(Не очень-то) хотелось

Длинная стрелка на круглых часах, висящих над школьной доской, передвигается издевательски медленно. Мэй гипнотизирует ее уже треть урока, но та не желает подчиняться мысленным приказам и крутиться быстрее. Как же нудно тянется время… — Нарумия-кун, будешь считать ворон, пойдёшь решать примеры вместо меня, — строго говорит учитель, и Мэй вздрагивает, вынырнув из размышлений и ловя на себе заинтересованные взгляды одноклассников и один очень недовольный, учительский. — Простите, сенсей, — вяло извиняется он, строя виноватое выражение лица. Учитель хмурится, но возвращается к объяснению темы, которая благополучно пролетела мимо ушей Мэя от начала и до конца. Всё потому, что сегодня не самый хороший день для учёбы. Во-первых, все экзамены уже сданы, и Мэю даже не назначили ни одной пересдачи, поэтому нет смысла подлизываться к преподавателям, а во-вторых, сегодня выпускной Масатоши, и прямо сейчас тот мог выходить на сцену в актовом зале, чтобы получить аттестат и поклониться директору. Мэй хотел бы посмотреть на вручение хоть одним глазком, но присутствовать на нём могли только выпускники и их родители. Звонок с урока звучит для него как ангельская трель. Он запихивает учебники в сумку и торопится на улицу, потому что не хочет пропустить момент, когда третьегодок отпустят с церемонии. Приходится протискиваться через столпотворение учеников на лестнице, ведь Мэй не один, кто пытается поскорее сбежать на каникулы и поздравить друзей с окончанием школы. Выскочив на задний двор, он чувствует укол разочарования — выпускники уже там, вовсю фотографируются, хлопают друг друга по плечам и шмыгают носами. Девчонки держатся за мизинцы, давая клятвы, группы парней громко хохочут и обнимаются. Мэй выискивает глазами членов бейсбольной команды, потому что вряд ли те стали бы стоять с одноклассниками — ребята, занимающиеся спортом серьёзно, гораздо больше времени проводили с одноклубниками и были с ними гораздо ближе, чем с другими людьми в школе. По крайней мере Мэй уж точно. Он наконец видит в дальней части двора возвышающиеся над толпой макушки и спешит к ним. — Маса-сан! — кричит он, так что на него оборачивается половина выпускников, но Мэю плевать. — Хочу посмотреть твой аттестат! Вдруг ты всё время мне врал, что учишься хорошо! — Не ори, Мэй, — вздыхает тот и отдёргивает тубус от загребущих рук. — Потом посмотришь, не хватало, чтобы ты его завалил. — Хочу сейчас! — настаивает Мэй, под смешки остальных парней пытаясь добраться до тубуса, а потом замечает, что на распахнутом пиджаке Масатоши нет ни единой пуговицы, и этот факт заставляет его шокировано замереть. Какого… Какого чёрта?! Мэй смотрит на пиджаки других третьегодок, и нижняя пуговица Ёши-сана всё ещё на месте, как и две пуговицы Игучи-сана, а вот у Цубасы-куна тоже нет ни одной. — Эй, ты чего так пялишься? Перегрелся? — самодовольно хмыкает Ёшизава, и Мэй хватает ртом воздух, потому что, если честно, он ошарашен и взбешён. Ему всё равно на Ёшизаву и остальных, но как Масатоши мог раздать все свои пуговицы?! Они с Мэем, конечно, не говорили, что будут парочкой, и эта традиция была дурацкой и не обязательной, и вообще-то Мэй не хотел никаких пуговиц и даже не думал о них, пока не увидел торчащие нитки, но!.. Почему Масатоши так запросто!.. Аргх! Мэй чувствует, как возмущение закипает в нём с неимоверной скоростью, и крепко стискивает зубы, чтобы не выругаться вслух. — Мэй, ты чего? — спрашивает Масатоши, и голос его звучит немного обеспокоенно. Он ещё спрашивает?! Подняв на него взгляд, Мэй поджимает губы и складывает руки на груди, пытаясь взять вспышку раздражения под контроль. — Ничего, — ледяным тоном говорит он, и глаза всех стоящих вокруг сокомандников округляются от удивления. Повисает напряжённая пауза, но длится она недолго — от дальнейших вопросов Мэя спасают Карлос и Ширакава, присоединившиеся к их небольшому кругу. Снова начинают звучать поздравления, и команда с радостью отвлекается от странного поведения аса, потому что все её члены привыкли, что порой он может беситься из-за всякой ерунды и пытаться успокоить его — себе дороже. Масатоши признательно кивает ребятам из второго состава за тёплые слова и в ответ желает им удачи в бейсболе и учёбе в университетах, но Мэй всё равно чувствует, что он то и дело кидает вопросительные взгляды в его сторону. Мэй на них показательно не реагирует. Он всё ещё злится, но по большей части из-за того, что разозлился изначально. Его злит, что он зол! Замечательно! А вот Масатоши выглядит вполне довольным: он улыбается, посмеивается и совершенно ни о чём не беспокоится! Тупая традиция, — сосредоточенно думает про себя Мэй. Кому вообще понадобились пуговицы, которые ничего не значат? Да это же просто пластиковые кругляши! На них ничего не написано, никакой памяти они в себе не несут. Кому бы Масатоши не отдал их, эти люди всё равно не были с ним так близки, как Мэй. Ни одна из тех девчонок не могла похвастаться, что Харада Масатоши заботился о ней, как о нём — Нарумия Мэе, драгоценном асе команды Инаширо, дошедшей до финала Кошиэна, принце Токио и лучшем питчере Канто! Мысли о собственных заслугах немного успокаивают. Конечно, Мэй лучше их всех, в этом нет никаких сомнений, а пуговицы — полная чушь, которая никогда не сравнится с душевными разговорами, настоящей дружбой и близостью, которые есть у него с Масатоши. Мэй выдыхает раздражение как раз в тот момент, когда Масатоши толкает его в спину и говорит: — Пошли. Сфотографируешь меня с матерью, она скоро должна приехать. Мэй недовольно надувает губы, но подчиняется давлению ладони. Они оставляют команду и идут к главному входу, огибая группки других учеников, болтающих на заднем дворе, но на полпути Масатоши резко разворачивает Мэя и ведёт в туалет. — Что на тебя нашло? — требовательно спрашивает он, хмуря брови, когда дверь за ними закрывается. В туалете пусто, поэтому можно говорить обо всём, но Мэй не собирается этого делать. — Ничего, — морщась, повторяет он и смотрит в сторону, хотя ему приятно, что Масатоши решил выяснить. — Тогда что это было? Обязательно нужно вести себя как полный придурок, если тебе не дали что-то по первому требованию? Мэй абсолютно не понимает, о чём речь, и, видя это, Масатоши трясёт у него перед носом тубусом с аттестатом. — Что?! Да я вообще не из-за этого разозлился! — тут же начинает возмущаться Мэй, потому что такое предположение звучит оскорбительно. Он не совсем идиот, чтобы расстраиваться, что Масатоши не выполнил его шуточное — шуточное! — желание. О чём тот вообще думает?! — Я разозлился не из-за того, что ты не показал оценки, а потому что ты раздал все свои пуговицы непонятно кому, ясно?! А у меня даже не спросил, хочу ли я одну на память! А я мог хотеть! Может, это и глупая традиция и она ничего не значит, но… — Масатоши шумно втягивает носом воздух и густо краснеет, и Мэй от удивления даже сбивается с мысли. — Что? Почему ты покраснел, Маса-сан?! Прикрыв глаза, Масатоши неловко лезет в карман и достаёт оттуда что-то маленькое. — Вот, — выдавливает он и протягивает пуговицу, держа её двумя пальцами и при этом старательно отводя взгляд. — Это тебе. Мэй теряет дар речи. — Ты… Это твоя?.. — Конечно, моя! — раздражается мямленью Масатоши. — Откуда бы ещё я её взял?! Если хотел — значит, бери, она для тебя. Мэй берёт, потому что на самом деле он хотел. Щёки печёт, и приходится прочистить вмиг пересохшее горло, но даже пауза не помогает придумать как спросить, почему у Масатоши в кармане лежала пуговица. Неужели он с самого начала оставил её специально для Мэя? Однако вопросы оказываются не нужны, потому что Масатоши признаётся сам: — Я срезал её заранее, — слова звучат очень тихо и вымученно, наравне с горящим лицом выдавая его смущение. — Потому что знал, что ты обязательно выкинешь что-то такое. Ага. Ещё до того, как Мэй впервые подумал об этой традиции? Впрочем, это возможно. Масатоши действительно хорошо его знает. Мэй смотрит на него, пытаясь сдержать порыв накинуться с объятиями, но в итоге сдаётся, потому что объятия не та вещь, от которой он может отказаться по доброй воле. Пуговица больно врезается в ладонь — так сильно Мэй её стискивает, когда обхватывает Масатоши обеими руками и утыкается лбом ему в плечо. В груди разливается тёплое, сладкое чувство. — Ты думал обо мне, Маса-сан, — самодовольно улыбается он, и Масатоши вздыхает. — Мэй, давай не здесь и не сейчас, — просит он негромко, держа Мэя под лопатками и вроде бы обнимая в ответ, но, с другой стороны, удерживая от более решительных действий. — Я не соврал, когда сказал, что моя мать скоро приедет, мне надо её встретить. Мэй не хочет заставлять Хараду-сан ждать, поэтому кивает и, напоследок крепко прижав Масатоши к себе, выпускает его из объятий. Настроение снова возвращается на отметку “отлично”, или, может быть, становится даже лучше, потому что пуговица в кармане школьных брюк, которую Мэй безостановочно крутит между пальцев, заставляет его чувствовать свою исключительность. Масатоши думал о нём с самого начала! Позаботился о Мэе, подготовил специально для него ! Или, может, Масатоши просто очень хотел, чтобы первая пуговица досталась Мэю? Все эти мысли звучат очень приятно, поэтому Мэй соглашается с каждой. Масатоши о нём думал, заботился и хотел отдать первую пуговицу Мэю. Превосходно!