Это было всё противоестественно.

Антон Арсения очень любил. Любил, до покалывания кончиков пальцев, любил, до неровного дыхания рядом с ним, любил, до пота на стекающим лбу, когда Арсений входил в него до упора. Он даже графские манеры его любил, которые вряд ли вынесет другой человек. Только Арсений Антона не любил. Утром он нежно подходил к своей жене со спины, и аккуратно приобнимал за талию, пока та готовила блинчики с любимым вареньем мужа, и дочери, их совместной дочери. Днём Арсений сидел за столом начальства, и доделывал нужные ему бумаги, а секретарша Ирина, носила ему свежий кофе. Всегда в соседнем кабинете, сидела его правая рука Серёжа Матвиенко. Мужчина с густой растительностью на лице, и смешным хвостиком на затылке, который всё время внедрял Попову, что «Не ломай жизнь пацану, поумней» и тому подобные вещи. А вечером же, ехал на своей чёрной машине в знакомый двор, в котором он чувствовал свободу, холодную, мерзкую, наполненную обманом, к себе, к любимой женщине, к дочери, но свободу. Четвёртый этаж, вторая дверь слева, худощавый, но такой манящий пацан. Похоть, летящие кроссовки, следом пролетающая куртка, тонкие ноги обтянуты вокруг подкаченного торса, руки оглаживающие широкие плечи, припухыле губы, волосы светлые и кудрявые как колосья под лучами солнца, зелёные глаза наполненные нежности и любви, ровные скулы, всё те же стоны этого пацана. И опять утро, вранье для жены, что задержался на работе, объятья Кьяры при виде папы, розовая комната усеянная игрушками, а стены увешаны рамками счастливой семьи, и рисунками прекрасной дочери. Вот на этой фотографии, папа держит девочку на руках, а по правую сторону прижалась женщина с мягкими каштановыми волосами, и солнечной улыбкой. На другой более светлой фотографии, мужчина держит правой рукой, маленькую ладошку, а левой, женственную руку с безымянным кольцом на пальце. Радостная, крепка, и дружная счастливая семья, мама, дочь, и очень хороший папа, который по утрам заботливый муж, и правильный отец, а вечером под ним стонет двухметровое чудо. Антон про Арсения всё знал, с самого начала. Знал про жену, ребёнка, знал мотив, не уходить из семьи, а просто небольшой секс. Антон-влюблённая школьница, не осознаваемая всю силу проблемы. Парень знал, что мужчина хорошо устроился, утром вкусный завтрак, и объятья пары родных рук, а вечером, юный мальчик и еле заметное чувство вины. Антон знает, что нужно заканчивать, до хорошего не доведёт, поэтому и решил разорвать нити вранья сам. – Антон, ты дёрнул меня с работы, повезло, что Матвиенко согласился подменить, – упал на мягкий оранжевый диван, голубоглазый брюнет. Этот брюнет даже не догадывается, что сейчас парень прожигающий его взглядом напротив, сделает то, что не давало ему покоя эти несколько месяцев. – Нам пора закончить, – выдал парень без дрогнувшего голоса, без заплывших от вот, вот слёз глаз, без теребения колец на пальцах, и конечно без капли сочувствия. Внешне он смог это сделать, а внутри маленький Тоша разрывал глотку, а слёзы лились непосредственно ручьём. – Что?... – Арсений медленно взглянул в глаза парню. – Закончить Арс, закончить, – парень аккуратно кивнул ему головой и одновременно поджал розоватые губы. – Стоп, Антош, как закончить? Нет, ты сейчас шутишь?! – Арсения начало потряхивать голос почти сошёл на нет, осталась только лёгкая хрипотца. – Скажи что пошутил, умоляю, – Арсений надеялся, надеялся на розыгрыш, нет, сейчас Антон ему ярко улыбнётся, скажет, что это конечно шутка, и как надеется Арсений, они займутся страстным сексом в ближайшей гостиной. – Нет, Арс. Это не шутка, у тебя жена, ребёнок. Я не могу вечно как кролик быть с тобой, мне нужно и свою жизнь установить, мне жаль, что я так глупо извёл эти несколько месяцев, мне жаль, что мы встретились, – парень только прикрыл глаза, и выдал всё без запинки. Воспользовавшись коротким остолбенением мужчины, парень вышел из-за круглого столика, и держал пути к выходу. Но резко его оттёргивают за рукавник, и просто тащат к выходу, не обращая внимания на посетителей данного кафе, где только что, разорвались нити холодной, мерзкой лжи. – Антон почему?! Скажи, почему?! – не унимался Арсений, немного трясся парня за воротник клетчатой, выглаженной рубашки. На этот «дружеский» жест, парень спокойно взял ладони старшего и притянул их к самому мужчине. – Иди к жене Арс, – уголки парня другнули вверх, в сочувсвенной улыбке, а брови сделали полудомиком. – У нас слишком разные дороги, – Антон ещё раз глянул в лицо брюнета, и спокойно развернувшись, пошёл в сторону своего двора. Арсений как стоял со своими руками, который протянул ему Антон, так и не шелохнётся, рот немного приоткрыт, а голубые глаза смотрят в след длинной удаляющейся фигуры, мальчика-света. *** Седьмой этаж, яркий свет застеклённого окна, пробивал сырую дорога во дворе. В окне стоит чутка поседевший мужчина, рядом же женщина, которая обнимала руку этого мужчины, а на против стоит их тринадцатилетняя дочь, и ярко улыбаясь, падает в объятья двух родителей. Счастливая семья, мама, дочь, и папа который очень сильно любит своих девочек, и никогда их не посмеет потерять. Но они всё ещё не замечают длинную фигуры снаружи, которая наблюдает за этим со стеклянными глазами. Сколько бы Антон не вспоминал, не тосковал по Арсению, сколько бы он не ходил мимо его дома, и тихо наблюдал, его семейную обстановку. – Это всё было противоестественно, – на выдохе прошептал парень, и выкинул обгоревший окурок рядом с собой, не забыв притопнуть ногой. Бросив ещё один короткий взгляд на красивую жену, заботливого отца, и подрастающую дочь. Антон побежал, что есть мочи, пока слёзы жгли его ровные скулы. Утром он обнимал жену за талию, пока его тринадцатилетняя дочь поедала блинчики с любимым вареньем её и папы. Смотря на счастливых родителей, такой же не поддельной счастливой улыбкой. Днём кресло начальства, и свежий кофе от Ирины, пока Серёжа разговаривал он новом проекте. А вечером, семейные посиделки за настольными играми, и смешным кино. Он больше не ехал, в тот двор, он больше не прижимал хрупкое тело к серым обоям, он больше не смотрел на спящего мальчика немного виновным взглядом. Ведь Арсений понял лишь спустя год, что это было противоестественно.