***
Он берет свои слова назад. Слушать мысли Итадори совсем не забавно. Это ад. День за днем мальчишка думает только об этом задумчивом черноволосом мальчике. О, эта толстовка подходит к его глазам. Синий так хорошо смотрится на Фушигуро. Его волосы становятся довольно длинными. Они в таком беспорядке. Это из-за изголовья кровати или ему так нравится? Будут ли они мягкими, если я проведу по ним руками? Ах. Ему нравится читать такие книги? Зачем? Почему? Они выглядят такими скучными. Однако он выглядит расслабленным. Складка между бровями исчезла. Чувак, у него такие длинные ресницы. И так далее, и так далее, и так далее. Сукуна скрипит зубами. Как кто-то может так долго думать об одном человеке? Сопляк не выказывает ни малейшего признака того, что сможет скоро прекратить свою одержимость. Неужели он забыл, что теперь они делят одно тело? За кого он принимает Сукуну? Свалка для ментального мусора? Прошло уже несколько недель. Месяц точнее. Возможно, даже вечность. Он не знает. Время течет по-другому, когда все, что он слышит, — это бесполезный лепет влюбленного подростка. Итадори лениво вертит карандаш между пальцами, читая буклет, объясняющий основы техник магического мира. Затем, поскольку Итадори не является и никогда не будет прилежным учеником, его следующая мысль не о шикигами, о которых идет речь на странице с диаграммами, а о проклятом голубоглазом мальчике. Есть ли у Фушигуро идеальный тип? Он никогда не говорит о таких вещах. Но, наверное, девушки, верно? Что-то тут же щелкает. Сукуна отстраненно думает, что это, должно быть, его рассудок схлопнулся. Удивительно, правда. Он не понимал, что ему еще есть что терять. — Ты должен был стать поэтом или бардом, — кипит Сукуна, появляясь на руке Итадори. Карандаш тут же падает. Итадори издает недовольный звук и хлопает Сукуну по губам. Не испугавшись, Сукуна снова появляется на его щеке. Он шипит: — Почему ты тратишь свое время, будучи магом? По крайней мере, если твои страдания будут выражены в стихотворной форме, вы сможете объяснить это тем, что это искусство. Я слышал, что художники всегда несчастные и подавленные. Почему бы тебе не попытаться сделать свою жалкую тоску прибыльной? Юдзи хлопает себя по щеке. Сукуна злобно щелкает языком. Итадори мгновенно вскрикивает: — Фу! — Он яростно потирает ладонь. Лицо морщится от отвращения, он ворчит: — Ты не можешь просто так облизывать людей! Это отвратительно! Он украдкой оглядывается вокруг, как будто в его спальне есть кто-то еще, прежде чем добавляет, понизив голос: — И я не страдаю! Сукуна усмехается. Он повышает голос и отвечает: — Конечно. И небо не голубое. Трава не зеленая. А ты вовсе не глупый. Итадори ерзает на стуле. Он подносит буклет к лицу, словно это усиливает иллюзию учебы. Он бормочет, обращаясь как будто к страницам: — Он мне не нравится в этом смысле. Сукуна хмурится. Парень такой дерьмовый лжец. Кого он вообще пытается обмануть? Буклет? Он говорит, его голос колючий и осуждающий: — А в каком тогда смысле? Как друг? Товарищ по оружию? Слишком поздно для самообмана, сопляк. Ты хоть понимаешь, как нелепо это звучит? — Он прищуривается и передразнивает, насмешливо повышая голос: — О, он так хорошо пахнет сегодня. Какой шампунь он использует? Он не будет возражать, если я брошусь в его объятия, как влюбленная девица? — Перестань подслушивать! — отвечает Итадори, его щеки и уши пылают. Он снова хлопает себя по щеке в тщетной попытке избавиться от Сукуны. — И я так не говорю, — запоздало он добавляет обиженным тоном. Ох уж этот чертов засранец. Как он смеет притворяться невежественным, когда Сукуна уже практически знает все увлечения и мелочи о Фушигуро? Раздражение накатывает огромной волной, Сукуна кричит: — Как будто бы у меня есть выбор! Почему ты не фильтруешь свои чертовы мысли? А еще лучше, перестань быть трусом и перестань страдать из-за парня! Ты думаешь громче, чем барабан! У меня есть дела поважнее, чем слушать, как ты целый день ноешь об этом мальчике! Итадори поджимает губы. Взяв карандаш, он яростно вертит его между пальцами. Он говорит раздраженно: — Какие другие дела? На самом деле тебе нечего делать. — Замысел мирового господства требует глубокой концентрации и спокойствия. Ты думаешь, я просто щелкну пальцами, и все эти ублюдки встанут на колени или умрут? — Сукуна делает паузу, а затем поправляется: — В общем, я хочу сказать, что мне хотелось бы услышать собственные мысли. Создание хаоса требует тонкости, которую никто из вас не ценит. Итадори моргает. Его пальцы неподвижны. Он медленно произносит: — Подожди. Что ты хочешь этим сказать? Сукуна? Эй, Сукуна!***
— Я так рада, что ты здесь. Действительно. Больше мне никто не верит. — Зачем ты благодаришь меня? Мы же сестры. Конечно, я всегда буду поддерживать тебя. Сукуна закатывает глаза. В самом деле, зачем она благодарит ее? Женщина предала ее и сама устроила весь этот беспорядок. Что же это за драма такая? Сюжет до глупости прост, а персонажи мучительно тупые. Что ж, искусство действительно имитирует жизнь, а люди поразительно глупы. Особенно эти двое. Открыв глаза в отметинах на щеках Итадори, Сукуна смотрит вниз, туда, где ноги Итадори и Фушигуро слегка касаются друг друга. Вот только сколько времени это заняло? О, почти половина проклятого эпизода, во время которого сопляк продолжал медленно приближать свою ногу. Жалкий миллиметр за жалким миллиметром. Сукуна закатывает глаза. Он все еще слышит, как Итадори жужжит ему в ухо, как комар, пока пытается решить, протянуть ли ему руку вдоль спинки дивана или нет. В таком случае, сопляк сможет собраться с силами, чтобы сделать это, только к концу серии, когда это уже будет совершенно бесполезно. Так, как я могу сделать это так, чтобы он не заметил? Он берет свои слова назад. Половины эпизода не хватит. Этому идиоту потребуется хотя бы еще одна полная серия, чтобы сделать что-то. Проецируя свои мысли вслух для Итадори, Сукуна резко перебивает: — На это больно смотреть. — Сериал не так уж плох, — мысленно отвечает Итадори, в его голосе слышится смущение. Его пальцы дергаются. Это спорно. Все зависит от того, достаточно ли умна героиня, чтобы перехитрить своих врагов, и достаточно ли решительна, чтобы отомстить за себя. Честно говоря, если к концу не будет хотя бы пяти смертей, то вся сюжетная линия пропадет впустую. И все же, Сукуна уточняет язвительным тоном: - На ТЕБЯ больно смотреть. — На меня? Что я сделал? Сукуна снова закатывает глаза. Он сухо отвечает: — Ты как раз таки ничего и не сделал. Просто обними его за плечи, если хочешь. Почему ты мучаешься из-за простого движения мышц на протяжение пятнадцати минут? Неужели тебе нужно столько же времени, чтобы посрать? Итадори крепче сжимает банку с содовой. — Тогда не обращай внимания! Это жутко. Сукуна фыркает: — Я вижу все, что ты делаешь, сопляк. И поверь мне, не по своей воле. Я предпочел бы видеть разлагающиеся трупы, а не твой нелепый брачный танец. Почему ты медлишь? — Фу. Не называй это так! Это звучит так странно, — Он делает глоток содовой. — И что ты имеешь в виду, говоря, что я медлю? О чем ты вообще? Должен ли он и это объяснять? Сукуна вздыхает. Устав от постоянной тупости Итадори, он лениво предлагает: — Вместо того, чтобы в сотый раз просить его посмотреть с тобой фильм, почему бы тебе не попросить его трахнуть тебя так, как ты этого хочешь? Итадори резко давится содовой и яростно кашляет. Сукуна с интересом наблюдает. Он ухмыляется, когда Фушигуро удивленно поворачивает голову к Итадори. Мегуми хмурится и предупреждает: — Пей осторожнее. В ответ Итадори снова яростно бьет себя кулаком в грудь. Алюминиевая банка громко хрустит в его сжатом кулаке. Фушигуро хмурится еще сильнее. Он протягивает руку и похлопывает Итадори по спине. Наморщив лоб, он спрашивает с беспокойством в голосе: — С тобой все хорошо? — Покачай головой. И веди себя как несчастная девица. Может быть, тебе стоит побарахтаться, как рыба? Я слышал, что это работает, — протягивает Сукуна. Он ухмыляется. Кому нужны ненастоящие телевизионные драмы, когда у него есть безнадежный идиот и безнадежно тупой роман прямо здесь? Сукуна лукаво добавляет: — Может ему сделать тебе искусственное дыхание, чтобы ты перестал страдать из-за него, как идиот. — Я в порядке! — Итадори кричит почти визгливым от паники голосом. Ладонь Фушигуро замирает на его спине. Юдзи мысленно шипит: — Уходи! Кроме того, это все. Мы больше не смотрим с тобой телевизионные драмы. У тебя появляются странные идеи. — Как скажешь, — медленно отвечает Фушигуро, хмуря брови. Растерянный, он убирает руку и снова поворачивается к телевизору. Итадори мысленно стонет. — Отлично. Теперь он считает меня странным. Спасибо тебе, Сукуна. Это твоя заслуга! — Ты безнадежный оптимист, если думаешь, что он раньше не считал тебя странным, — парирует Сукуна. — Кроме того, я уже упоминал, как громко ты думаешь? Очень, очень громко. Ты не можешь ничего от меня скрыть, — он делает паузу, а затем рычит, — на самом деле, ты вообще пытался? У меня уже голова болит от того, как часто ты разглагольствуешь о его способностях, глазах, руках, черт возьми. — Я… я не понимаю, о чем ты. Сукуна раздраженно цокает языком. — Опять самообман, да? Раз уж ты так безнадежен, может нам поменяться местами? Хм? И избавить нас обоих от боли твоего унизительного позора? — Сукуна делает паузу. Ха. На самом деле это неплохой вариант. Он может решить эту печальную отговорку на вечер кино за секунду. Тогда ему больше не придется страдать из-за этого проявления неумелости. А что еще лучше так это то, что безнадежная влюбленность наконец прекратится. Скривив губы в непристойной ухмылке, он требует: — Я чувствую себя великодушным. Я помогу тебе, сопляк. — Нет! Ты с ума сошел? Мы не будем меняться! Яростная мысль врезается в сознание Сукуны, каждый слог — как удар барабана. В ушах звенит. Сукуна морщится. Это дерьмовое, неблагодарное отродье. Даже когда он пытается помочь, этот идиот отказывается сотрудничать. Желание отомстить гложет его. Сукуна усмехается. Они же заключили сделку. Он может силой захватить власть, если захочет. Минуты будет более чем достаточно, чтобы разрешить подростковую глупость… С другой стороны, если он использует свой козырь сейчас, чтобы разобраться с подростковым упрямством, то кто тогда настоящий идиот? Сукуна хмурится. Черт возьми, глупость действительно заразна. Он коротко выдыхает и откидывается назад, чтобы посмотреть телевизионную драму вместо убожества, происходящего на диване. И поскольку злоба у него в крови, Сукуна ехидно комментирует: — Не воспринимаешь ли ты Netflix and chill слишком буквально? Итадори снова поперхнулся содовой. Сукуна самодовольно ухмыляется. Ах, сладкая, сладкая месть. — Я- ты- что? Откуда, черт возьми, ты знаешь эту фразу? Нет, нет, не важно. Не говори мне. Я не хочу этого знать. Ах! Ну вот и все! Я запрещаю телевизор с этого момента! Фушигуро снова похлопывает Итадори по спине и раздраженно говорит: — Прекрати пить эту содовую наконец! — Я… в порядке!***
Всплеск. Сукуна приоткрывает один глаз. Его пронзает раздражение. Как, черт возьми, этот мальчишка сюда попал? Он смотрит на Итадори, пробирающегося через окровавленную воду. Сукуна может быть самым страшным кошмаром каждого, ужасом всех ужасов, городской легендой страшных историй, но этот ребенок — аномалия всех аномалий. Никогда раньше он не ожидал, что сосуд будет противиться его командам и не выполнит свое предназначение — быть чертовым сосудом. Сукуна хмурится. И теперь упомянутая раздражающая аномалия, по-видимому, может войти на его территорию по своему желанию, как маниакальная белка с нулевым чувством самосохранения. Добыча должна знать свое место в пищевой цепи. Как же это раздражает. Сукуна нетерпеливо топает ногой и сухо произносит: — Разве я не говорил тебе не заходить сюда без моего разрешения? Это очень грубо. К его удивлению, Итадори не отвечает. Вместо этого мальчишка довольно угрюмо продолжает тащиться к возвышающейся груде костей. Алая вода громко плещется при каждом шаге его босых ног. Сукуна приподнимает бровь. Босые ноги? Он смотрит на мальчишку сверху вниз, его взгляд скользит по мятой желтой футболке и синим шортам. Ха. Поганец, должно быть, только что проснулся. Сукуна замирает, глядя в расфокусированные глаза Итадори. Если подумать, может он все еще спит? — Ты увлекаешься вуайеризмом, Итадори-кун? — Сукуна нарочито растягивает слова и медленно постукивает ногой по одному из черепов. Раздражает. Это отродье всегда так раздражает. Итадори не реагирует и на эту провокацию. Как будто не слыша, сопляк вдруг тяжело плюхается прямо в воду, не обращая внимания на то, как алое пропитывает его одежду. Итадори скрещивает ноги. Затем он испускает очень долгий вздох. Сукуна разглядывает его сгорбленную спину, глубокую морщину между бровями и беспокойный изгиб губ вместо беззаботной усмешки, которая всегда мелькает у мальчишки. Он хмурится и чувствует как раздражение распространяется по телу. Этот мальчишка пришел сюда хандрить? За что он вообще принимает его владения? Кабинет психолога? Раздражает. Раздражает. Так чертовски раздражает. Сукуна действительно должен уничтожить его, редкая возможность или нет. Конечно, будут и другие сосуды. Предпочтительно те, кто умеет уважать своих начальников. Ну, с другой стороны, многие, многие проклятия — наглые, безмозглые черви, которые любят пробовать свои силы против него, вместо того, чтобы корчиться под его ногами, где им и место. Сукуна хмурится. Похоже, он окружен сплошными идиотами. Пауза затягивается. Только повторяющийся шлепок его сандалии по черепу и нежная рябь воды отдаются эхом в воздухе. Сукуна скрипит зубами. Его гордость немного уязвлена тем, что он должен спросить первым. Такое чувство будто он… волнуется. Он ненавидит, когда его принимают за кого-то, кроме настоящего ужаса. Однако это его личное пространство, и досада от необходимости иметь дело с этим отродьем даже здесь раздражает его. Отбросив всякое притворство, Сукуна решительно спрашивает: — Почему ты здесь? Итадори вздрагивает. Он поднимает голову. Его глаза расширяются, когда он, наконец, замечает Сукуну, растянувшегося на троне поверх жуткой груды черепов и костей. В конце концов, она, по-видимому, не так уж похожа на гору, и не так сильно вселяет ужас, учитывая, как один розоволосый идиот может на самом деле спокойно взглянуть на него. Итадори моргает. Затем он безмолвно произносит: — Ох… Сопляк пожимает плечами. Он снова опускает голову и бормочет: — У меня бессонница. Замечательно. У этой белки нет ни сна, ни чувства самосохранения. В таком случае… Сукуна лениво потягивается. Он встает с трона и делает шаг вперед, в мгновение ока оказываясь лицом к лицу с Итадори. Вода рябит, омывая их ноги. Сукуна ухмыляется, уже схватив Итадори за горло. Он напевает: — Ну, почему же ты не сказал мне раньше? Я могу сделать так, что ты заснешь навечно. Итадори лишь бросил на него раздражающе усталый взгляд. Он снова вздыхает, даже не пытаясь сопротивляться. Глаз Сукуны тут же дергается. Злобное ликование, поднимающееся вверх, тут же угасает. Вместо этого раздражение снова покалывает его кожу. Это чертово отродье. Сукуна крепче сжимает пальцы, острые ногти впиваются в опасной близости от сонной артерии. Он чувствует, как дергаются сухожилия, как краснеет нежная кожа, как бьется сердце под кончиками пальцев, но кроме этого Итадори никак не реагирует. Расслабленное тело заставляет его губы кривиться от отвращения. Сукуна отпускает его и щелкает языком: — Тц, — он поворачивается, вода плещется по его сандалиям, прежде чем он снова садится на груду костей. — Не показывайся мне на глаза, если собираешься раздражать меня, — сердито продолжает Сукуна. Итадори кашляет. Его рука потирает горло раз, другой, прежде чем он бросает на Сукуну обиженный взгляд. Поскольку половое созревание никогда не заканчивается, а подростки умеют быть только дерзкими ублюдками, он игнорирует очевидный намек Сукуны уйти и вместо этого плюхается обратно в воду. Итадори скрещивает руки на груди. Он свирепо смотрит вниз, на багровую воду, брови яростно опущены, губы поджаты. Если кому и следует обижаться, так это Сукуне. Сколько же наглости у этого мерзавца, что он так явно показывает свое возмущение. Сукуна прижимается щекой к ладони и ворчит: — Мои владения — это не зал для медитации. Прибереги свои печальные размышления для другого места. Итадори упрямо молчит. Как раз в тот момент, когда Сукуна собирается все-таки перерезать ему шею, сопляк наконец выпаливает: — Как заставить кого-то говорить? Сукуна приподнимает бровь. А? Наконец-то что-то интересное. Это он знает в мельчайших подробностях. Лучше советчика чем он тут не найти. Он ухмыляется и уверенно отвечает: — Есть много способов заставить кого-то говорить, но боль срабатывает каждый раз. Душевная боль. Физическая боль. Эмоциональная боль, — он гладит подбородок, пока кровавые воспоминания просачиваются в его сознание. О, какие хорошие были времена. Сукуна напевает: — Забери у них самую драгоценную вещь и пригрози убить это у них на глазах. Я люблю разрывать людей на куски. Ах, разрезать их медленно на кусочки тоже работает. На самом деле, если вы… — Разрезать? Рвать людей? Я не спрашивал о пытках! Я не это имел в виду! — Итадори захлебывается, дико размахивая руками в воздухе. Он ошеломленно смотрит на Сукуну, разинув рот и широко раскрыв глаза. Сукуна вздыхает. И вот ему показалось, что мальчишка наконец-то показал какой-то прогресс. Он замечает: — Жаль. Эта тактика допроса работает очень хорошо. — Я не хочу знать, как кого-то допрашивать! — Итадори громко протестует. — Я имею в виду, как спросить кого-то… как… — Он колеблется. Его щеки внезапно покраснели. Итадори отводит взгляд и заламывает пальцы. Ерзая, словно пчела забралась ему под футболку, он раскачивается взад и вперед. Он продолжает бессвязно: — Ты знаешь, как узнать, нравишься ли ты им… что они чувствуют к тебе? Сукуна, лишенный дара речи, тупо смотрит. Он смотрит на покрасневшие уши и щеки мальчишки, на странное, нервное выражение его лица. Что он сказал? Узнать что они к тебе чувствуют? Погодите. Сукуна прищуривается. Он медленно спрашивает, и тон его темнеет от подозрения: — Ты пришел сюда, чтобы поговорить про мальчика, который похож на морского ежа? Покраснев еще больше, Итадори раскачивается еще беспокойнее. От одного взгляда на него у Сукуны почти кружится голова. Мальчишка резко жестикулирует в воздухе, прежде чем вспоминает, что они здесь не играют и никогда не будут играть в шарады. Он отрицает, его голос срывается на истерику: — Я же не хотел попасть в твое дешевое подобие ада! Я просто проснулся здесь! Глаза Сукуны подергиваются. Это означает, что подсознание ребенка блуждает в тех местах, где ему быть не следует. Хуже того, этот явно склонный к самоубийству идиот отрицает часть про страдания из-за другого идиота. Вот и все. Он напрягается и снова оказывается лицом к лицу с мальчишкой. Итадори с тревогой смотрит вверх. Подняв ногу, он ударяет его в живот и рычит: — Убирайся! Итадори резко выдыхает, падая в воду. Отчаянно кашляя, он вытирает лицо, а затем свирепо смотрит и кричит: — Эй! Какого черта? Это мое тело! — А это мои владения, ты идиот! Убирайся! — рычит Сукуна. Он перехватывает кулак, летящий к его лицу, и вонзает свой прямо в живот Итадори, костяшки пальцев задевают плоть и мышцы. Итадори со стоном отшатывается. Он обхватывает себя рукой за живот и отвечает резким от недоверия голосом: — У тебя что, совсем нет опыта в таких делах? Ты уже так долго живешь, парень. И у тебя до сих пор не было отношений? Сукуна резко останавливается, отшатываясь и от оскорбительного вопроса, и от жалостливого взгляда Итадори. Что? Сукуна невольно ощетинился от обиды. — Зачем мне опускаться до того, чтобы быть с кем-то в отношениях? — В нем вспыхивает ярость. Он скрипит зубами. Нет, почему его вообще волнует то, что говорит этот ребенок? Сукуна уклоняется от ноги Итадори, метнувшейся к нему, и хмурится. Глупость, должно быть, действительно заразна. Чем больше времени он проводит с этим идиотом, тем больше он неосознанно подхватывает от него. — Потому что ты можешь поделиться с кем-то своим счастьем? Быть с кем-то, всегда лучше, чем быть одному, — отвечает Итадори раздражающе поучительным тоном. Он взвизгивает, когда Сукуна злобно пинает его в бок. — Ты так болезненно наивен, — усмехается Сукуна. Раздражение вспыхивает в его глазах, когда Итадори поворачивается, а его босая нога кружит в воздухе. Сукуна поднимает руку и легко бьет его по лодыжке. Он продолжает едким от сарказма голосом: — Твое определение счастья — влюбиться, гулять под цветущей сакурой рука об руку с любимым и провести остаток жизни вместе. Как забавно. Как скучно. Как это просто. — Я не сказал ничего такого глупого, — бормочет Итадори, отпрыгивая назад, чтобы избежать кулака Сукуны. Его щеки покраснели. — Ты знаешь, сколько проклятий рождается из неудачных отношений и плохих любовников? Хм? — Сукуна тянет в ответ. Итадори недовольно хмурится. Сукуна самодовольно ухмыляется. Он поворачивается в сторону и наклоняет голову. Нога Итадори пролетает мимо его щеки. Он хватает протянутую ногу и дергает. — Эй! — Итадори, спотыкаясь, падает вперед, широко раскрыв глаза. Сукуна широко ухмыляется. Он наклоняется и шепчет Итадори на ухо: — И к твоему сведению, паршивец, лучше быть одиноким. В конце концов, ты можешь рассчитывать только на себя, — он бьет Итадори коленом в живот. Сдавленный крик срывается с губ Итадори. Он летит обратно в воду. Волна захлестывает его сандалии, расплескиваясь на икры. Красные капли падают дождем. Сукуна напевает. Он скрещивает руки на груди и прячет их в рукава. Итадори кашляет. Он поворачивает голову и сердито смотрит. Нахмурившись, он требует: — Почему ты пинаешь в одно и то же место, придурок? Сукуна громко смеется. Конечно, он будет пинать в одно и то же место. Он же злой. Слабые места предназначены для того, чтобы по ним били. Тем более, вот что мерзавец получает, когда продолжает надоедать ему. Итадори рычит. Он вскакивает на ноги. Паршивец расставляет их, укрепляя свою стойку, но вдруг замирает. Он склоняет голову набок, лоб наморщен, глаза задумчивы. Итадори смотрит ему прямо в глаза и спрашивает с искренним любопытством: — А тебе не одиноко? Сукуна моргает. Искренность, переполняющая эти карие глаза, сразу же раздражает его. Одиноко? О чем вообще говорит этот сопляк? Возвышаясь над проклятиями и смертными, зачем ему испытывать такие бесполезные вещи, как человеческие слабости и эмоции? Сукуна хмурится. — Ты забыл, кто я? — спрашивает он голосом, полным неодобрения. Он насмешливо разводит руки и громко, грубым от снисхождения голосом объявляет: — Я Сукуна, король проклятий! Слова эхом отдаются в воздухе, пронзая пустую грудную клетку и вибрируя в пустых черепах. Итадори моргает и кивает. Невпечатленный, он отвечает: — Ну, да, — он пристально смотрит на Сукуну, как будто ответ написан где-то у него на лбу. Итадори серьезно спрашивает: — Но ты счастлив? Сукуна смотрит. Его глаз снова подёргивается. Недовольство охватывает все его тело. Бросая каждое слово, как кинжал, чтобы пронзить толстый череп сопляка, он с силой повторяет: — Король. Проклятий, — он снова подчеркивает — Проклятий. Итадори снова кивает. За исключением того, что этот жест, очевидно, больше не означает «Да» в современном мире, потому что он прямо говорит: — Итак, ты несчастлив. Сукуна снова смотрит. Раздражение набухает и вырывается, как кровь из лопнувшей артерии. Возможно, каким-то образом это действительно произошло. То, как его разум затуманивается, а язык немеет, определенно похоже на инсульт. За всю свою историю сражений и побед над врагами он никогда еще не сталкивался с такой непреодолимой глупостью. Он делает шаг вперед и пронзает рукой плоть и сухожилия. Итадори смотрит на руку, пронзающую его грудь, и закатывает глаза. Он жалуется: — Да ладно! Опять? Плотно сжав губы, Сукуна крепче сжимает руку и вырывает бьющееся сердце. Он с силой швыряет его. Орган проносится по воздуху и исчезает в пустоте. Итадори снова закатывает глаза, когда его фигура начинает колеблаться, а затем исчезает. — Ты же знаешь, это просто дворец разума. Ты просто королева драм… Сукуна сердито смотрит в пустоту. Засунув руки обратно в рукава, он поворачивается и снова усаживается на груду костей. Вот только яростные слова Итадори никак не выходят у него из головы. Они пачкают его мысли, как деготь. Сукуна скрипит зубами и издает раздраженный крик. Грубое рычание эхом разносится по пустым владениям. Почему-то то, что он не слышит ничего, кроме собственного голоса, раздражает его еще больше. Сукуна цокает языком. Он презирает подростков. Может быть, в конце концов существует такая вещь, как карма, потому что делить тело с этим несносным отродьем — настоящий Ад. Из всех мясных костюмов ему достался этот. Сукуна нетерпеливо топает ногой. Раздражает. Так чертовски раздражает***
Сукуна берет свои слова обратно. Чувства переоценены. Он бы предпочел быть проклятой энергией, фрагментированной и разбросанной в виде пальцев, чем быть в теле тупого подростка каждый день. Иметь тело тоже переоценено. Если бы он заранее знал, что воплотится в теле идиота, все еще переживающего период полового созревания, то остался бы, как проклятый отрубленный палец. Тук-Тук. Тук. Тук-Тук. Черт возьми. Только не снова. Возбуждение внезапно закипает в его животе. Его пульс учащается. Кожу покалывает. Агх. Сукуна концентрируется и закрывает свое сознание, притягивая его обратно за границы своего разума. Ощущения приглушаются по интенсивности, но они все еще слабо отдаются эхом в его голове, как едва заметное щекочущее прикосновение паука или муравья, ползущего по его коже. Он хмурится. Конечно, поначалу он находил возбуждение, искры удовольствия, пробивающиеся сквозь него, завораживающими. Интересными. После долгого отсутствия чувств новизна ощущений взволновала его. За исключением того, что он ничего не может сделать. Ощущения ни к чему не привязаны. Они недостаточно физические, недостаточно внутренние. Под его руками нет теплого, мягкого тела. Это даже не его руки. Он полагает, что сможет взять верх. Самообладание Итадори иногда ослабевает, но провалы бывают кратковременными, даже во сне. Честно говоря, Сукуна не знает, откуда взялась железная стойкость Итадори, и почему он не может использовать ее для достижения результатов в его односторонней любви. Почему удержать Сукуну легче, чем признаться? Сукуна обиженно хмурится. Это надоедливое, наглое отродье. Он отдаленно ощущает мурашки, пробегающие по коже. Сукуна рычит. Ошибка. Это самая большая ошибка его существования. Человеческое тело доставляет больше хлопот, чем оно того стоит. Вместо обещанной свободы, оно заключило его в клетку, его реакции предписаны чужой волей. Мммм. Пожалуйста, да. Еще. Сукуна закатывает глаза так сильно, что у него пульсирует в висках. Это. Именно это он ненавидит больше всего. Эта второсортная порнографиия заставляет его уши кровоточить. Нет, это заставляет его всерьез задуматься о целибате. Он больше не может этого выносить. Единственный способ, которым Сукуна может полностью отключить эти неудовлетворительные ощущения и навязчивые мысли, — это притвориться мертвым и погрузиться в глубокий сон. На самом деле, зачем они ждут, пока сопляк соберет все его пальцы, чтобы убить Сукуну? Просто изгоните его сейчас. Это настоящий Ад — находиться в ловушке в переполненом гормонами теле девственника, который слишком труслив, чтобы признаться в своей влюбленности парню, у которого определенно не достаточно друзей, чтобы терять еще одного. Ночной парад сотни демонов? Это еще сказка. Попробуйте ночи разнообразных влажных снов Итадори. Он видел Ад. Он слышал Ад. И ему этого достаточно. Сукуна щиплет себя за переносицу и думает оглушительным голосом: — ПРОСНИСЬ, СОПЛЯК! Итадори выскакивает из кровати и падает на пол. — Эй! — Он стонет от боли. Потирая ногу, Итадори оглядывает темную спальню. Он издает возмущенный звук и мысленно жалуется: — Какого черта, чувак? Не буди меня, если все в порядке. Что с тобой не так! Сукуна рычит, совершенно сытый этим по горло. Он нетерпеливо постукивает ногой. — Скажи мне. Как у такого неопытного человека, как ты, может быть столько мокрых снов? Если ты так сильно хочешь, чтобы твою розу сорвали, тогда иди и скажи ему об этом! Итадори тут же широко раскрывает глаза. Его щеки пылают так ярко, что даже Сукуна чувствует это. — Вот черт. Ты знаешь что мне снится? Хорошо. Знаешь что? Давай закончим на этом наш разговор. Притворись, что этого никогда не было. Да. Давай так и поступим? Сукуна, ты ничего не слышал. — Я ВСЕ СЛЫШАЛ! — Единственное облегчение это то, что он не видит ни одного из тех проклятых образов, которые придумывает воображение Итадори. Итадори снова стонет. Он закрывает лицо руками и мысленно умоляет: — Заткнись, Сукуна. Пожалуйста. О, ты обеспокоен? Не слишком ли громко я думаю? Неужели ты не можешь заткнуть меня, как я НЕ МОГУ ЗАТКНУТЬ ТЕБЯ? — Итадори что-то бессвязно бормочет себе под нос. Все еще недовольный, Сукуна появляется на его голом колене и комментирует вслух и многозначительно: — О, как у тебя внизу все оживилось, не правда ли? Итадори взвизгивает и натягивает рубашку на явную выпуклость в шортах. — Так почему же у тебя не хватает смелости признаться? Хм? Или это просто показуха? Итадори хлопает ладонью по колену, чтобы заглушить Сукуну. Он протестует: — Это трудно*, понимаешь? Вместо этого Сукуна злобно появляется на тыльной стороне его ладони. Он говорит покровительственно, растягивая слоги: — И если ты перестанешь тосковать, как жалкий дурак, то кое-кто позаботится об этом. На самом деле, ты ведь не единственный, у кого стоит эта проблема, а? Итадори издает сдавленный крик. — Это не то, что я имел в виду! — возмущенно возражает он. Застонав, он сводит колени вместе и ударяется о них лбом. Он жалуется: — Почему все наши разговоры постоянно сводятся к сексу? — Что? Разве не в сексе весь смысл? — Он не понимает это отродье. Сукуна снова появляется на предплечье Итадори, так что его голос неприятно близок к ушам Итадори. — Тогда чего же ты хочешь? Итадори хмуро потирает ухо. Подняв голову, он угрюмо отвечает: — Я хочу с ним встречаться. Он неопределенно машет рукой и подчеркивает: — Ты знаешь, иметь отношения. — Я не понимаю, как эти две вещи взаимоисключают друг друга, — произносит Сукуна ровным тоном. Он замолкает. Лично он не видит смысла в свиданиях. Это кажется раздражающе ненужным. — Я также не понимаю, что плохого в том, чтобы трахаться. — Ты ничего не понимаешь! — Конечно, нет! Ничего из того, что ты делаешь, не имеет смысла! — Ты никогда раньше ни с кем не встречался? — отвечает Итадори. Сукуна скорчил гримасу. Может быть, ему скоро нужно будет устроить бунт. Этот сопляк все время забывает, кто он такой. Итадори почему-то считает, что между массовыми убийствами и подчинением этого ничтожного мира, Сукуна также находил время для свиданий. Итадори неопределенно разводит пальцами в воздухе и продолжает: — Есть определенные правила перед свиданиями. Это сложный процесс. Сукуна приоткрывает еще один глаз со щеки Итадори и считает пальцы. Он хмурится. Этого не может быть. Какие семь ступеней могут быть перед свиданием? Слегка встревоженный, он осторожно спрашивает: — Что нужно сделать перед тем как пойти на свидание? Итадори кусает губы. Нахмурив брови, он думает вслух: — Ну, признаться. Затем… Не знаю, вы просто встречаетесь и узнаете друг о друге больше. Сукуна тупо смотрит. А, так ребенок просто не умеет считать. В любом случае… — А что еще нужно знать? Ты уже проводишь с ним все свое время. Что еще ты пытаешься о нем узнать? Его семейное древо? Сколько у него родинок? Его размер обуви? — На свиданиях все по-другому. Тусоваться — это… — голос Итадори замолкает. Он хмурится, пытаясь найти нужные слова. Он пожимает плечами и повторяет: — По-другому. Итадори смотрит себе под ноги. — И я уже знаю размер его обуви, — бормочет он, понизив голос и произнося это почти неразборчиво. В комнате воцаряется тишина. Сукуна смотрит. Итадори обнимает колени и беспокойно раскачивается взад-вперед, без сомнения, наконец осознав собственную тупость. Его щеки снова пылают от смущения. Сукуна ждет еще минуту, пока Итадори пропитается своим унижением, прежде чем резко заявить: — Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышал. Ухаживание не должно длиться всю жизнь. Как и половое созревание. Неужели ему придется страдать еще несколько месяцев? Лет? В отчаянии Сукуна почти кричит: — Скажи ему, что он тебе нравится! А еще лучше скажи ему, чтобы он тебя трахнул! Каким бы тупым ни был этот идиот, он это поймет. Парень — не монах. Итадори тут же зажимает ладонью рот Сукуны на своем предплечье. Широко раскрыв глаза, он яростно шепчет: — Прекрати так кричать. Он может услышать тебя. Сукуна останавливается. Услышать его? О, совершенно верно. Комната глупого ребенка рядом с комнатой Итадори. Триумф вспыхивает в нем. Он широко ухмыляется. Хорошо. Пусть слышит. Он открывает рот и повышает голос: — ИТАДОРИ ЛЮБИТ… ММММ. — Заткнись! Ты такой ублюдок! — Сделаешь так еще раз, и я откушу твои чертовы пальцы. — Боже мой, заткнись!***
Не знаю, приятель. Может быть, это действительно глупая идея... Машинальная реплика, подтверждающая глупость Итадори, рвется наружу с такой силой, что Сукуна едва не откусывает себе язык, пытаясь удержать ее, как мысленно, так и словесно. По правде говоря, он этого не одобряет. Любовное письмо — это так отвратительно слащаво и сентиментально. Более того, почему именно письмо? Он не понимает. Конечно, он не понимает, в чем привлекательность любви в первую очередь, но он действительно не может понять, почему признание в своих чувствах требует такой подготовки и храбрости. Однако, видя, как Итадори безуспешно пытается признаться устно, становится ясно, что нищие — не могут выбирать. А еще. Сукуне. Все. Равно. Мальчишка может делать все, что захочет, лишь бы он перестал быть влюбленным щенком. Сукуну уже достаточно раздражает тот факт, что он должен вкладывать столько интереса в печальную сексуальную — любовную — жизнь Итадори, чтобы сохранить свое здравомыслие. Ох, как упали его стандарты! Сдерживая свою тираду, он с силой выдыхает и приказывает: — Перестань быть трусом и отдай это ему. Сейчас! Итадори теребит конверт в кармане пиджака. Его взгляд метнулся к Фушигуро, стоящему у скамейки. Как и всегда, он опаздывает на собрание их команды. Итадори кусает губы. Раздраженный, Сукуна грозит: — Тебе нужна мотивация? Тогда как насчет этого? Если ты не пойдешь туда сейчас, то в следующий раз, когда тебе понадобится, чтобы я поменялся с тобой местами, я уничтожу все в радиусе десяти футов. И я имею в виду ВСЕ. Итадори тут же закатывает глаза. — Почему ты все время такой кровожадный? — Иди. Сейчас же. Итадори бормочет себе под нос какие-то ругательства, но все же засовывает руки в карманы и неторопливо подходит к Фушигуро. Он кричит: — Эй. Ты всегда так рано, чувак. Ты же знаешь, что Кугисаки и Годзе-сенсей будут… Итадори подскальзывается — Сукуна на самом деле понятия не имеет почему. Из-за воздуха? — и шагает вперед. Глаза Фушигуро расширяются. Он протягивает руки, но Итадори все равно врезается в него. Его локоть попадает в колено Фушигуро, когда они оба падают на тротуар. Глаз Сукуны дергается. Как кто-то может быть таким безнадежным? Намеренно ли ребенок ищет способы потерпеть неудачу? Ну и дерьмо. Итадори потирает локоть и быстро осматривает Фушигуро. Он робко спрашивает: — Ты в порядке? Извини. Я не смотрел, куда иду. Фушигуро хмурится. Он потирает колено, но качает головой. Он спокойно отвечает: — Я в порядке. Все хорошо. Он выпрямляется и с легкой улыбкой протягивает руку. Итадори хватает ее и поднимается. Он прыгает на одной ноге и неловко смеется. Потирая шею, Итадори комментирует: — Извини это было совсем не круто, да? Губы Фушигуро удивленно подергиваются. — Письмо, — Коротко напоминает Сукуна Итадори. — Сейчас? — Да, сейчас. Ты ждёшь своей реинкарнации, чтобы сделать это? — возражает Сукуна едким сарказмом. Итадори крепче сжимает конверт. Он откашливается и комментирует: — О, у тебя что-то на куртке. Фушигуро смотрит вниз. Итадори быстро добавляет, — Дай-ка я уберу. Он толкает Фушигуро в плечо так, чтобы тот повернулся к нему спиной. Одной рукой Итадори отряхивает воображаемое грязное пятно на плече, а другой быстро засовывает письмо в карман пиджака. Он еще раз похлопывает Фушигуро по спине и отступает. Заламывая пальцы, Итадори сцепляет руки. Он пытается сказать небрежно: — Гм, его больше нет. Фушигуро с любопытством смотрит на него, прежде чем кивнуть. — Спасибо. Итадори кивает в ответ, расслабляя затекшие мышцы. Все. Я сделал это. Все прошло гладко. Он ничего не заметил. Сукуна задается вопросом, не находятся ли они с ребенком в разных реальностях, потому что чем именно там можно гордиться? Он растягивает слова: - О да. Так гладко. Так грациозно. Очень незаметно. Итадори вздыхает с облегчением. Сукуна потирает виски. Иногда оптимизм ребенка забавляет его, а иногда он испытывает такую боль, что ему хочется стукнуться головой о стену, чтобы стереть травму, вызванную тем, свидетелем какой глупости он стал. Черт. Он скучает по тем дням, когда мог напиться. Саке сейчас звучит как единственное спасение. Раздраженный, он уточняет: — Почему ты просто не отдал ему письмо? — Ни за что! Я не могу этого сделать. Это слишком неловко. — Действительно? И это ты считаешь неловким? — спрашивает Сукуна, не в силах подавить недоверие. — Эй! Что это значит? О, черт возьми. Вот и все. Он сдается. Умыв руки, Сукуна возвращается в свои владения и закрывает глаза. Он решительно отключается от Итадори. Оглядываясь назад, какими бы сладкими ни были объятия забвения, он должен оставаться бодрствующим, на случай, когда Итадори зовет его, чтобы поменяться местами. Сукуна открывает глаза и видит потрескивающее пламя и кроваво-оранжевого огромного червя, который сжигает все, что покрывает своей ярко-красной слизью. Впервые потеряв дар речи, он безучастно наблюдает, как Фушигуро отбрасывает свою покрытую слизью пылающую куртку. Она летит по воздуху в эффектном оранжево-красном пламени, прежде чем упасть вниз почерневшими клочками ткани. Он моргает. Эй, Малыш? Разве не там было твое письмо? Наступает долгая пауза, прежде чем Итадори отвечает несчастным тоном: — Да. Сукуна наступил на обгоревший кусок. Он размазал темный след пепла под его ногой. Он уже прочитал его? Разочарованный стон Итадори отдается эхом в его голове. Сукуна вздыхает. Может быть, все-таки существует такая вещь, как несчастные влюбленные. Конечно, никто не может потерпеть такую неудачу без вмешательства судьбы. Топнув ногой по поджигательскому куску дерьма: — Черви должны ползать по чертовой земле, где им и место, — он ворчит про себя: Парень, ты родился под несчастливой звездой?***
Сукуна решает вмешаться. Вообще-то нет. Он вынужден вмешаться, потому что единственное, что хуже, чем делить тело с влюбленным дураком, — это поделиться головным пространством с влюбленным, отвергнутым дураком. Парень теперь все время хандрит. Каждый раз, когда он вздыхает, Сукуна почти видит, как душа покидает его тело с каждым долгим, жалким выдохом. Как будто Итадори страдает от какой-то великой трагедии, которая растоптала его сердце и разбила его на миллион осколков, а не от незначительной неудачи в его неопытной любовной жизни. Сукуна делает паузу. Ха. Это довольно оскорбительно, учитывая, что Сукуна на самом деле вырвал сердце Итадори, и это не вызвало такой сильной боли. Он хмурится. Его пронзает обида. Какой надоедливый мальчишка. И раздражающий. Вот он пытается придумать самый забавный способ манипулировать своими пешками, когда проклятое отродье снова появляется в его владениях, как какой-то потерянный лунатик. Одно дело, если этот идиот приходит сюда в поисках драки, чтобы выпустить пар. Это Сукуна может стерпеть. Он понимает это: физическая сила, прилив адреналина и трепет, который делает борьбу такой захватывающей. В конце концов, драки, пьянство и секс — это три главных порока — механизмы совладания, в которых погрязло человечество. Однако Итадори просто плюхается на землю и мрачно вглядывается в окровавленную воду, как будто ответ на его любовные проблемы лежит где-то глубоко на дне. Ну, это не так. Там нет ничего, кроме осколков сломанных костей. Сукуна иногда просто зудит, глядя на страдания, которые так явно выраженны в опущенных губах Итадори и его потускневших глазах. Раздражает. Так раздражает. А самое ужасное — вопросы. — Знаешь, а что, если это знак от вселенной? Может, все-таки лучше, если мы останемся друзьями. Зачем вообще нужна любовь? Сукуна выпрямляется. Ад — это не ночи разнообразных влажных снов Итадори. Ад — это ночи погружения Итадори в экзистенциальный кризис. Сукуна хмурится. Никогда раньше ему не хотелось выбраться из своих проклятых владений. И почему Итадори продолжает обращаться с ним как с психологом? Его владения — исповедальня? Кафешка для встреч с друзьями? Сукуна выглядит так, будто ему не наплевать на все это? Сукуна щиплет себя за переносицу и тихо ругается. Ему нужно переосмыслить весь этот план перевоплощения. Перевоплощение в теле подростка — это как мгновенное прохождение всех уровней Чистилища. Ну, поскольку ребенок безнадежен, единственное решение — заставить мальчишку-гота признаться первым. Он помнит выражение лица Фушигуро, ужас и отчаяние, когда Сукуна вырвал сердце Итадори. Он ставит свою правую руку на отсечение, что чувства Итадори не безответны.***
У него появляется шанс, когда паршивца посылают на новое задание со всей разношерстной группой мушкетеров. Сукуна осматривает все травмы, которые ребенок получил во время боя. Хмм. Травмы… Он вспоминает фильмы, которые любит смотреть Итадори. В них всегда есть сцена, где персонаж достает аптечку первой помощи и проявляет всю заботу, которой раньше не существовало, но вот она здесь появилась ради сюжета. По-видимому, ничто так не возбуждает сердце, как вид крови, которую этот орган должен перекачивать. Итак, Сукуна исцеляет все, кроме глубокой раны на спине Итадори. Это не опасно для жизни — он действительно задумывается о том, чтобы не исцелять ее совсем, но решает все же не делать этого только потому, что есть большая вероятность, что это закончиться всеобщим беспокойством друзей сопляка, вместо признания от мальчика-тени, но она все еще кровоточит достаточно, чтобы придать драматического эффекта. Так. Этого должно быть достаточно. Расставшись с группой, Итадори и Фушигуро возвращаются в свои комнаты. Итадори зевает. Он вяло машет Фушигуро и идет в свою комнату. Предсказуемо, как только Итадори поворачивается к нему спиной, Фушигуро кричит резким от тревоги голосом: — Подожди. У тебя вся спина в крови. Ты ранен? Сукуна ухмыляется. Как раз вовремя. Честно говоря, сопляк должен ползать у его ног, благодаря его за такую гениальную идею. — Хм? Моя спина? — растерянно спрашивает Итадори. Он тянется назад и ощупывает спину. Почувствовав скользкое ощущение под кончиками пальцев, он отдергивает руку и моргает, глядя на кровь, пятнающую его кожу. — О! Наверное, меня ранили во время драки. Итадори нахмурился. Он что-то бормочет, обращаясь скорее к себе, чем к Фушигуро: — Разве Сукуна не должен был исцелить это? Сукуна? Ты не можешь вылечить мою спину? Эй, Сукуна? Эй, чувак, ты здесь? — Сукуна не обращает на него никакого внимания, он ждет, когда малыш поймет намек. Итадори пожимает плечами. Он оглядывается на Фушигуро и застенчиво отвечает: — Наверное, он сейчас спит. — Почувствовав неодобрение в его глазах, Итадори быстро добавляет: — Я просто отосплюсь. Мегуми еще больше нахмурился. Сукуна тоже хмурится. Отоспится? Неужели ребенок думает, что кожа просто автоматически срастается за ночь? Может быть, он позволил паршивцу слишком привыкнуть к чудесному исцелению. Он не какая-нибудь фея-крестная, которая все исправляет с помощью магии и взмаха волшебной палочки. На самом деле, теперь, когда он задумался об этом, были и удары, которые парень определенно мог и должен был избежать во время боя. Фушигуро качает головой. Он поворачивается к своей двери и приказывает: — Жди, я принесу аптечку. — Хм? Но… — Резкий щелчок двери обрывает Итадори. Он недоуменно смотрит на закрытую дверь и протестует: — Это же просто царапина. Просто царапина? И кто же его так поцарапал? Чудовищный демонический кот? Если бы Сукуна не потрудится вылечить большую часть, то сейчас этот идиот не просто бы пачкал кофту кровью. Не обращая внимания на раздражение Сукуны, Итадори чешет щеку. Пожав плечами, он открывает дверь в свою спальню. Он зевает и садится на кровать. Смаргивая сонные слезы, Итадори лениво смотрит в потолок. Уф. Я так устал. Стук. Итадори подавляет очередной зевок и бормочет, — Заходи. Дверь распахивается. Итадори оглядывается и видит Фушигуро с красной сумкой в руках. Он без колебаний подходит к Итадори и качает головой. — Дай-ка посмотреть, — безмятежно говорит он. — Да, конечно, — легко соглашается Итадори. Не потрудившись встать, он сбрасывает пиджак и снимает рубашку. Сукуна мельком замечает, как Фушигуро опускает глаза. Ха. Все это видели? А он говорил, что тоска отродья не безответна. Сукуна удовлетворенно ухмыляется. Итадори ничего не замечает и вместо этого поворачивается спиной к Фушигуро. Он с любопытством спрашивает: — Насколько все плохо? — Он чувствует, как в комнате становится жарче, когда Фушигуро подходит ближе. Итадори пытается не вздрогнуть, когда тонкий палец касается его кожи. На мгновение воцаряется тишина, прежде чем Фушигуро наконец произносит: — Ты уверен, что не хочешь пойти в лазарет? Думаю, придется наложить швы. Итадори зевает, его глаза снова слезятся. Он качает головой и отвечает: — Это не больно. Я просто не буду спать сегодня на спине или что-то в этом роде. Если Сукуна не вылечит к утру, я схожу туда. Сукуна хмурится. Чертово отродье действительно относится к нему, как к медсестре. — Хм. Окей. Если ты уверен, — медленно произносит Фушигуро, и голос его звучит неубедительно. Он вздыхает, и легкий поток воздуха щекочет голый затылок Итадори. Фушигуро все же настаивает: — Но ты пойдешь утром, если рана не заживет. О. Похоже, он чем-то обеспокоен. Неужели порез выглядит хуже, чем кажется? Сукуна закатывает глаза. Теперь понятно, почему этот идиот все время терпит неудачу. Парень туп как пробка. Итадори кивает. — Да, конечно. — Хорошо. Тогда я ее промою и перевяжу, — деловито объявляет Фушигуро, в его тоне нет места спорам. Итадори слегка шевелится, словно в знак протеста, но все же кивает. Матрас прогибается, когда Фушигуро опускает колено, чтобы пододвинуться ближе. Он расстегивает молнию на аптечке. Итадори слышит, как рвутся бумага и пластик, прежде чем что-то мягкое и хлопковое касается его кожи. Марля? О, вероятно, он пытается остановить кровотечение. Через мгновение давление ослабевает, Итадори вздрагивает, когда горячее дыхание касается его кожи. Фушигуро придвигается ближе и замечает: — Кровь остановилась. Сейчас я ее продезинфицирую. — Итадори молча кивает. Однако Сукуна чувствует, как неловко он сжимается. Ах. Я совсем задумался. Он сейчас так близко ко мне, а на мне даже рубашки нет. Разве это не странно? Это ведь не странно, правда? Сукуна усмехается. Действительно? Только сейчас этот мальчишка понял, в каком ужасном положении он оказался? Он подавил язвительный ответ, щекочущий горло. Итадори снова слышит, как хрустит пластиковая упаковка, и скрипит матрас, когда Фушигуро наклоняется вперед. Что-то влажное и холодное проникает под кожу. В тот же миг его порез сильно щипет, боль пронзает его, как множество маленьких иголок. Итадори вздрагивает. Он шипит: — Ах, как жжется! — Сукуна закатывает глаза. Королева драмы. Фушигуро издает недовольный звук. Он тянет Итадори назад. Сжимая пальцами плечо Итадори, он удерживает его на месте и продолжает прикладывать антисептическую салфетку к порезу. Он предупреждает: — Стой спокойно. Из-за тебя рана может снова открыться. Итадори скрипит зубами, когда Фушигуро снова касается его. К его удивлению, пальцы на его плече внезапно сжались. Фушигуро сильнее прижимает салфетку к жгучей ране и упрекает: — Ты должен быть более осторожен! — Влажная салфетка скользит по его спине, стирая засохшую кровь. Итадори извивается от странных щекочущих и болезненных ощущений. Неодобрение в голосе Фушигуро усиливается, когда он начинает ругать его: — Почему ты так бездумно бросаешься в битву? Я же просил тебя подождать. Почему ты никогда меня не слушаешь? — Фушигуро подчеркивает свои слова резким движением салфетки. Итадори стонет, слишком занятый ощущением боли, чтобы ответить сразу. Ах. Если бы я знал, что будет так больно, то пошел бы в лазарет. Кроме того, он как будто злится на меня. Почему? Что же я сделал? Сукуна скрещивает руки на груди. Нетерпение кипит в его жилах. Он прищелкивает языком. Когда же произойдет признание? Почему эти два идиота тянут так долго? Итадори говорит напряженным голосом: — Ты можешь быть более нежным? К тому же времени не было. Я… Мы не могли ждать. Кроме того, я знал, что могу рассчитывать на тебя и Кугисаки. Итадори ухмыляется и радостно добавляет: — Как я и думал, я могу положиться на тебя, Фушигуро. Хватка на его плече ослабевает. Фушигуро заикается: — Дело не в этом. Итадори пожимает плечами и беспечно говорит: — Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Сукуна поднимает бровь. И все-таки. Где пацан находит свой бесконечный запас оптимизма? Фушигуро устало вздыхает. — Неважно, — бормочет он. Итадори моргает. Он оглядывается через плечо. Его взгляд скользнул по глубокой складке между бровями Фушигуро. Он снова моргает, прежде чем обернуться. Ха. Что с ним такое? Он выглядит немного расстроенным. Сукуна выдыхает. Да ну, мальчишка-еж не единственный, кто здесь расстроен. Когда же произойдет признание? Черт. Наблюдать за этими двумя — все равно что наблюдать, как сохнет краска, двигаются черепахи или ползают улитки. Итадори вздрагивает, когда теплые пальцы касаются его кожи и проводят чем-то прохладным и гелеобразным по его порезу. Он с любопытством спрашивает: — Что это? — Не двигайся, — раздраженно говорит Фушигуро. Его пальцы мягко скользят по коже, прежде чем он объясняет: — Это мазь. — О, — Итадори расслабляется. Прохладная мазь успокаивает затяжную, жгучую боль под кожей. Кончики пальцев Фушигуро легко и тепло скользят по его спине. Итадори инстинктивно прижимается к его руке. Он напевает: — Это приятно. Пальцы на его спине внезапно останавливаются. Фушигуро отвечает запинаясь: — Это… Это хорошо. Итадори снова напевает. Он многозначительно тычет локтем в руку Фушигуро. Поняв намек, Фушигуро снова медленно и нежно потирает спину. Итадори вздыхает. Он еще глубже погружается в прикосновение. Пальцы Фушигуро мягко скользят по его спине, оставляя за собой легкое ощущение тепла. Мммм. Как приятно. Сукуна моргает. Во-первых, слишком много мази для того, у кого всего лишь одна царапина. Он не расцарапал всю спину. Во-вторых, что за черт? Сукуна хочет добиться признания, а вместо этого… один идиот делает массаж другому идиоту. — Сейчас я наложу повязку, — бормочет Фушигуро, наконец-то закончив свою импровизированную сессию массажа. По-видимому, убаюканный, Итадори просто снова тихо напевает в ответ. Бумага рвется, марля снова прижимается к ране. Фушигуро наклоняется вперед. Его пальцы прижимают липкую полоску по краям повязки. Он разглаживает края марли еще минуту или две. Сукуна хмурится. Эй, они уже почти закончили, а долгожданного признания нигде не видно. Неужели телевизионная драма солгала ему? Матрас снова скрипит, когда Фушигуро выпрямляется. Он собирает вещи и убирает мусор. Фушигуро застегивает молнию, когда вдруг говорит: — Знаешь… — Он остановился так же внезапно, как и начал. Сукуна оживляется. А? Фушигуро откашливается. — Знаешь, мне не нравится, когда ты с головой ныряешь в драку. Потому что мне… мне неприятно видеть, как тебе все время больно. Ты… ты мне… Его голос затихает. Сукуна слышит, как он приближается к кровати. Любопытно, что довольно самоуничижительный смех внезапно срывается с губ теневого отродья. Фушигуро вздыхает и бормочет: — Неважно. Что? Неважно? Почему? Сукуна возмущается. Погодите. Он прищуривается. Ему кажется или Итадори сейчас странно спокоен? О, черт возьми. Только не говори ему что… Фушигуро снова вздыхает. Он осторожно укладывает Итадори, который каким-то образом заснул, уронив голову на грудь. — Спокойной ночи, Итадори, — тихо говорит он. Звук шагов становится все тише, когда Фушигуро направляется к двери. Сукуна массирует виски. Багровое море вокруг него колышется, пока его возмущение продолжает расти. Невероятно. Проклятое отродье просто должен был заснуть в тот самый момент, когда мальчик-тень наконец-то набрался смелости признаться? Какого черта? Кто так целенаправленно постоянно подставляет себя? Кто вообще засыпает, когда на нем нет рубашки и он находится на расстоянии вытянутой руки от человека, в которого он якобы влюблен? А они еще и в спальне? Сукуна рычит. Он создал такой идеальный сценарий, а этот… этот идиот просто хочет остаться девственником и продлить страдания Сукуны. Раздраженный, он яростно проецирует свои мысли. — Как ты смеешь засыпать, тупица! Ты все еще пытаешься признаться, или как? В чем смысл твоих действий? Ты мазохист? Реально? Неужели тебе так нравится постоянно страдать? Тук-Тук. Тук. Тук-Тук. Сердцебиение Итадори ускоряется за долю секунды. Он резко просыпается, его конечности дергаются. Его порез мгновенно жжет от резкого движения. Юдзи стонет. Он поднимает голову с подушки и оглядывается. Он сонно спрашивает: — Что? Кто? Что случилось? — Я дал тебе миллион возможностей! Сколько тебе еще нужно, ты тупой идиот! — Сукуна? Зачем ты меня разбудил? Погоди. О чем ты вообще говоришь? Сукуна хмурится. — Надо было оставить ту рану на ноге. Ах, как же глупо. Чем больше крови, тем лучше. Как он мог забыть такой фундаментальный принцип? Сукуна осознает, что проецирует свои мысли вслух, только когда Итадори издает сдавленный звук. — Погоди-ка. Ты сделал это нарочно?! Ты ведь даже не спал, правда? Эй! Объясни! Сукуна? Сукуна!***
Сукуна хотел бы сказать, что он больше не будет играть роль свахи. Но сдаться сейчас — значит признать свое поражение. А он никогда не проигрывает, таких слов нет в его лексиконе. Сукуна хмурится. Почему разобраться с магами легче, чем с двумя подростками? Он не понимает. Каким-то образом подростковый роман Итадори стал одной из загадочных тайн человечества. Хмм. А как насчет алкоголя? Если он запрет этих двух идиотов в комнате, то, конечно, саке, гормоны и подростковое любопытство позаботятся обо всем остальном. Он замолкает. С другой стороны, очевидно, в наши дни существует законный возраст употребления алкоголя. Сукуна вздыхает. Как скучно. Почему он так разозлился? Я не понимаю. Сукуна поднимает бровь. А? Заинтригованный, он приоткрывает один глаз. К своему удивлению, он видит, как черноволосый мальчишка быстро отдаляется от них. Сукуна замечает его напряженную спину и сжатые кулаки. Интересно, что случилось? Итадори хмурится. Он спешит за Фушигуро и кричит: — Фушигуро! Эй, Фушигуро! Погоди, парень. Фушигуро! Фушигуро не замедляет шага и даже отказывается оглянуться. Итадори сжимает челюсти. — В чем, черт возьми, твоя проблема? — спрашивает он с раздражением в голосе. Услышав это, Фушигуро резко останавливается. Его плечи напрягаются, прежде чем он резко поворачивается. Голубые глаза закипают от гнева, и он холодно говорит: — Ты — моя проблема! — Итадори отступает на полшага, застигнутый врасплох несвойственной ему вспышкой гнева. Фушигуро прищуривается. — Почему ты меня не послушал? — спрашивает он отрывисто и напряженно. На этот раз Сукуна поднимает обе брови. Ха. Должно быть, это связано с заданием, которое сорванцы выполняли сегодня утром. Итадори ощетинился. Он скрещивает руки на груди и горячо протестует: — Мы должны были помочь им! — Было слишком поздно! Мы бы не смогли их спасти! Все это поняли, и все же ты решил рискнуть собой! — кричит в ответ Фушигуро. Он подходит ближе, его глаза пылают негодованием. Итадори тоже делает шаг вперед. Пыхтя, он парирует: — Ну естественно! Даже если вероятность того, что они живы равна одному проценту, я все равно попытаюсь помочь им. Я не могу сдаться только потому, что шансы невелики! Спасение хоть еще одного человека стоит того! Сукуна хмурится. Он лениво постукивает ногой. Он не мог понять это чувство. В любом случае, такое мышление — это слабость. — Ты мог умереть! — кричит Фушигуро. Итадори застывает в изумлении. Слова эхом разносятся в воздухе, осуждающие и обвиняющие. Сукуна замечает, как побелели кулаки Фушигуро. Он продолжает, и его голос мрачнеет от неудовольствия: — На самом деле, ты почти сделал это. Опять. О, так вот оно что? Он… беспокоится обо мне? Итадори переминается с ноги на ногу. Он бросает взгляд на Фушигуро и пытается успокоить его: — Слушай, я понимаю, это было немного рискованно, но я в порядке. Мы все в порядке. Сукуна прикрывает лицо рукой, даже он знает, что слово «рискованно» здесь не самое подходящее. Как и следовало ожидать, Фушигуро хмурится. Яростно сдвинув брови, он процедил сквозь зубы: — Тебе не понять. Итадори обижается и требует: — Тогда объясни. Вокруг внезапно начинает колебаться проклятая энергия. Сукуна оживляется от интереса, он смотрит, как тени зловеще мелькают под ногами Фушигуро, и довольно ухмыляется. Неужели это все кончится дракой? Фушигуро подходит ближе. Глаза кипят от эмоций, которые Сукуна не может определить, он огрызается, его голос повышается с каждым словом. — Ты уже умирал у меня на глазах! Ты что, забыл? Ты знаешь, что я тогда почувствовал? Ты мне нравишься! Ты знаешь, каково это, когда человек, который тебе нравится, снова и снова рискует своей жизнью? Тени под ногами дрогнули и исчезли. Фушигуро еще сильнее сжимает кулаки и напряженно продолжает: — Я не переживу, если с тобой что-то произойдет. Не переживу. Его грудь вздымается. Слегка покраснев от гнева, он пристально смотрит на Итадори. Итадори резко вдыхает. Голубые глаза Фушигуро сузились. Он открывает рот, но тут же его закрывает. Его лицо внезапно побелело от ужаса — вот эта эмоция Сукуне уже знакома, — как будто он осознал, что случайно выпалил признание. Фушигуро широко раскрывает глаза. Покраснев еще больше, он поворачивается и шагает — бежит — по коридору. У Сукуны дергается глаз. И это все? Он страдал из-за хандры и постоянных неудач Итадори, когда ссора — это все, что было нужно для успешного признания. Честно говоря, эти двое действительно заслуживают друг друга. Предназначены судьбой. Глупость одного заслуживает тупости другого. Жалкое зрелище. Стоп. Итадори вытаращил глаза. Сукуна зажмуривается от слишком громкого сердцебиения. Что он сказал? Я ему нравлюсь? Я нравлюсь Фушигуро? Фушигуро любит меня? Опустив руки по бокам, Итадори недоуменно смотрит на пустое место, где только что стоял Фушигуро. Сукуна раздраженно выдыхает. Этот парень иногда такой медлительный. Он ворчит: — Почему ты все еще здесь? Иди за ним, идиот.***
Нельзя сказать, что страдания Сукуны заканчиваются после того, как идиоты наконец-то начинают встречаться. Ну ладно, парень больше не страдает. И ему не приходится больше слушать, как Итадори бормочет о сотне и одном способе признаться кому-то. Это факт, однако, слушать о том, какой Фушигуро красивый в этом новом свитере, и как он ему идет. Оказывается, влюбленный Итадори лишь незначительно менее раздражает, чем постоянно страдающий Итадори. Сукуна хмурится. Раздражает. Как раздражает. Шипение. Сукуна ловит темно-фиолетовое ящероподобное проклятие за хвост и с силой швыряет его. Оно ударяется о стену здания, пробивая ее, и брызгает темно-зеленой слизью и кишками. Серьезно, если бы он знал, что паршивец все еще будет таким же раздражающим, то не тратил бы так много времени и сил, играя в купидона. Краем глаза он замечает еще одну ящерицу, подкрадывающуюся из-за спины отродья. Он двигается. Вонзив кулак в отвратительно мягкую плоть, он дергает Фушигуро назад. Агхр. В этот момент он похож на чертову няню. Погодите. Сукуна резко останавливается и моргает. Почему ему приходится играть роль няньки? Он поворачивает голову. Сукуна тупо смотрит на Фушигуро, который смотрит широко раскрытыми глазами с таким же удивлением. Ах. Верно. Глупость заразна. Он слишком долго пробыл в этом сосуде и успел подхватить некоторые дурные привычки. Словно по команде, Итадори вмешивается, приятно удивленный: — Оказывается ты не такой уж и мудак. В Сукуне тут же вспыхивает возмущение. Нет, этого не может быть… Сукуна отпускает воротник рубашки мальчика-тени и для пущей убедительности отталкивает его. Нет. Я не. Это не… Это… Его мысли тут же смешиваются в неразборчивые слова и образы. Какого черта он вообще спас его? Сбитый с толку, Сукуна скрещивает руки на груди и топает ногой. Ну, он может сказать, что сделал это ради сохранения своего рассудка. Если бы что-то случилось с мальчишкой-сорванцом, влюбленыш закатил бы истерику, и тогда изгнание действительно стало бы его единственным спасением, потому что он ни за что не смог бы вытерпеть, как щенок скулит из-за полного эмоционального опустошения день и ночь. Да. Все верно. Он сделал это ради себя. Это самый логичный вариант. Смех Итадори звенит у него в голове. Сопляк явно глумится над ним. — Конечно, мужик. Как скажешь. — Заткнись, парень. Теперь моя очередь переживать экзистенциальный кризис. Сукуна щиплет себя за переносицу. Он рычит вслух: — Я ненавижу тебя. Он сердито смотрит на Фушигуро и резко подчеркивает: — Я ненавижу всех здесь. Итадори хихикает. Сукуна хмурится. Вот и все. Ему нужен другой сосуд. Он должен был воплотиться в теле тридцатилетнего офисного работника. У этих пресыщенных ублюдков уже нет собственного духа в теле. Находиться в теле подростка — нет, мерзавца — сущий ад.