Consolation

Ты чертов эгоистичный ревнивец! Не хочу тебя видеть… Не смей прикасаться ко мне! … нет! не подходи… ты мне отвратителен… Холодные капли хлестали будто кнутом стоящего у закрытой двери мужчину, заставляя его дрожать всем телом. Одежда насквозь промокла, он скребся словно побитый щенок по полированному дереву в надежде, что хозяин дома всё-таки откроет. Ты мне не нужен, если ты будешь таким! Всего несколько последних слов, и его и без того нестабильный мир начинает рушиться. Не нужен… не нужен… Стоит зажмурить глаза, как это страшное слово, будто издевательски начинает напоминать о себе голосом самого дорого человека. Если он вообще теперь есть этот самый человек. С тяжелым вздохом прислонившись лбом к мокрой поверхности двери, он делает ещё одну попытку постучать, но стук выходит таким слабым и еле слышимым, что кажется будто хозяина этой дрожащей влажной от проливного дождя и покрытой гусиной кожей руки покидают последние силы. Сам виноват… Ты всегда сам виноват…— твердит жестокая совесть, заставляя желудок сжиматься в тугой комок. Он не твоя собственность. Он — личность. Не вещь! Человек! Он имеет право общаться с кем захочет, а ты просто выставляешь себя посмешищем. Да-да, чёрт возьми! Он знает это. Знает! Знает и помнит слова обещания, которые не смог сдержать. Но как тут сдержишь, когда нахальные руки этого сопляка так и порхали по спине Джима, а тот, вместо того, чтобы отступить на шаг, улыбался и даже над чем-то смеялся, смотря этому паршивцу в глаза? И вроде бы, ну что тут такого? К нему и раньше подходили парни и обнимали, и предлагали выпить, а некоторые смелые сразу без стеснения звали провести ночь вместе. Это бесило… очень… А сколько скандалов было? Сколько пьяных криков? Но Джим прощал, всегда прощал и уверял, что все эти флирты ничего не значат. Брал его за руку и нежно целовал каждый пальчик, готовый сжаться в кулак и сломать нос любому, кто смеет посмотреть на него по-особенному. И эти шоколадные глаза, застеленные сначала пеленой ревности, начинали прищуриваться от удовольствия, от ощущения тёплых мягких губ, и всё это переходило в виноватый шопот последнего, искренние извинения и жаркую ночь после. Но время шло, а Фредди не менялся: по-прежнему продолжались упреки и какой-то нездоровый контроль, сопровождающийся бесконечными звонками в течение дня. Но у всего есть предел. И Джим этого предела достиг в последний их вечер, когда оттаскивал слегка нетрезвого Фредди от своего давнего приятеля, что зажимал ладонью рассеченную губу. Влажный кашель вдруг разодрал горло, отзываясь какой-то болью в легких. Ветер стал холоднее, а дождь, кажется, стал ещё сильнее, начав больнее хлестать беззащитную спину. Оттолкнувшись от двери, Фредди обнял себя руками, начав носком ботинка постукивать по злосчастной двери. Кажется, даже она была настроена против ночного гостя. Но внезапно что-то щелкнуло. Вздрогнув от неожиданности, обладатель больших и, в данный момент, красных и виноватых глаз уставился на дверную ручку, которая, кажется, начала поворачиваться. Оставалось только одно — молиться, чтобы эта дверь снова не захлопнулась, оставив его на растерзание безжалостной ночи. Нервно облизав холоднючие губы, Фредди приготовился сделать всё возможное, даже упасть на колени, если потребуется, только бы его выслушали и не прогнали. Но дверь открылась, и все слова застряли где-то в горле, выпустив наружу лишь сдавленный хрип. Джим застыл, всматриваясь в промокшее нечто. В этом сутулом, дрожащем, не способным вымолвить и слово было сложно узнать ту эксцентричную звезду, что заставляла купаться в экстазе огромные стадионы. Сильная хватка на запястье, рывок вперед и вот уже вместо промозглой ночи, тело окутывает приятное тепло и полумрак прихожей. Только почему-то от этого становится только холоднее. Фредди видит взволнованный взгляд Джима с каплей злости, видит, как шевелятся его губы, но произносимых слов не слышит совершенно. Возможно, слов, которые в данный момент окончательно ломают его душу. Ну и пусть. Он готов позволить им убить себя, только чтоб эти руки не покидали его плеч. Потерявшись в смеси холода и горячих прикосновений пальцев, Фредди упустил момент, когда они успели добраться до ванной комнаты, и теперь он наблюдал, как набирается ванна, от которой валит густой пар. — … ты… раз…ться…бу…ешь? — Что? — прохрипел Фредди, наблюдая из полуопущенных ресниц, как, склонившись, Джим поворачивает кран, закрывая воду, берет какую-то небольшую бутылочку и в тот же миг комната наполняется цветочным ароматом, который с наслаждением вдыхает всё ещё дрожащий Фредди. Ему показалось, у него что-то спросили, но он так глубоко ушел в себя, наблюдая за бликами в воде от настенного светильника, что не был уверен, что именно его спросили, если вообще спрашивали. Выпрямившись и повернувшись, Джим окинул внимательным взглядом обнимающего себя незваного гостя. Тяжело вздохнув, он сделал шаг навстречу. — Я говорю, ты раздеваться будешь? Или у тебя есть непреодолимое желание заболеть? Фредди поёжился. Хоть голос и звучал мягко, но он уже достаточно его изучил, чтобы услышать там плохо скрываемые недоброжелательные нотки. Человек перед ним, как бы сейчас любезен он не был, явно не очень желает его видеть. Трясущимися пальцами, он начал пытаться расстёгивать пуговицы напрочь промокшей рубашки, что словно вторая кожа прилипла к телу, доставляя неприятные ощущения. Джим, не отрываясь, смотрел за этими жалкими попытками вынуть хоть одну пуговицу из петельки. Нет, так дело не пойдет. Решительно приблизившись, он оттолкнул руки, в два счета расстегнув и спустив ткань с плеч, и кинул её на плиточный пол. Наблюдая за манипуляциями своего теперь, наверное, экс-возлюбленного, Фредди вполуха слушает нравоучения: как можно быть таким безалаберным идиотом, чтобы в такую погоду выйти почти раздетым… о чём только думал? О тебе…— хотелось ему ответить, но смолчал. Он волнуется за него, значит, возможно, не всё потеряно. Это предположение даже способно выдавить улыбку на бледном лице, а рука сама собой тянется и едва заметно касается волос… такие мягкие, что хочется поглубже зарыться в них. Но поднятый предупреждающий взгляд губит эту идею на корню, и рука покорно опускается. Дальше поддалась пряжка ремня, но пальцы вдруг останавливаются. — Сам справишься? Сил отвечать нету. Кажется, долгое стояние под дверью в проливной дождь всё же дает о себе знать. Слабый кивок, и молния джинс разъезжается, а ткань приспускается с бедер, дальше дело за бельем, которое тоже отправляется в кучу вещей на пол. Джим помогает ему забраться в ванну, где Фредди расслабленно погружается в такую желанную обжигающую теплоту. — Вот и славно. Ты пока отогревайся, а я тебе чаю приготовлю. — Подожди, — успев схватить Джима за рукав ночной рубашки, слегка потянул на себя, — почему ты это делаешь? Ты мог меня просто выставить? — Не хочу становится виновником твоей смерти, если ты заболеешь и умрешь от воспаления легких. Ответ как-то болезненно полоснул и так раненую душу. Фредди нахмурился — не такой ответ он желал услышать. — Грейся, — был ему последний ответ, и мягкая ткань выскользнула из пальцев, а потом и вовсе послышался звук закрывшейся двери. Слезы горечи и ненависти на самого себя уже наполнили глаза, но им не дают пролиться. Крепко зажмурившись, Фредди ныряет под воду. Он всё испортил. Теперь точно. Джим заботиться о нём сейчас из чистой вежливости. Потому что характер, потому что по-другому он не может. Он поступил бы точно также с любым другим человеком. А сейчас… сейчас он начинает возводить стены между ними, Фредди это видит, чувствует, и, сколько ещё времени он будет одарен его заботой, никто не знает, может быть, это в последний раз и завтра они уже станут чужими друг другу. Что ж, наверное, так тому и быть. В таком случае, он сейчас в сотый раз попросит прощения и уйдет. Не нужно навязываться человеку, которого он за всё время отношений обижал бесчисленное количество раз. И так доставил кучу проблем. Можно было бы конечно попытаться поговорить, что-то объяснить, но смысла в этом он не видит: слов нужных нет, в горле стоит ком, который душит и не дает дышать, да и сам Джим уже вряд ли поверит хоть единому его слову. Вынырнув, Фредди тянется за полотенцем на бортике. Аккуратно выбирается, становясь ногами на бежевый пушистый ковер и обматывает его вокруг бедер. Сердце вдруг подпрыгивает, когда дверь ванной открывается. — Уже всё? — спрашивает вошедший, облокотившись об дверной косяк. Как же хочется подойти и обнять. Зарыться носом в такую родную шею. Нельзя. — Да. Спасибо тебе. — Я тебе уже постелил. Ляжешь в моей спальни, я посплю на диване. Эти слова режут не хуже ножа. Фредди сглатывает, еле выдавливая из себя слова: — Не стоит. Не хочу стеснять тебя. Я лучше пойду. Джим тяжело вздыхает, потирая пальцами глаза. — Фредди, я зол, очень зол, но мы не чужие друг другу люди, ты можешь остаться у меня, а утром уехать. На улице дождь, вся твоя одежда испорчена. — А что если… — он замолкает, не в силах посмотреть на стоящего перед ним человека, — что если я не хочу уезжать? Тишина… Он знает, что это неправильно, что не имеет права просить о чем-то, у него был шанс, но он упустил его, разбив вдребезги все надежды о лицо того парня, который, как выяснилось позже, был бывшим партнером Джима, с которым он остался в дружеских отношениях, а тот в свою очередь уже пару лет был счастлив с другим человеком. После таких скандалов самому себе хочется по лицу заехать. — Иди в постель, — наконец шепот у двери. Фредди поднимает взгляд, но там уже никого нет. В спальне темно, лишь свет пробивается из ванной комнаты, и молния отражается в не зашторенном окне. Джим ставит дымящуюся кружку ароматного чая на прикроватную тумбочку и попутно забирает свой халат из кресла, поднося его остановившемуся на пороге Фредди. — Возьми на случай, если будет холодно. Мне больше нечего тебе дать. Одежду твою я брошу в машинку. — Спасибо, — едва слышно произносит он, но, так и не взяв халат, делает шаг на встречу и на свой страх и риск касается чуть сжатых губ. Джим не отвечает, лишь сильнее сжимает губы, но и не отталкивает. Фредди знает, что не должен, что нельзя, всё напряженное тело возлюбленного ему об этом говорит, но продолжает касаться губ, которые никак не откликаются на его прикосновения. Тогда он целует уголки губ, движется по подбородку к уху, покрывая весь путь невесомыми поцелуями. Джим сглатывает, а его до этого чуть протянутая рука с халатом, безвольно опускается вдоль тела. Он делает шаг назад. — Может быть хватит? — шепчет он, а в глазах стоит непролитая боль. Как же он любит, любит эту чёртову эгоистичную звезду. Но он устал терпеть его характер, глупую ревность и обещания, что исправится. Это бесконечно тяжело любить такого человека, как он. — Прости, — так же тихо отвечает он и скрещивает их пальцы в замок. Халат падает к ногам обоих. Джим слегка сжимает их пальцы и снова делает шаг, но только теперь на встречу, смотрит так, словно может пожалеть об этом в любую минуту, и он пожалеет, знает, что пожалеет, но пусть это будет что-то вроде прощального жеста. Многие пары говорят «прощай» на словах, а он скажет это телом. И он уверен, что Фредди поймет это. Он как никто другой умеет понимать его без слов. Свет блеснувшей молнии в окне бликами отражается на телах целующихся мужчин, пробегаясь по их ногам, мягкому ковру и прячась под кровать, словно стараясь не мешать. Каждый осторожный шаг приближал их к кровати. Руки несмело, будто впервые касаются друг друга. В этом поцелуе нет места страсти, нет какого-то обладания, подчинения, есть только нежность и щемящая тоска. Кровать встретила их с едва слышным скрипом. Опустив Джима на спину, Фредди аккуратно прижал его своим телом, перенося немного веса на согнутые локти. Он целовал и покусывал такую родную, такую теплую шею, зализывая места укуса, будто извиняясь. Рука блуждала под ночной рубашкой, поглаживая кожу, по памяти находя каждую родинку, каждое чувствительное местечко, где если правильно провести ногтем, то Джим блаженно выдыхал, выгибаясь в его руках. Вот и сейчас он судорожно впивался в спину Фредди, поджимал пальцы на ногах и постанывал от того, что тот провел ногтем возле его правой подмышки. Довольно необычная эрогенная зона, которая была обнаружена ими в первую их совместную ночь. Кажется эта находка стала удивлением для них обоих. Ведь до него, Джим и понятия не имел что настолько чувствителен в таком месте. Ненужная в данный момент одежда уже давно полетела прочь со своего обладателя. Теперь Фредди с ещё большим наслаждением прижимался к горячей обнаженной коже, спускаясь поцелуями к груди, поочередно играясь с каждым соском: один посасывая, другой слегка пощипывая и чувствуя, как извивается под ним Джим. Поцелуями от груди он спускался всё ниже, не оставляя без внимания чуть ли не каждый сантиметр тела, оглаживая руками живот, талию, бедра, добираясь до заветного места, которое уже давно требовало к себе внимания. Протяжный стон раздался в спальне, когда мягкие губы накрыли влажную набухшую головку члена. Фредди медленно погружал в рот немаленьких размеров член, прижимая его языком к нёбу, усиливая ощущения. Он не торопился, медленно лаская, рукой поглаживая мошонку. Джим стонал, пытаясь навстречу вскидывать бедра, но прижимающие его к постели руки определенно говорили, что этого делать не стоит. Оставалось только с ума сходить от дико медленных, но таких чувственных движений губ и языка, чувствовать, как по всему телу разливается жар, заставляя вставать волоски на затылке. Пальцы рук то сминали под собой простынь, то дотягивались до плеч и ласкающих тело рук, поглаживая их. Он чувствовал, что долго не сможет терпеть эту мучительно-сладкую пытку, кажется, Фредди тоже это понял, когда дыхание второго стало совсем обрывчатым и тяжелым, а пальцы с силой сдавливали его руки. Поэтому он выпустил невероятно твердый член из-за рта, начиная целовать внутреннюю часть бедер. Ноги тут же согнулись в колени, разводясь в стороны для ещё большей ласки. Своё собственное, уже болезненное возбуждение, Фредди пытался игнорировать. Сегодня не его ночь, поэтому вся ласка и нежность, на какую он только был способен, он подарит Джиму. Рука мягко опустилась и коснулась сжавшегося колечка мышц, на что Джим вздрогнул, ещё сильнее сжимаясь, но после нескольких успокаивающих поцелуев бедер и поглаживаний, всё же расслабился, позволяя откровенно ласкать себя. Потом вдруг приподнялся и схватил ласкающую его руку, беззаботно сунув два пальца себе в рот, начал их посасывать, не отворачиваясь от завороженных глаз, которые не мигая, с восхищением и диким желанием смотрели на него. Последний раз лизнув кончики пальцев, Джим вновь откинулся на подушки, тут же ощутив прикосновение губ к своим, за которыми последовал страстный глубокий поцелуй. Джим обнял и притянул Фредди к себе сильнее, ощущая как их члены, соприкасаясь, трутся друг об друга, заставляя их стонать в поцелуе. Пальцы тем временем ласкались о вход, пытаясь очень аккуратно один за другим протиснуться внутрь. Как же горячо и невероятно тесно. Джим медленно подмахивает бедрами и постанывает, а Фредди пытается не потерять остатки самообладания и не накинуться на такое желанное тело. Нет. Он спрячет глубоко все свои нужды и не причинит ненужной боли человеку, которым так дорожит. Совершая обратно поступательные движения пальцами, находя ту самую заветную точку, доводя партнера практически до оргазма, Фредди одновременно водил бедрами, касаясь члена Джима, ещё больше распаляя друг друга. Когда у обоих терпение уже закончилось, пальцы сменились внушительной, влажной от естественной смазки головки, приставленной ко входу. Сжав пальцы друг друга в замок и продолжая уже нежные поцелуи, Фредди начал медленно, очень медленно входить, боясь причинить боль, неудобства, раз за разом останавливаясь, давая привыкнуть партнеру к довольно-таки сначала неприятным распирающим ощущениям. Он целовал его нежно, успокаивающе, продолжая протискиваться внутрь, пока наконец не вошел полностью, тяжело выдохнув в поцелуй, борясь с неимоверным блаженством и диким желанием начать двигаться немедленно. Джим, сначала неприятно морщащийся от легкой боли, теперь постарался расслабиться и дал понять, вскинув бедра, что можно двигаться. Медленные и очень осторожные толчки поначалу, переросли в более активные, а стоны обоих становились всё громче и всё более неконтролируемыми, когда головка члена проезжалась по простате, унося обоих в неимоверный экстаз. Долго они продержаться не могли, первым достиг невероятно бурного оргазма Джим, когда член вновь ткнулся в заветный бугорок. Громкий стон, тело задрожало, излившись белесой горячей жидкостью. Фредди закончил сразу же, как почувствовал частое сжатие сфинктера, изливаясь внутрь любовника, обессилено падая на него сверху, утыкаясь в шею, находя часто пульсирующую жилку. Никто из них не знал, сколько прошло времени, погода продолжала не радовать, стуча тяжелыми каплями по стеклу, свет в ванной комнате так и остался гореть, просачиваясь в спальню через небольшую щель, где-то на стене тикали часы, в такт дождю нарушая тишину бегущими стрелками, совсем рядом под боком, лежа на руке, утыкаясь в изгиб локтя, доносилось тихое размеренное дыхание. Прикрыв глаза, Фредди слушал это дыхание, а в груди отчего-то щемило. За всю близость этой ночью, они не сказали друг другу ни слова, а были ли они нужны эти слова? Пожалуй, нет. Вся любовь какую они подарили этой ночью, сказала намного больше, чем какие-то ненужные слова. Хотя, пожалуй, есть всё-таки кое-что, что Фредди хотел бы сказать, что так давно было на его сердце. Погладив невесомо плечо любимого и закутав его получше в одеяло, он поцеловал его в макушку, плавно перейдя на висок, и тихо-тихо прошептал: я очень люблю тебя, мой хороший. Эти слова были произнесены впервые за всё время их отношений. Почему-то после Мэри, он ни разу не говорил этого Джиму, но сейчас чувствовал, что должен сказать, ведь он действительно чувствует это к нему. Может, сейчас не самый подходящий момент, но ничего, он скажет это ещё раз и ещё, и никогда не откажется от своих слов. Снова невесомо поцеловав Джима в висок, он уткнулся ему в затылок, засыпая, совершенно не подозревая, что тот вовсе не спал, когда шепот донес до него такие заветные слова.