Не успел я додумать и хоть как-то притормозить, как мои ноги уже переступили Грань. Ой. Оно так заорало! Правда, предсмертный ор так быстро и неожиданно оборвался, что я и испугаться не успел и только тупо моргал, глядя на сверкающую в моих лохматых руках совершенно новенькую, полностью очищенную диадему. Не понял… Я что, только что открыл новый и эффективный способ для уничтожения крестражей? Хотя, если хорошенько вдуматься, то пересечения Грани миров как раз достаточно, чтобы отсечь наносное и чуждое на каком-либо предмете, это как сквозь сито просеяться: благородное золото пройдет, а грубый осадок останется. Или наоборот, мелкий песок просеется, а крупные самородки будут на виду. Параллельно с этим я вдруг понял, чей именно дух зомбирует Квиринуса Квиррелла. Наличие крестража в этой диадеме подсказало мне, почему этот дух так отличается от нормального призрака и каким образом ему удается завладевать чужим телом. Настоящие привидения так не умеют, просто физически не могут, потому что являются лишь эфирным слепком почившей души. А эта душа — неприкаянная, она не привязана ни к месту смерти, потому как не убита, ни к эфиру, потому что разорвана на много кусков, и эти куски разрознены по разным вместилищам. Тьфу ты! Аж плеваться захотелось, этот тип в черном балахоне не иначе как с дерева ебнулся… С сосны, и темечком о камушек в придачу приложился. Псих недоделанный, ну разве можно так со своей душой обращаться? Вот так, брюзжа и костеря неумных идиотов, как столетний дед, я вернулся обратно и очутился в объятиях благодарного замка, где явственно ощутил теплый всплеск восхищения от старых стен — Хогвартс приветствовал возвращение утраченной реликвии. Это малость примирило меня с моим прежним настроем, я почувствовал гордость и умиротворение — всё-таки одно хорошее дело сделал. Заодно и придумал, как самого Квиррелла от вселенца очистить. Цоп за шкирку — и туда! Но не сейчас, не сейчас, а чуточку погодим, интересно же посмотреть, что он ещё придумает… На Рождество Гарри решил остаться в Хогвартсе, ведь его магия была ещё сыровата и далека от совершенства. То есть, грубо говоря, Дурсли ещё не были в безопасности рядом с ним. А значит, надо было погодить, усовершенствоваться до абсолюта. Стать таким же надежным, как венгерская овчарка рядом с отарой, таким, чтобы овцы видели в нем барана, а не волка. Да простят меня Вернон с Петуньей за такое нелестное сравнение, но ведь оно наиболее точное. А вот на само Рождество, в так называемый Йоль, мы с Гарри наконец-то собрались пересечь Грани миров. Гарри с утра был такой тонко-взвинченный от предстоящего путешествия, что его нервозность передалась и мне, сам стал переживать — а ну как всё пройдет, понравится ли ему мой мир? Догадавшись оставить на столе записку для друзей, в которой сообщил, чтоб его не искали — пошел погулять и вернется к ужину, Гарри посмотрел на меня. Я криво улыбнулся, показав клык, и протянул руку. Грань распахнулась перед нами во всю ширь и мощь горизонта — сверкающая, как миллиард алмазных лезвий… Гарри сдавленно икнул и вцепился в мою руку обеими ладошками. Понимаю — выглядит устрашающе, но только выглядит, поверь… Верить не хотелось, уж больно жутко сияли тысячи ножей, по мере приближения вырастающие до размеров необъятности. Шаг, ещё шаг, они над самой головой, огромные, вселенские, страшные и… прекрасные, алмазные грани Грани манили, завораживали, спирая дыхание и заставляя что-то обмирать в душе. Как я и говорил — прикосновение к ним не принесло никаких неприятностей, они только выглядят так. На ощупь они никоим образом не ощущались, даже воздух не шелохнулся при прямом нашем переходе, разве что климат в моем мире был иной. Я привел Гарри в Тихий дол. Здесь всегда тихо, тепло, покойно. Мерно дул ласковый ветерок, качая высокие травы, бесшумно порхали над цветами пестрые яркие бабочки, которые при ближайшем рассмотрении оказались малюсенькими цветочными феечками. Гарри пришел в восторг, увидев крошечных созданий, порхающих у его лица, подставил ладонь, куда присели две феи, позволяя себя рассмотреть. Я улыбнулся — малышки нашли отца и дядю, они родились на свет от первых улыбок Гарри и Дадли. Наверное, они хотели бы, чтобы Гарри остался с ними, но он — не Потерянный мальчик Питер Пэн, так что, извинившись, Гарри с легким сожалением спустил фей на ближний цветок и двинулся со мной дальше. Феечки не стали настаивать и просто составили нам компанию, решив побыть с Гарри до его ухода. Неспешно бредя средь тепло-зеленых трав, я негромко попросил: — Гарри, ты мне поможешь провести сюда профессора Квиррелла? — Конечно! — без раздумий отозвался тот, мигом смекнув, что к чему. Серьезно глянул на меня: — Так и знал, что он болен, от него так странно пахнет. Это место его исцелит, Балто? — Да, — кивнул я. — Это место поправит ему здоровье. Навстречу начали появляться Хранители жизней, материальные в своем мире и потому видимые гостю. С нескрываемым восторгом Гарри смотрел на крылатых гваделоров, таких же, как я, рогатых лагунов и косматых мряунов и медвелоров. Последние особенно впечатляли — огромные зверолюди с медвежьими головами. А вот когда появились гранны, балиониски и синаи, Гарри пропал окончательно. Невесомый дракон заложил над нами круг и пошел на снижение, распахнув во всю ширь крылья-паруса. Граннов, хранителей драконов, осталось очень мало, ведь драконов повсеместно и во все времена нещадно уничтожают. Балиониск, Хранитель волшебных змеев — оккамиев, василисков и кокатрисов — приподнял голову из травы, здороваясь с маленьким посетителем. Синай — синяя птица, приветно качнула крылами, каждое из которых может сравниться с футбольным полем… Гарри так и залип, не сводя восхищенного взгляда с крылатых гигантов, ему страстно, нестерпимо, аж до зуда в ягодицах захотелось к ним прикоснуться хоть пальчиком. Его невинное желание услышали и оценили. Дрогнула земля при снижении гранна — радужного дракона, минуту спустя пронесся ветер от исполинских крыл синая, и две морды — бронированная дракона и оперенная с острым клювом птицы-рух — потянулись к маленьким ладоням. Гарри, мой славный, отважный Гарри безбоязненно погладил их. Его храбрость, детское бесстрашие были замечены всеми, и вскоре нас окружила огромная разношерстная толпа, всем импонировал маленький гость, и многие с уважением смотрели на меня. Ибо не всякий Хранитель решится провести сквозь Грань живого подопечного, обычно сюда приходят их тени… А я поверил в Гарри, поверил в его стойкость и отвагу, и не ошибся: Гарри доверился мне и пересек Грани миров. И разумеется, к такому смелому человеку удача приходит сама, как и случилось на этот раз: в колени Гарри ткнулся псаммиад. Когда мальчик посмотрел вниз, то встретился с ответным взглядом преданных глаз. Псаммиад многолик, во всех странах его описывают по-разному. Где-то он песчаный эльф, что следует из его наименования, где-то — выглядит как волшебник типа Гэндальфа, в хламиде и остроконечной шляпе, а где-то псаммиада описывают как мартышку с улиточьими глазками… Лично я думаю, что все описания верны, потому что он волен менять облик, как пожелается его левой пятке. Здесь и сейчас он принял образ серого кота, гладкошерстного и полосатого. Ну, правильно, если подумать, Гарри-то летом собирается поехать к Дурслям, и кот — это самое оптимальное решение. Не повезешь же к простым людям капуцина с глазами-телескопами, как у улитки? Но одно отличие от обыкновенного кота у псаммиада всё же имелось — он был говорящим… И его «привет, я Сэнди» покорило Гарри навсегда. Опустившись на корточки, он, полный трепета, погладил чудесную голову египетского кота породы мау, всмотрелся в глубокие малахитовые глаза и завороженно шепнул: — Привет, Сэнди, а я — Гарри… Ладно, пусть… Редко, но бывает, что псаммиад сам выбирает себе друга, обычно он ни с кем не водится, так как имеет склочный и неуживчивый нрав. Какой характер у этого, я не знаю, но надеюсь, что не очень вредный, псаммиады, они такие, существа с большим самомнением, огромным раздутым эго и ужасно мнительные, как те же кошки, впрочем… Одного у них не отнимешь: они могут исполнять желания, и ради этого псаммиада стоит потерпеть. Но Гарри был настолько очарован жителями Тихого дола, что напрочь забыл о том, зачем сюда пришел, и просто радовался жизни и увиденным чудесам, а уж когда дракон и синяя птица предложили его прокатить, счастью не было предела. Хотя, сдается мне, это Сэнди исполнил невысказанные тайные желания Гарри, ведь мальчик именно об этом мечтал с тех пор, как узнал о существовании магии и волшебников. В общем, чудесный канун Рождества прошел у Гарри, никак не сравнимый ни с чем, потому что лучшего и быть не может. Но как бы чудесно ни тянулось время, оно всё же настало — пришла пора возвращаться в свой мир. Снова сверкающие алмазные грани перехода, и Гарри с зажатым под мышкой котом вывалился в спальню мальчиков в гриффиндорской башне. В ней никого не оказалось — все ушли на праздничный стол, так что, спустив Сэнди на пол, Гарри, перенасыщенный впечатлениями, мешком свалился на кровать. Распластался на ней в форме морской звезды и бездумно-счастливо уставился в бархатный испод полога кровати. Сэнди обозрел комнату, обошел-обнюхал, потом запрыгнул на ложе и лег к Гарри на грудь, подышал ему в подбородок и тихонько спросил: — Ты здесь живешь? — До лета, — ответил тот. — Потом я уеду домой. Ты поедешь со мной, Сэнди? Учти, я живу в обычном мире. — А ты что, можешь меня оставить здесь? Бросить меня одного? — кот выпятил челюсть, скорчив оскорбленную мордашку, Гарри засмеялся и прижал ладонью спинку. — Ну что ты, Сэнди, я тебя никогда не оставлю! А спросил просто из вежливости… — Угу… — проворчал Сэнди. — Зря я, что ли, такой заурядный облик принял, нацепил, можно сказать, самую непрезентабельную рожу международного стандарта? Кот дворовый помоечный! — Ты самый красивый кот! — не согласился Гарри, почесывая мягкую шерстку за ушком, причем так, что мне самому захотелось свое ухо подставить. Ну а че? Вон как мурлыкает, аж завидно… Позже, когда в комнату вернулись мальчики и свалили на столы принесенные сладости, которыми честно поделились с Гарри, интерес к коту проявил только Рон, и то опасливо. — Ух ты, Гарри, это твой? А он мою крысу не слопает? В ответ на крысу Сэнди весьма комично изобразил тошноту, от чего парни рассмеялись и закидали владельцев шуточками: — Не боись, Рон, не видишь, кот-то у Гарри эстет! — крикнул Дин. — Да, и такие коты-аристократы крысами не станут травиться, они креветок и отварного лосося вкушать изволят! — со знанием дела добавил Шеймус. И только Невилл промолчал, гадая, а согласится ли кот-аристократ отпробовать лягушачьи лапки? Наутро возле кроватей мальчиков поджидали подарки, обрадовавшись, ребята принялись их разворачивать. Гарри не отставал, тоже кинулся к своим сверточкам. Вот подарок от Дурслей — маленькая коллекционная монетка из серии «Сокровищницы древних», очень дорогая, кстати. Она служила вкладышем к марке и относилась ко временам испанских конкистадоров. Правда, Рон не понял смысла подарка и возмутился его размером, увидев всего лишь ржавую монетку. А Гарри тихо порадовался ценному прибавлению в коллекцию и, отложив галеон, занялся остальными подарками. Печенье от Гермионы, сливочная помадка и деревянная флейта от Хагрида, от мамы Рона — сладости и свитер, при виде которых рыжик мучительно покраснел и виновато шепнул, что это он попросил маму прислать что-нибудь друзьям… Оставался еще один сверток, Гарри поднял его с пола, отметив, что он очень легкий, почти невесомый. И неторопливо развернул его. Нечто воздушное, серебристо-серое выпало из свертка и с шорохом свесилось с колен, поблескивая складками. Рон широко раскрыл рот от изумления. — Я слышал о таком, — произнес он сдавленным голосом, роняя на пол присланную Гермионой коробочку с леденцами и даже не замечая этого. — Если это то, что я думаю, это очень редкая вещь, и очень ценная. — А что это? — Гарри приподнял с колен сияющую серебристую ткань. Она была очень странной на ощупь, как покрытая снегом марля, но не тающая… — Это мантия-невидимка, — прошептал Рон с благоговейным восторгом. — Не сомневаюсь, что это она, попробуй сам. Гарри набросил мантию на плечи. — Это она! — неожиданно завопил Рон. — Посмотри вниз! Гарри последовал его совету и не увидел собственных ног. Он молнией метнулся к зеркалу. Лицо его, разумеется, было на месте, но оно плавало в воздухе, поскольку тело полностью отсутствовало. Гарри натянул мантию на голову, и его отражение исчезло целиком. — Смотри, тут записка! — окликнул его Рон. — Из неё выпала записка! Гарри снял мантию и поднял с пола листочек бумаги. Надпись на нем была сделана очень мелким почерком с завитушками — такого Гарри еще никогда не видел. Незадолго до своей смерти твой отец оставил эту вещь мне. Пришло время вернуть ее его сыну. Используй ее с умом. Желаю тебе очень счастливого Рождества. Подписи не было. Гарри изучал странную записку, написанную неизвестно кем, Рон всё восхищался мантией. Ну а я озадаченно таращился на тряпку и тихо недоумевал — что ещё придумал неуемный Дамблдор?