Dumnezeu

      Зенин Наоя никогда не был особенным. Зенин Наоя был очередным талантливым представителем своего клана. Таким же как многие. Одна техника, не совершенствующаяся сотнями лет. Одни традиции. Все это со временем приедалось, хотелось чего-то принципиально нового… И оно было. Проклятие Небес обрушившееся на великий клан. Великий позор и… единственная причина жить и единственное развлечение для Наои. Зенин Тоджи, изгой клана, присутствие которого даже не замечают, игнорируют все, но не он. Слепое обожание давным давно перекрыло ему воздух и не давало спокойно думать. Наоя даже не знал, как все так обернулось. Он всего лишь жаждал немного чужого внимания. Немного чужого тепла. Одного взгляда печальных пустых глаз было достаточно, чтобы увлечь себя фантазиями на несколько долгих ночей, а потом вновь искать. Ловить. Лезть под руки, чтобы получить хоть что-то. Пусть и агрессию. Удар.       Когда он впервые оказался прижатым к стене Наоя и не понял. Он в очередной раз слепо выискивал внимания, поднырнул под чужую руку с клинком, явно мешая, и почувствовал удар в живот крепкой рукоятью. Стена помогла не упасть — или то было тело за спиной — но когда над ухом раздалось заветное: «что, крысеныш, тебе жить надоело?» — Наоя почувствовал, как ноги все же подкашиваются, а чужой голос приятным туманом оседает в сознании. В тот раз его отпустили, пообещав, что больше так легко он не отделается. А ему и не надо было.       Этот случай надолго засел у него в голове, дразня сознание. Всего пять слов в мгновение ока доводили Наою до тумана в голове и красного лица, когда он их вспоминал. Но этого было мало и в конечном итоге, его жажда внимания и слепое обожание вновь привели его к Тоджи. В этот раз лезть под меч не хотелось, пусть тот и был не настоящим, поэтому он только смотрел, как ребёнок прячась за приоткрытой дверью, сгорая от эмоций. Потерять Тоджи из виду, пусть и всего лишь на мгновение, не было хорошей идеей, но Наоя это понял только когда вновь оказался прижатым к стене сильным телом. Чужой запах так близко кружил голову, а шепот на ухо не делал ситуацию легче. Конечно, даже несмотря на все это, Наоя задергался в чужой хватке, тихо матерясь и понося Тоджи на чем свет стоит, приказывая немедленно отпустить его и вообще не трогать своими руками. Его. Самого Зенин Наою.       — Если ты заткнешь свой поганый рот, щенок, то может я и подумаю сделать что-то из того, о чем ты так активно меня умолял, — фраза была слишком грубой для Наои, он не привык к такому отношению к своей персоне, но то, кем она была сказана… Наоя невольно прикусил губу, а фантазия вырисовывала под закрытыми веками очередные картинки. Одно неосторожное движение в забытьи — и вот его руки уже крепко прижимают к стене. Тоджи выше. Тоджи шире в плечах и сильнее физически. Одной его руки хватает, чтобы удерживать запястья над головой, пока Наоя мечется в попытках то ли сползти ниже, к ногам, то ли прижаться к широкой груди, не обращая внимания на все нормы и мораль. Он неосторожно переставляет ногу, решая все же выбрать второй вариант, но удача ему не улыбается вновь: Наоя наступает на чужую ногу, за что получает тихое шипение.       — Мелкий сученыш, — Тоджи как змей тянет буквы, сильнее сжимает чужие руки, но ответом ему лишь служит тихий, почти едва различимый стон. Это выбивает мужчину из колеи, но всего лишь на мгновение, потому что следом у него на лице расцветает хитрая, но мерзкая ухмылка. Так вот зачем Наоя столько следил за ним. Это хорошо объясняло чужое поведение, поэтому, не сдержавшись, Тоджи хрипло рассмеялся.       — Вот он, наследник клана, скулит, как сука, на унижения и прижимается ближе к мужику, — еще один высокий стон не заставил себя ждать. Наое уже было сложно сдерживать себя, а последние крупицы самообладания полетели, когда широкая ладонь залезла под легкое кимоно, ослабляя пояс и спуская его с плеч. Место было проходное, их бы могли легко заметить, но Наое было плевать. Он дорвался до чужого внимания и только тихо скулил на каждый укус острых зубов, подставляясь все сильнее и стараясь прижаться телом как можно ближе.       В тот вечер Тоджи его отпустил. Доведя до исступления своими укусами и грубыми ласками он просто отшвырнул его от себя подальше, приказав убираться. Да, это был именно приказ. Строгий и властный он настолько отпечатался в больном сознании Наои, что всю последующую ночь воспроизвести его в голове не было проблемой, рассматривая все оставленные на теле метки. Хотелось продемонстрировать их всем, показать, кому он на самом деле принадлежит, чей он пес. Хотелось в открытую лезть под руки и выпрашивать внимания, есть с чужих рук и скулить от тяжелого ботинка, которым ткнули под ребра, но…       Но, конечно, все следующие дни Наоя кутался в одежду, стараясь скрыть всего себя от глаз клана, каждый день, будто бы случайно сталкиваясь с Тоджи, который не скрывал своего отвращения и презрения к нему. Оно сквозило во всем: во взгляде, в движениях, в мимике. Тоджи всегда смотрел открыто. Всегда высказывал свое мнение. Всегда был сильнее, даже без проклятой энергии в своем теле. Тоджи был кумиром для Наои. Объектом слепого обожания, недостижимого идеала, поэтому даже такое — много для него значило. Его замечают. Его выделяют.       После того дня многое изменилось. Тоджи действительно полагал, что его поведение, то, что он не собирается с ним возиться отрезвят Наою, заставят его успокоиться и переключиться на более важные дела, но все оказалось совсем не так. Теперь он замечал парня в два раза чаще. Он все так же путался под ногами, все так же лез под руки, старался заговорить. Игнорирование не помогало уже давно, это с самого начала был провальный план, но теперь… Сложно было удержаться и не воспользоваться возможностью, раз тот так хочет.       Тоджи не сдерживал себя, почти в открытую распуская руки. Наоя подныривает под его руку — тот мгновенно пользуется возможностью, подлезая широкой рукой под свободную одежду. Наоя просто следит за ним — что ж, тот обычно не достаточно внимателен, поэтому Тоджи ничего не стоит зажать его в углу. В коридоре или в общей комнате, выбивая стоны и собачий скулеж своими грубыми фразами и ласками. Конечно, Наоя всегда пытается вырваться — никто не смеет обращаться с ним подобным образом! — громко ругается и бесится, но это длится недолго, до первой фразы Тоджи, чтобы тот закрыл свой рот, иначе он заткнет его чем-нибудь другим.       Это развлечение. Изысканное развлечение на двоих, где один — вечная жертва в руках другого, но в ловушке собственного разума. Разум Наои затуманен, после каждого раза он только и может, что думать о чужом теле и руках, длинных пальцах, которые наверняка бы хорошо смотрелись в его рту и острых зубах, оставляющих россыпь темно-алых цветов на его коже. Ноги подкашиваются, почти каждый раз он молится никого не встретить, пока добирается до своей комнаты, где утыкается носом в подушку, которая так хорошо глушит его стоны и едва не трещит, когда тот сжимает и тянет ткань зубами.       Это похоже на одержимость, но Наоя не хочет от этого избавляться, усугубляя свое состояние. Теперь его зажимают куда чаще и каждый раз он теряет голову, пустыми ночами охотно, сам, становясь на колени и, повинуясь движениям широкой ладони в своих волосах, пошире открывая рот. Каждый раз он охотно стягивает с плеч любимую одежду, подставляется под все новые укусы и оскорбления, и позорно кончает, даже не касаясь себя, лишь преданно смотря в чужие глаза, в которых все еще читается только отвращение.       А Тоджи отыгрывается. Наоя сам пришел к нему, предлагая себя долго и настойчиво. Вся концентрация клана была в этом злобном мальчишке, который так охотно ластился к ударам и грубости. Это забавляло, а полное подчинение и собачья преданность возбуждала. Тоджи мог бы даже убить его — он не будет противиться, а может и сам как можно глубже насадится на проклятое лезвие, но пока…       Пока Наоя насаживается на его член, затыкая себя собственными пальцами. Выходит плохо, но он сам не хочет привлекать внимание. Если клан узнает… Конечно они его выгонят. Или убьют. Отец никогда не отличался здравомыслием и, кажется, это вполне передается по наследству. В глубине души Наоя все же не хочет скрываться. Они просто глупы! они просто слепы! — раз не видят, насколько силен Тоджи, раз не согласны с его, Наои, религией.       Мир плывет перед глазами в очередной раз, в комнате, кроме Наои, никого нет, Тоджи редко остается рядом. Холодно. Наоя кутается в легкий плед, на котором еще остался едва различимый запах чужого одеколона и представляет согревающие объятия. Всего лишь пару раз Тоджи оставался спать рядом, либо не выгонял его от себя. Это были редкие моменты незамысловатой близости, когда спящий мужчина крепко, словно плюшевую игрушку, прижимал Наою к себе, утыкаясь носом в шею или макушку. Спать в такие моменты было сложно, Наоя практически не шевелился и едва дышал, лишь бы не спугнуть, лишь бы побыть рядом с ним дольше, еще несколько часов иметь возможность касаться его и любоваться им. Иногда, он позволял себе касаться волос Тоджи, поглаживая и перебирая осторожно, словно дракон свои золотые монетки, вот только ни драконов, ни золота здесь не было. Лишь слепая, больная влюбленность.       Наоя понимал, что является игрушкой в чужих руках. Он держится лишь на прихоти Тоджи, на удовлетворении его потребностей, но этого было более чем достаточно. Конечно, тот никогда не звал его намеренно, наоборот, старался как можно чаще игнорировать его присутствие, но стоило Наое проявить чуть больше усердия, как чужая рука уже оказывалась под его одеждой, а сам парень медленно умирал внутри, плавясь от чужих, таких желанных касаний. Он бы не смел просить большего и скрывался столько, сколько потребуется, как верный пес ожидая приказов.       И приказ был. Первый и последний, молчаливый, когда Наою в очередной раз поймали на подсматривании. Тоджи был более груб, не скупился на выверенные удары, расплывающиеся космической чернотой по светлой коже. Возможно, он бы даже оторвал кусок мяса с чужого плеча, но пока ограничивался лишь укусами до крови, да крепкой хваткой на запястьях. Руки затекли и ныли, но Наоя и слова сказать не смел против. Его бог был зол или чем-то расстроен и он сделает все, чтобы тот чувствовал себя лучше. Грубые толчки в этот раз ощущались по особенному, а пальцы впивались в бока и бедра особенно сильно, уже сейчас оставляя небольшие синяки. Слезы текли против воли Наои, смешиваясь с кровью из носа и разбитой губы. Такое, особенное, удовольствие ему мог принести только один человек. Только один человек мог довести его до такого состояния.       Утро встретило Наою прохладой. Он не помнил, как уснул вчера, однако то, что он был в своей комнате значило многое. Тело болело, а одежда была безнадежна испорчена и вымазана в крови. Как и сам Наоя. За дверью и на улице слышалась беготня и шум. Конечно, это приводило в недоумение, ведь не много событий способно поднять на уши весь клан. Если только…       Первым делом, как только Наоя выбрался из своей комнаты, его отчитал отец за нерасторопность. Теперь, понять что произошло не составляло труда. Оружейная клана не досчитывалась оружия, ее даже не закрыли после кражи, а Тоджи пропал. Наоя почувствовал, что у него темнеет в глазах, но устоять на ногах, удержать лицо перед кланом он смог легко, второпях скрываясь с их глаз. То, что его просто использовали, не было новостью для принятия, но все так же хотелось выть от обиды. Наоя буквально физически ощущал, как внутри у него что-то ломается, а слезы медленно текут по щекам.