Час прощаться и прощать

Осенний холодок. Пирог с грибами. Калитки шорох и простывший чай. И снова неподвижными губами Короткое, как вздох: «Прощай, прощай». Б. Окуджава "Прощание с осенью"

Гермиона ненавидит осень. За окном — октябрь стряхивает с ветвей деревьев последние листья, что никак не желают опасть, усеивая землю мертвенно-багровым ковром. Небо затянуто выцветшее-серыми тучами уже неделю, но за все это время не пролилось ни капли дождя. По ногам тянет холодком — дверь, оказывается, неплотно закрыта, вот и сквозняк. В небольшом загородном домике дверь деревянная и не всегда хорошо закрывается, протестующее скрипя давно не смазанными петлями. Гермиона плотнее кутается в плед, забирается на плетеное кресло с ногами, чтобы сквозняк не холодил и без того замерзшие ступни. На столе — еще с утра не тронутый никем пирог с грибами. Его приготовила Луна — Гермиона так не умеет. Еще год назад, когда они только начали жить вместе, неожиданно выяснилось, что у Луны множество весьма полезных умений — например, она потрясающе готовила. Правда, по какой-то неясной иронии, большую часть блюд, как тот же пирог с грибами, Гермиона просто терпеть не могла. На столе — чашка с простывшим чаем, все еще отдающим пыльному холодному воздуху аромат яблок, шиповника и гибискуса. Весь день сегодня — выстывший и выхолощенный, блеклый старым полотном. Блеклые листья, устилающие крыльцо, блеклое в своей непроглядной серости небо, блеклая — а некогда такая живая и теплая — Гермиона. Гермионе кажется, что едва слышно шуршит об осенний ковер открывающаяся калитка — и девушка вскакивает, не обращая внимания на упавший плед, выглядывает в окно, но нет, это просто ветер, всего только ветер, а не решившая вернуться Луна. Сбежавшая… Нет, просто исчезнувшая иллюзией и наваждением сегодня утром Луна. Да и была бы только миражом и эфемерной фантазией, если бы не безусловно настоящая, забытая ей — а может, намеренно оставленная — любимая заколка. Которая сейчас держит в свободном пучке непослушные каштановые пряди Гермионы. Гермиона не задается вопросом «Почему?», так как сразу возникает закономерный вопрос «А какой смысл?». Гермиона никогда не понимала то, что нельзя логически обосновать. То, что не является рациональным. Луна была живым воплощением всего того, что всегда было непонятным Гермионе — алогичная, иррациональная, неправильная для продуманного и четко выстроенного мира Гермионы, но такая живая — единственная живая в нем. С сегодняшнего утра — считая саму Гермиону. Гермиона всегда была эдакой Матерью Терезой — и эльфов от рабства спасет, и мальчишек своих непутевых за их выходки простит, и списать даст — чтобы не пропали Гарри и Рон под завалами двоек. Умение прощать ей пригождалось всегда — и всегда было ее проклятием: в мелочах и не только. Губы сжать до побеления, до дрожи — но понять, помочь, простить, не бросить. Гермиона думает, что ей не за что прощать Луну, — думает, что ушла она потому, что не может жить в простом и логичном, лишенном эфемерности и таинственности мире, в котором живет сама Гермиона. И что она виновата в этом сама. Луна уже не вернется — это ясно, как божий день, но, Мерлин, кто бы знал, как сложно это принять… За год жизни с Луной, и еще год, проведенный вместе до этого, Гермиона поняла, что обречена. Что Луна уйдет, а она, Гермиона, останется — опустошенная и неживая, потому что все тепло свое она отдала той, в которую позволила себе — в кои-то веки безрассудно — влюбиться. Вместе с подступающими к горлу слезами, на судорожно вырывающемся из груди коротком выдохе Гермиона шепчет: «Прощай, прощай…» Первое, как убеждение самой себя, что ей все же есть, за что прощать Луну, а второе — как то неизбежное, чего она ждала и боялась два года. Часа — прощаться и прощать.