Правильно начать

Стоя перед дверью в комнату Мэя, Масатоши тихо вздыхает, даря себе пару дополнительных секунд. Наконец он коротко стучит и дёргает ручку, на которой вот уже второй год висит табличка "комната аса". Сегодня даже она выглядит не напыщенно, а почти издевательски саркастично. Масатоши стучит ещё раз, но снова никто не отвечает. — Мэй, открой, я знаю, что ты здесь. Через некоторое время за дверью слышатся звуки шагов. — Если тебя послал тренер, то не утруждайся, — вполне бодрым голосом отзываются с той стороны. — Я в полном порядке и не собираюсь ни о чём разговаривать. — Меня никто не посылал, — кисло отвечает Масатоши, но Мэй будто не слышит. — Или если это Ицки, то пусть знает, что ему самому нисколько не поможет играть лучше, если ты вынесешь мне мозги и!.. — Открой дверь! — не дослушав рявкает Масатоши, потому что иногда добиться чего-то от Мэя можно разве что криком. — Считаю до трёх... Раз... Два… За мгновение до "три" щёлкает замок. Мэй открывает и отступает назад, чтобы пропустить его внутрь. — Очень интересно, что бы ты сделал, если бы досчитал до конца, — хмыкает он, старательно изображая беззаботную улыбку, но Масатоши не так-то просто обмануть. — В мире людей никто не вламывается в чужие комнаты с непонятными угрозами, знаешь ли. Хотя в мире огромных горилл, может, дела обстоят по-другому. Маса-сан, у вас такое считается нормой? — Умолкни, — буркает Масатоши, пропуская мимо ушей пустую болтовню и не совсем понимая, как и с чего теперь начать. Язык будто прирос к нёбу, хотя Масатоши мысленно прокручивал десятки раз то, что собирался сказать про вылет из турнира и неприятный разговор, который состоялся у Мэя с тренером. Сокомандники лишь в общих чертах объяснили, что произошло, но Масатоши и не нужно было много подробностей, чтобы представить, что Кунимото мог предъявить и насколько Мэя на самом деле это могло задеть. — Если тебе сказали убедиться, что я в порядке, — я в порядке, — тот складывает руки на груди и задирает нос. — А теперь, раз мы закончили, уходи, вообще-то я очень занят. — Настолько, что опять прогулял тренировки? — задаёт резонный вопрос Масатоши, но тут же хмурится, ругая сам себя. Отрепетированные разговоры редко идут по плану, но он не ждал, что съедет на привычные препирательства так быстро. Мэй со своим преувеличенно весёлым настроем только ухудшает положение, но Масатоши усилием воли заставляет себя не поддаваться провокациям и вернуться к тому, на что настраивался. И это была совсем не ругань и даже не чтение нотаций. — Слышал, у тебя случился серьёзный разговор с тренером после вылета. — Даже если и так, то что дальше? — дёргает плечами Мэй. — Ты уже не капитан и не играешь со мной в паре, поэтому можешь не трудиться и не устраивать разбор полётов. Да ты вообще больше не в команде. Разве выпускникам не полагается сосредоточиться на учёбе вместо того, чтобы совать нос в наши дела? Масатоши поджимает губы, предпочитая оставить реплику без ответа. Он понимает, что Мэй всеми силами пытается выставить его за дверь, и поэтому говорит вещи, которые, как он считает, выведут его из себя. Но слова не столько бесят, сколько жалят. Масатоши действительно больше не капитан и не основной кэтчер, и если Мэй не пришёл к нему за советом сам, как, например, Тадано, нет никаких оснований с этими советами за ним бегать. В то же время Масатоши плевать, что там себе воображает Мэй, и хочет он его слушать или нет. Меньше чем через полгода один из них выпустится, и они могут вообще больше никогда не увидеться. Конечно, мир бейсбола тесен, и шансы, что судьба сведёт их не раз и не два, гораздо выше, но тогда может уже не быть возможности поговорить вот так — открыто и честно. Да и вылет с осеннего турнира будет к тому времени совсем не важен. Масатоши не хочет оставлять в школе больше сожалений, чем два невыигранных Кошиэна, а потому собирается высказать Мэю всё, что считает нужным. Не только ради него, но и ради себя. Главное — постараться и правильно начать. — Меня никто не просил с тобой говорить, — ещё раз повторяет он, затем садится на кровать и исподлобья смотрит на Мэя, злясь на свою же нерешительность. Тот так и стоит у двери, сложив на груди руки. — Тогда кончай жевать сопли, — заносчиво советует он, и на секунду Масатоши кажется, что некоторые люди слишком большие говнюки, чтобы выказывать им поддержку. Впрочем, полтора года бок о бок с одним таким типом закалили его достаточно, чтобы он мог вытерпеть практически любое поведение и сдержать желание уйти, хлопнув дверью. В конце концов, у него есть цель. — Тренер не заберёт у тебя первый номер, — начинает он с того, что, по его мнению, может волновать Мэя больше всего. Мэй оправдывает звание говнюка и смотрит на него, как на полного идиота. — Конечно, не заберёт, я прекрасно это знаю! Что бы он не думал обо мне, в команде нет никого, кто мог бы даже мечтать стать первым, пока я не выпустился. Не сделает же Кунимото асом первогодку только для того, чтобы меня проучить! Масатоши терпеливо вздыхает, чувствуя, что все же может увести разговор в намеченную сторону. — Конечно нет, потому что он верит в тебя, даже если не говорит этого прямо. Ты сам знаешь, он бы никогда не стал тратить столько усилий и времени на того, в ком сомневается. А вот на это Мэй не спешит отвечать. Отношения с тренером всегда были для него сложной темой, потому что отличались эти двое как земля и небо. То, что Мэй воспринимал как безразличие к своим достижениям, для Кунимото было признанием самостоятельности игрока. То, что Кунимото видел как бессмысленные истерики, для Мэя было способом обратить на себя внимание, пускай и не самым красивым. Масатоши множество раз выступал между ними буфером — его обязывала как позиция на поле, так и должность капитана, — и поэтому прекрасно знал мнение обоих друг о друге. Тренеру Кунимото могло не нравиться эгоистичное поведение Мэя, но его бейсбольные таланты тот оценивал крайне высоко и был готов с ними работать, но в своей собственной манере. Мэю же казалось, что раз тренер не поёт ему дифирамбы, значит, считает недостаточно хорошим питчером, и плевать он хотел, что услышать от Кунимото "молодец" уже было невероятной похвалой. По большей части желание доказать, что он этих самых дифирамб достоин, играло Мэю на пользу, но иногда, особенно после крупных провалов, ему нужно было напоминать, что тренер не собирается при первой же удобной возможности списывать его со счетов. Что вообще никто не собирается. — Кунимото уверен, что ты справишься, Мэй, поверь мне, — твёрдо повторяет Масатоши. — Иногда ты бесишь всех и его в том числе, но в твоих способностях он никогда не сомневался и вряд ли будет. Как и все остальные парни. И хотя сейчас ты не в лучшей форме, команда всё ещё нуждается в тебе, поэтому не заставляй их ждать слишком долго. — Я и так знаю, зачем ты мне это говоришь? — растеряв напускную бодрость, раздражённо спрашивает Мэй. Масатоши косится на него и глубоко вздыхает. Криво-косо, но они на удивление быстро доходят до главного. — Потому что это мой долг, — он переплетает пальцы и крепко сжимает их. — Я обязан был сделать это ещё в прошлом году, и тогда, возможно, ты бы вернулся в форму быстрее, чем к зиме. Он хмурится, смотря вниз, на свои руки. — Если бы я исполнил долг капитана и кэтчера и не оставил тебя в одиночку разбираться с последствиями проигрыша... — Масатоши цыкает, не зная, как правильнее сказать, что тогда повёл себя как слабак и что до сих пор чувствует за это вину. Год назад они с Мэем ещё не были настолько близки, поэтому он не особо понимал, что делать, когда того накрывает эмоциями, и поэтому пытался держаться в стороне. Но это было не правильно. Пускай тогда они ещё не были друзьями, но они уже были партнёрами, связкой. Масатоши был сэмпаем и должен был продолжать пытаться достучаться до Мэя, а не покорно оставить его в покое после первого же брошенного из-за двери "Уходи". В этот раз у него есть шанс сделать всё как надо, и он не собирается его упускать. — В том году сразу после проигрыша на Кошиэне я показал себя не лучшим сэмпаем, а в этом... а в этом, даже если я больше не твой капитан и не партнёр, я всё ещё твой друг, поэтому заставлю твою голову нормально работать, хочешь ты того или нет. Словами или подзатыльником — выбирай сам. Воцаряется тишина, и чем дольше она длится, тем более некомфортно чувствует себя Масатоши, потому что посмотреть на Мэя он пока не решается, а по молчанию сложно понять, что тот думает о всём сказанном. — Маса-сан, — наконец тихо бормочет Мэй, и Масатоши будто отмирает, резко поднимая на него взгляд. — Ого. — Что "ого"? — с долей раздражения спрашивает он. — Не знал, что ты всё ещё думаешь о прошлом годе. — Ты тоже всё ещё думаешь о нём, — защищается Масатоши и кривится, когда на лице Мэя появляется улыбка. — Какого чёрта ты веселишься? Что смешного? — Ничего. Просто ты беспокоишься обо мне. — Конечно, идиот. Зачем бы ещё я сюда пришёл? Мэй опускает руки, затем садится рядом на кровать и приваливается к боку. — Я думал, тебя попросил тренер. Врёт. Не нужно много ума, чтобы понять, что Мэй так не думал. Во-первых, Кунимото не из тех, кто использует эту тактику, а во-вторых Масатоши не стал бы врать о таких вещах. — Я два раза сказал, что никто меня не просил, ты вообще чистишь уши? — ворчит он, чтобы разрядить атмосферу, но Мэй не поддерживает попытку. Он кладёт голову Масатоши на плечо и глубоко вздыхает. — Я больше не могу играть так, как раньше. Ну, это было очевидно с того момента, как сформировалось новое бэттери. — Что сказал тренер? — меняет тему Масатоши, потому что к предыдущей ни он, ни Мэй не могут ничего добавить. Он примерно представляет, в чём была главная претензия Кунимото, но ему интересно подтвердить догадки. Мэй ёрзает и, надув губы, говорит: — Ты его любимчик, Маса-сан, он сказал, что ты был хорош и держал на себе всю команду. И что мне надо повзрослеть. — Тебе действительно надо повзрослеть. — А ты действительно держал на себе всю команду, — ехидничает Мэй. — Я и так это знаю, ясно? Просто это не так-то легко. Он сказал, что мне нужно занять твоё место и сплотить всех, и это может и звучит круто, но на самом деле больше пугает, чем радует! Мэй резко замолкает и Масатоши может чувствовать, как он напрягся всем телом, раздражённый собственными словами. Чтобы Нарумия Мэй, первый питчер Канто, принц Токио и драгоценный ас Инаширо вслух заявил, что ему страшно? Да никогда! Но вот только что он сказал это и даже не торопился брать признание назад. — Это одна сплошная ответственность. У меня даже не будет времени, чтобы отдохнуть от неё и поиграть в своё удовольствие, — недовольно добавляет он, и теперь уже Масатоши не может сдержать улыбку. Ему понятно беспокойство Мэя, но он считает, что тот волнуется неоправданно сильно. — Мэй, может ты не осознаёшь этого, но ты уже умеешь сплачивать вокруг себя команду, — Масатоши наклоняется вперёд, чтобы посмотреть ему в глаза. — Когда ты ведёшь себя не как капризный ребёнок, почти все к тебе прислушиваются. — Но, может, в этом и проблема? В том, что я хочу, чтобы было весело, а быть взрослым — скучно. Масатоши невольно задаётся вопросом: было ли ему скучно в роли капитана, клинапа и кэтчера? Если рассматривать понятие “скука” с точки зрения наличия свободного времени, тогда точно нет. — Вряд ли тебя заставят работать со статистикой и отсматривать матчи. В остальном всё не так плохо, — обтекаемо говорит он. По крайней мере у Мэя не будет персональной занозы в заднице, какая досталась ему, так что его взрослая жизнь должна оказаться чуть более сладкой. — И ещё кое-что. — Что? — вопросительно косится Мэй, и Масатоши качает головой, думая, какой же он невыносимый, но при том насколько они стали близки за последний год. — Может, я уже не в команде и не капитан, как ты великодушно заметил… — Боже, я сказал это, просто чтобы ты разозлился и отстал! — тараторит Мэй. — ... но опыта и мозгов, у меня явно побольше, чем у некоторых в этой комнате, поэтому… — Подумать только, на целый год! — ...если ты не будешь знать, что делать, — Масатоши останавливается, ставя дополнительный акцент на том, что собирается сказать. — Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, Мэй. Не будь тупым и упрямым, не отсиживайся под одеялом, просто дожидаясь, когда тебе станет ужасно скучно. — Я не отсиживаюсь. — А как это ещё называется? — Восстановление сил, — бурчит под нос тот. — И вообще, хватит уже говорить так, будто тебе под девяносто, о, умудрённый жизнью!... Эй! Какого чёрта?! — Я же сказал, что либо слова, либо подзатыльники, и раз ты не слушаешь, остаётся только одно, — Масатоши отстраняется, чтобы посмотреть на Мэя в упор. — Вес ответственности, которая ляжет на твои плечи, вполне тебе по силам, понял? — Да я и сам это прекрасно знаю. В мире вообще нет ничего такого, чего я бы не смог преодолеть, — вздёргивает он нос, и Масатоши закатывает глаза. Вот придурок. Но, судя по искреннему энтузиазму, с которым Мэй начинает перечислять свои неоспоримые плюсы, легче ему всё же становится. Чтобы раздуть пожар эгоцентризма, порой нужно так мало. Масатоши почти пропускает момент, когда монолог Мэя сходит на нет, и он отворачивается в другую сторону, понижает голос и начинает говорить совершенно другим тоном. — Знаешь, Маса-сан, я очень рад, что ты был со мной в одной команде. Даже если ты считаешь, что поступил как-то неправильно после нашего прошлого вылета с Кошиэна, для меня ты был лучшим. И я всегда буду помнить, что могу на тебя положиться, поэтому если мне встретится что-то, с чем трудно справиться, — я приду с этим к тебе. — Только не тяни до последнего, — хмыкает Масатоши и привычно кладёт ладонь на светлую макушку. — Замётано. Но что-то мне подсказывает, ты ещё пожалеешь, что подписался на это, — широко улыбается Мэй. — Ты только что говорил, что можешь справляться со всем сам. — Могу и хочу — это разные вещи. С тобой веселее, потому что ты очень смешно бесишься. — А с тобой!.. — недовольно начинает Масатоши, но спотыкается о фразу, потому что не знает как её продолжить. Сказать, что с Мэем не весело, было бы огромной ложью. — С тобой… — Со мной — незабываемо, — важно поддакивает тот, и почему-то Масатоши не может возразить.