Важнее жизни

Акутагава уже больше десяти минут пялится на свое отражение в зеркале. То, что он видит парню явно не нравится, это понятно по привычно нахмуренным бровям. Рюноскэ уже давно заметил, что он слабее других детей. Слишком тонкие запястья и щиколотки, выпирающие ребра, пытающиеся порвать натянутую на них бледную кожу, острые коленки, обклеенные пластырем. Он был угловатым и хрупким. Если бы не Расёмон, Рюноскэ, наверное, не пережил бы и дня на улице. Он был слишком слабым, не говоря уже о похеренном к чертям здоровье. Казалось, что создавшая его сила (вселенная, космос, бог, высший разум, Акутагава не знал, что именно) изначально не планировала надолго задерживать его на этом свете. Он всегда чувствовал себя ошибкой, сбоем в программе, кем-то лишним. Однако мириться с этим Акутагава никогда не собирался, упрямо продолжал выхаркивать остатки своих истерзанных уличным холодом легких, глотал кровь (она имеет такой железно-солоноватый привкус), подымался на дрожащие ноги и отчаянно цеплялся за жизнь. Он сам не понимал, зачем это делает, кажется просто от злобы и отчаяния. Раз мир его ненавидит, Акутагава не собирается поджимать лапки, скулить и спокойно умирать, захлебываясь жалостью к себе. Нет! Он не доставит ублюдочной вселенной такого удовольствия! Не мечтайте. Тут Рюноскэ решил, что пора бы оторваться от созерцания гематомы на левой щеке, и потянулся за перекисью и пластырем. Акутагава ненавидел себя и свое тело, проблема была большей частью даже не во внешности. На прозрачной бледной коже слишком легко расцветали фиолетовые или сине-зеленые гематомы, порезы и открытые раны долгими неделями отказывались заживать, а тонкие кости слишком легко ломались, как ветки сухого дерева. Ранку очень запало, мальчик ещё больше нахмурился, но плакать не собирался. Почему-то в этот момент его лицо приняло надменное выражение, непонятно что и кому он хотел сейчас этим показать или доказать. В комнате кроме него никого не было. * * * Несмотря на все беды, жизнь в мафии была намного лучше, чем в трущобах. И пускай синяков и ссадин на теле парня меньше не стало, пускай количество всевозможных увечий только возросло, пускай. Зато у него впервые в жизни появилась цель, смысл. Появился Дадзай. О, знали бы вы какая буря бушевала в маленькой душонке. Да, наставник был жесток, казалось, что он презирал Акутагаву, считал нерадивого ученика жалким и бесполезным, это было больно, больнее побоев и сломанных костей. Но важно было другое. Дадзай его заметил. Безразличие намного хуже ненависти и презрения. Рюноскэ до сих пор видит это в кошмарах. Ему шесть лет. Это его первая зима на улице. Он судорожно сжимается спиной в стену и обнимает свои тощие коленки покрасневшими от холода пальцами. Его бросает то в жар, то в холод, его трясет. Голова раскалывается. Глотку дерет. И тут он чувствует, что не может дышать. Во рту металлический привкус. Чтобы вздохнуть нужно открыть рот, но он заполнен отвратительной липкой кровью. Недостаток кислорода сводит с ума. Ему страшно, дико страшно, он хочет кричать. А вокруг люди. Люди. Много людей. Мышиного цвета пальто и мертвые лица быстро мельтешат перед его сгорбившейся фигуркой. Горящие ужасом серые глаза пытаются поймать чей-нибудь взгляд. Если бы Рюноске мог открыть рот, он бы кричал. Но никто даже не повернул голову в его сторону. А если и поворачивали, то смотрели сквозь, как на призрака, как на мусор. В этот момент мальчик понял, чего стоят люди. Всем на всех плевать. Он один. Никто не поможет. И так будет всегда. Сколько бы ты не кричал, никто не услышит. Тут он не выдерживает. Скручивается в приступе режущего внутренности кашля. Серая земля перед ним окрашивается красным. Но Акутагава этого уже не видит, он лишился чувств. Первым человеком, посмотревшим на Рюноске, а не сквозь него, стал Дадзай. Казалось он увидел его горящую душу. Увидел его отчаянно жаждущее непонятно чего сердце. Увидел всю боль, весь страх и всю решимость. Дал одинокому дикому мальчишке шанс, а Акутагава взамен отдал наставнику свою душу и сердце, отдал всего себя на вечные времена. * * * Ацуши крепко-крепко сжимал руку Дадзая. Как же здорово было идти по солнечной аллее, как же прекрасно пахнет весна. Ацуши был счастлив распрощаться с ненавистным приютом, больше никто и никогда не запрет его в этой ужасной клетке и не заставит вбивать гвозди в ногу. От воспоминаний мальчишку передернуло. Дадзай ласково погладил его по голове, Накаджима чуть ли не заурчал от такого. Этот улыбчивый парень с красивым лицом был его спасителем. Ацуши помнит, это был очередной серый день, его сырую темницу окружала привычная тишина, капли стучали о холодный пол, как вдруг мальчик услышал чьи-то шаги на лестнице. Он вздрогнул, когда различил голос директора. — Вы хотите забрать его прямо сейчас? — услышал Ацуши. Чего? Забрать? Кого? Меня? Куда забрать? Сердце юного тигра ушло в пятки. — Мафия не привыкла терять время! — Накаджима буквально услышал улыбку в этом бодром голосе. Мафия??? А сейчас вот стало страшно . Когда посетители подошли к месту заточения, Ацуши увидел совсем молодого человека. Густые каштановые кудри, уверенная осанка, бинты на лице и по всему телу, кровожадная улыбка и задорные глаза , точнее один глаз , нескрытый повязкой. — Привет, Ацуши-кун, отныне я буду твоим новым наставником, можешь называть меня Дадзай-сан, а теперь ты пойдёшь со мной — спокойно произнёс парень с мягкой улыбкойхх. И вот теперь Ацуши идёт с Дадзаем на свою первую тренировку в качестве юного мафиози. — Не волнуйся, Ацуши-кун, мафия — это такая большая семья! Всё будет в порядке. Я даже уже нашёл тебе напарника. Постарайтесь поладить. Если честно, то Накаджима всегда мечтал иметь хоть кого-то близкого, быть связанным хоть с кем-то. Казалось, в приюте его все ненавидели. Мафия, так мафия. Он всё равно будет благодарен людям которые его спасли, сделает всё, что в его силах, чтобы быть полезным. Тем более скорее всего ему придется сражаться с преступниками, а не с обычными людьми… Так он успокаивал свою совесть. Больше всего мальчика соблазняла мысль о напарнике. Интересно подружатся ли они? Каким он будет? Ацуши всего трясло от волнения.