Я тебя безвыдохно

Впервые они знакомятся на том самом пятом этаже: Джисон сидит рядом с Чанбином и смеётся громче всех. В кабинете немного душно, кондиционер не работает, да и не знают они, как его включать без стаффа. Мелкие и неопытные, полные надежд и рвения. Когда незнакомый парень заходит в комнату, разговоры мгновенно прекращаются. Джисон, глупый-глупый Джисон в своей надетой наоборот кепке поворачивается и перестает дышать. Кажется, навсегда. Насовсем. Вообще, блин, забывает, что такое воздух, потому что тот, кто вошёл в их кабинет для ёбаного знакомства со стажёрами, выглядел как джисонова погибель. Вот с этой режущей линией челюсти, идеальным лицом и аурой человека в шоу-бизнесе опытного. Надо вдохнуть, задержать дыхание и выдохнуть. – Не пялься так, – толкает в бок Чанбин и мерзко хихикает. Джисону не смешно, ни разу, хотя до этого он с шутки про персики хохотал без остановки и до слёз. Сейчас ему кажется, что он крышей немного потёк от духоты этой и шуток ниже пояса. – Ли Минхо, – представляется совершенство своим приятным голосом и всё. Хан – всё. __________________________________________________ То как Джисон глазел, кажись, напугало Минхо, потому что парня он избегает старательнее его соседей по комнате в общежитии. Не то, чтобы Хан плохой сосед, просто шутит несмешно иногда, носки раскидывает где попало и сидит в ноутбуке до ночи, пытаясь разобраться во всём этом и в себе самом, старается что-то кому-то доказать, когда все и так знают о его таланте. Доказывает же в основном то, что компании просто ну ужас как нужен он в роли продюсера, но и роль рэпера его устраивает более чем. Чанбин в стороне где-то, на периферии мозга шутит про Джисона-универсала, а ему вот шутить вдруг расхотелось. Минхо потому что, с ним не так как с Чанбином, на него смотреть хочется постоянно и, желательно, вблизи, чтобы линзы не пришлось надевать и потрогать можно было. В мечтах. Минхо при виде Джисона странно смотрит и игнорирует очень убедительно: можно было бы поверить, что Хан не существует. Но шума от него больше всех, он в комнату для практики не заходит, а залетает с ноги, образно, конечно, чтобы ему штраф никакой не выписали, и вечно как-то получается прибегать последним. Вроде и встаёт почти как все, а задерживается загадочно. Минхо на его опоздания морщится прямо как хореограф, обещающий Хану штрафные баллы снять за месяц. Угрозы тщетны. Бан Чану сложно их собирать, у каждого свой характер, свой повод возмутиться и не согласиться. Минхо в основном молчит на собраниях, а вот Джисон – нет, ему высказаться надо обязательно, свою свободу и право защитить старается, будто кто-то и вправду посягнуть может. Джисону восемнадцать, а наглости на все банчановы двадцать один. Кто вообще в двадцать один чувствует себя лидером? Джисон не чувствует, но болтает больше всех, скорее от волнения, потому что тёмный, даже тяжёлый взгляд Минхо его вколачивает в пол зала, а ему быть в полу не хочется совсем. Хочется рядом постоять. За руки держась – в самых смелых мыслях. На ежемесячной оценке Джисона хвалят, но советуют пыл беречь до выступлений, а то перегорит и потухнет раньше времени. У Хана внутри – комок нервов и юношеский максимализм, ему надо сейчас прямо и всё сразу. Феликс на него похож, но в нём этот огонь спокойный, мягкий. У Джисона сносит нахрен, он роняет камеру во время записи практики и стыдливо опускает голову, когда менеджер его ругает и пальцем трясет так грозно-грозно. Джисону стыдно, но ненадолго. Эмоции у него яркие, но короткие: удобно, чтобы почувствовать, обременительно, чтобы сохранить. Хёнджин со своими подколами как-то напарывается на вспышку плохого настроения и даже дерётся с ним в зале, толкаясь на неудобном полу, будто им десять, образно, чуть ли не дым идёт от общего внутреннего напряжения. Парни, благо, не видели этого позора, а только их помятые лица и новый втык от стаффа слышали, Чану влетело вместе с ними, а Хану уже не то, что не стыдно, ему вообще никак от нервяков и ощущения неустойчивости. Все вокруг говорят вести себя как надо, а как надо — не говорят. Дилемма. Дебют маячит на горизонте чем-то неосуществимым и страшным. Писать песни он умеет, даже исполняет как будто хорошо, но всё, чему научился вместо уверенности — не стыдиться сделанного. Первый шаг к тому, чтобы стоять твёрдо, без коленок трясущихся и мандража во всех остальных конечностях. Ему на самом деле страшно. Почти всегда. Только никто не знает об этом. __________________________________________________ У Минхо танцы – часть имени, фамилии и жизни. Джисон думал, что он вижуал, но ошибся невероятно и в осознание это упал лицом и больно. Танцует новый стажёр профессионально, ни единого лишнего движения, он музыку слышит, может, даже лучше тех, кто её делает, в каждый бит ударяет телом без изъянов. Хан глаза закрывает при просмотре, считая до десяти. – Молишься? – спрашивает уже породневший Хёнджин. – Возношусь, – отвечает Джисон, надеясь, что его неплатонический интерес остался только в мыслях и на корке подсознательного силуэтом под биты. Минхо молитвы не услышал и танцевать закончил только после замечания от учителя, слушая про свои ошибки с непроницаемым лицом. Джисон вообще не понимает, какие могут быть замечания, если двигается Ли как та цветная херня на компьютере, когда включаешь её для визуализации музыки. Минхо – хорошая визуализация. Не для Джисона, правда, ему такое нельзя. Ещё аллергия начнется. __________________________________________________ К Минхо ключ находится случайно. У Джисона что-то не получалось, а Чан занят был Чонином и Сынмином, что-то объяснял им и показывал, пока Чанбин, гад, свалил куда-то, а Хёнджин заучивал партию в углу комнаты, оглушаясь музыкой из наушников. Джисона тоже оглушают. – Ты в одном и том же месте ошибаешься, – Минхо говорит спокойно и даже вроде как Хану. Он на всякий случай оборачивается и проверяет, а точно ли к нему это благословение снизошло. За все время совместных занятий они говорили от силы раза четыре, пять из которых – смазанно здоровались. Смазанно – в смысле бегло, а не то, что Джисон себе быстро придумал. – Не могу уловить момент, когда ко второй связке переходить, – честно жалуется Джисон и натягивает кепку на нос. Чтобы щёки этот идеал не увидел, а то Хан знает себя: краснеет очевидно и быстро, не скроешь никак, если не накрасить как перед сценой. Но сейчас-то они тут, не на сцене. Готовятся только, чтобы классно всё вышло. Чтобы дебют был. Настоящий. Протянутая к сидящему Хану ладонь настоящей не выглядит. У Минхо пальцы немного короче джисоновых и мило это просто до тошноты. Забыть бы ещё, что вся остальная рука у Хана тоньше раза в два, но он думать в принципе перестает, когда видит перед собой прилипшую к телу футболку. – Давай вместе. На раздумья нет времени. Джисон хватается за возможность и чужую ладонь, ловя едва заметную улыбку и не видя, как свет от ламп мазнул по розовым щекам. __________________________________________________ Минхо в танцах – как Джисон в своем ноутбуке. Ориентируется не глядя, помогает быстро, видя проблему и пути ее решения. Танец благодаря ему и упорному Хёнджину они разучивают быстрее других, заслужив похвалу старших. Джисон радуется. Ещё больше хлопот и радостей приносит их первое настоящее выступление. Джисон на сцене видит только слепящие прожекторы и мемберов, за которыми – ждущая их толпа. Музыка глушит, выученные до подсознательного слова и ритмы заставляют его превращаться в кого-то другого, умелого и уверенного в собственных силах. Ему почти плохо от страха и восторга, адреналин хлещет в кровь и заставляет выкладываться просто немыслимо. Они выступают эмоционально и горячо, Хан читает потом в соцсетях комментарии и расплывается то ли в слезах, то ли в счастье. У них в этот день праздник, а на экране общажного телевизора Хан улыбается так нагло, как в жизни никогда бы себе не позволил. Быть айдолом Джисону вроде бы даже нравится. Он не знает точно, сравнить особо не с чем, но в круговороте из тренировок, интервью, шоу и фотосессий остальные семь становятся как воздух необходимыми. Они разные до скрипа в зубах и ссор в общежитии, но зато свои, родные, не данные на время или для публики. Почти как семья. – Мы и есть семья, – говорит Чан во время обратной связи, когда они все вместе сидят, делятся впечатлениями и чувствами после работы. Джисон словами играет легко, выстраивает их в метафоры и крутые тексты, но, когда во время обратки его спрашивают, что ему понравилось больше всего – он отвечает только: «Как Лино-хён танцевал». – А что не понравилось? – Что так мало, – честно заканчивает Джисон, пока Минхо краснеет и давится напитком. Ребята улюлюкают, а Хан горит буквально, нагревает диван под собой и понимает, что Минхо тоже. Горит. __________________________________________________ С дебютом приходит и осознание. Компании часто рискуют, собирая в группы слишком молодых ребят, но индустрия молодеет и рынок требует на ТВ юнцов, а не взрослых, умудрённых опытом. Когда Чанбин уходит на медкомиссию, все скрещивают пальцы. Потому что индустрия цветёт, она молода и прекрасна. И отвергает парней-омег в себе. Странное правило, рождённое из желания сохранить традиционное представление о семейных омегах, переросло в то, что им запретили официально продвигаться как айдолам. Мол, не для них таким заниматься, однако раньше двадцати лет комиссии не предусмотрены. И как будто бы эту информацию агенства хранят до победного, пока последнему участнику не исполняется двадцать лет, и вот тогда публиковать результаты — обязанность для каждой компании. Сколько юных дарований уже так покинуло шоу-бизнес, получив отметку о вторичном поле... Парни в этот день даже завтракают все вместе. Нервно и неловко, будто не живут этой оравой на восемь наглых рож. Чан не перестаёт писать Чанбину, но тот не отвечает долго, ссылается на очереди "гребучие" и бабок, которые ему уши в трубочку связали. Младшие сидят тише обычного, им страшно от неопределённости и непривычно до молчаливых совместных раундов в играх. Комиссию проходили только Чан и Минхо, до дня рождения Чонина и по своему желанию. Оба альфы. Джисона этот факт вообще-то не удивляет, но заставляет зауважать. Чан – лидер, хороший лидер, справедливый и внимательный. В нем агрессии этой стереотипной нет вообще, он даже если строгий, то по-хорошему, понятно, что не пытается давить тем, что он альфа. Минхо никем другим быть в мыслях Хана и не мог. Чан – лидер-лидер, а Минхо – лидер-зам. Он учит с ними танцы и присматривает за макнэ, если Крис снова спит минус полтора часа. "Лино-хён" — уже звучит угрожающе с его методами воспитания. Задница болит от таких методов. Джисон, хватит похабничать Чанбин возвращается довольный до пизды и машет перед носом своей справкой с подтверждением мужиковатости. Младшие завистливо вздыхают. Им это светит только на следующий год, но раз три хёна уже справились, то и они справятся, верно? Ночью как-то Феликс признается, что не уверен в себе на сто процентов. Какая разница вообще в уверенности этой, если ты какой родился, таким и станешь. Джисон говорит, что херня это всё, агентство – не дураки, наверняка, знают, как выбирать альф среди подростков, чтобы не лажать потом. Они читают новости о том, что кто-то покидает группу из-за вторичного пола, но новости эти какие-то фальшивые, будто далёкие от правды и совсем не имеющие отношения к ним. Джисон хочет верить, что они родились под счастливой звездой. В интернете пишут, что в Чанбине сомнений нет, хоть и никто не говорит, какой пол у участников до двадцатилетия последнего мембера. Люди ждут следующий камбек и будущие официальные заявления от компании про пол ребят. Такое внимание к личным вещам поначалу смущает, но шоу-бизнес беспощаден, как и люди, интересующиеся ими. Станет ли кто-то защищать их, если пол окажется не тем? __________________________________________________ Джисон в силу возраста запахи чувствует слабо, а Чанбин хвастается что уже всех может отличить друг от друга без взгляда. Хан огрызается, что друг пахнет очистителем воздуха, но Со шутку разворачивает до того, что все хохочут до слёз, а Джисону присваивается статус сорняка, мол, тащит от него какой-то ботвой: не поймёшь сразу чем и вылезает чёрт знает где. Чан потом успокаивает его, что нормально пахнет и Джисон, и Хёнджин, и Феликс, и остальные все. Джисон в ванной запирается и честно пытается в диких позах буквально вынюхать, чем он таким воняет, что Чанбин не перестает смехуёвить. Минхо, кстати, не смеялся, что-то в телефоне у себя читал и коротко угукал, если его трогали. Зная этого человека, легче было не трогать и забыть вообще нахрен, что у тебя есть руки и ими можно коснуться. Джисон с интересом обнаруживает себя в крепком кольце объятий, когда они все вместе смотрят снятое видео с практики. Минхо чаще садится рядом и вообще к Хану относится как-то иначе. Над шутками смеётся, в танцах помогает, и, самое главное, обнимает так уверенно, кладёт голову на плечо и ноет, стоит юноше куда-то собраться уходить. "Вы знаете, он не любит обниматься, и это нормально", — говорит Чан на своей трансляции. Джисон не согласен категорически – Минхо контактный как зоопарк и не спрячешься от него вообще никак. Он может легко поднять Джисона на руки, обнять со спины, положить руку на плечо, ногу, голову – да куда угодно может. Джисон делает вид, словно он это разрешает снисходительно, а мысленно орёт и бьётся об стену передней стороной кепки. Минхо не любит обниматься. Если это не Джисон. __________________________________________________ "Хён, а я правда травой пахну?" — спрашивает Хан, когда они вместе идут обедать. Минхо привычно говорит: "Нет, Ханни, чем-то приятным", — раскрывая зонт и притягивая волнующегося донсена за рукав куртки. Джисон пыхтит и пригибается, смотрит на начавшийся дождик, боковым зрением замечает мягкий взгляд на себе. Он не уверен, что это всё хорошо, но краснеет на всякий случай, чтобы этот рядом знал. Хан видит, но делает вид, что слепой. Что обнимающий за пояс на улице Лино — это не слишком. Что они ходят обедать всегда вдвоём, неизменно покупая кофе перед зданием агентства, — не слишком. Что их в жизни друг друга не. Слишком. __________________________________________________ У Джисона к девятнадцати годам — в ладонях мандраж и в сердце мурлычащее: "Ханни". Они сидят в зале для практики последние: остались доработать танец, а потом Джисон собирался к Чану пойти, все равно не спит до утра. Чану бы по голове стукнуть за режим такой, но он хён, ему по голове стучать нельзя. Минхо на диване разваливается устало, дыша часто-часто и даже глаза не открывая. Хан на полу сидит, потому что пол холодный, задница горит – вместе идеально получается. С Минхо тоже как-то идеально. Он лежит на диване и просто существует, а у Джисона — тахикардия от взгляда на капельку пота, бегущую по крепкой шее. — Хён. Минхо издает невнятный звук. Слышит он, слышит, не помер ещё в этой духоте с мешаниной запахов и пота. — А почему ты меня динамил в начале? Ну, типа после знакомства, когда мы с тобой не общались, — Хану интересно и боязно. Сейчас Лино рядом естественно и всегда, никого не удивляет их дуэт, ребята вообще их юнит обходят, мол, вы вместе та ещё сила разрушительная, апокалипсис устроите без сожалений и труда. Какой тут конец света, когда у Джисона жизнь похожа на быструю смену декораций. Вокруг много людей, они меняются и смотрят выжидающе, всегда. Его такое пугает, он чувствует, что его молодость как-то убегает. Они с парнями вместе уже несколько лет, все как будто не меняются совсем. А жизнь-то идёт. Джисон пишет песни про что-то в груди, про сожаления и про недосягаемое. Чан хвалит, Чанбин как-то понимающе хмыкает. Зовёт мелким, раз в 3раче только Джисон пока без медкомиссии и голос у него после пубертата не сломался так явно как у других. — Когда меня менеджер-нуна знакомила? — Минхо кряхтит как старикан и усаживается на диване, теперь смотрит прямо на Джисона и снова как-то не так. Хан же видит, как Минхо щурится на Хёнджина, как смеётся с Чанбина или понимающе вскидывает брови для Чана. На Джисона смотрят так, будто защитят – и ощущение этого душит. По-хорошему, хоть и непонятно. Хан столько всего боится, а ему одним взглядом обещают, что все хорошо будет. Минхо в таких вещах никогда не врёт, он может подшучивать, изображать ядовитость, а на деле надёжный, как джисоновы спортивки с рынка, живущие с самого дебюта. — Ты меня напугал, — обмен взглядами заканчивается, а Минхо откручивает крышку у бутылки с водой. Джисон отстранённо наблюдает, как крепкие пальцы держат пластиковую упаковку и выдает: "Эррор" перед мозгом с последующими шутками про эро. — Вы сидели вместе, шутили и уже знали друг друга, а я пришёл, чужой для вас. Ещё ты смотрел на меня слишком странно, я подумал: "Что не так с этим ребенком?". Решил, что не нравлюсь тебе и старался не контактировать лишний раз. Джисон смотрит в пустоту, лишь бы не на то, как Минхо улыбается тепло и ностальгически. Говорит ещё тихо, не так, как обычно. Лино звонкий и шумный, а сейчас спокойный и какой-то довольный их тихим разговором. У Джисона сердце считает все рёбра и перебирается куда-то в горло, он задыхается и отворачивается. Как же мало тут воздуха после тренировок. — Я решил, что ты слишком красивый, чтобы быть стажёром, вот и пялился. —...а потом позанимался с тобой, понял, что ты просто иногда странный. Самый странный из всех. — Это плохо? Тут так душно, блин, дашь воды? — Джисон сразу тему переводит, потому что боится узнать о себе мнение. Одно дело — читать комментарии в интернете, и другое, когда человек, с которым ты знаком давно и в которого ты влюблён уже второй год, может высказать что-то, что ты сразу попытаешься поменять в себе. Сила чужих слов, обычно невидимая и разрушительная. — Я подумаю, — Минхо чуть наклоняет голову, непонятно вообще улыбаясь. Хан хмурится. Лино точно подозревает что-то и пользуется этим внаглую. Играет на слабости Джисона, заставляет так глупо краснеть. Сердце бьётся неистово, ладони потеют. У Джисона что-то на лице? Почему Хён смотрит так? — Что? — Меняю воду на поцелуй, — выпаливает Минхо и сразу же пытается на растерянном лице напротив увидеть нужные, желанные эмоции. Всегда можно сказать, что это шутка, если реакция будет не той. У Джисона же сердце помахало ручкой и вышло на своей остановке, оставляя его в одиночку разбираться со своими проблемами ночью в зале для практики. Минхо доволен провокацией, а у самого дыхание задержано. Он ждёт ответа. Потому что хватит уже, слишком долго они ходят вокруг да около. Слишком сильно хочется знать, настоящее ли это всё, не врут ли интуиция и очевидные факты. Джисон вскакивает с пола, путаясь в собственных ногах и белых кроссовках. Глаза у него просто сумасшедшие. Сердца нет. Отдал. И к Минхо прилипает надолго. Целует отчаянно, как будто ему сейчас запретят и скажут, что шутка это, Ханни, шутка. Да только не в шутку совсем Лино его за шею притягивает и отвечает. Отвечает, блять, сталкивается с торопливым Джисоном носом, жмурится и быстро подавляет струхнувшего от собственной смелости парня, целует уверенно и как-то тяжело. Джисон наваливается сверху, колено ставит на диван и дышать забывает, как в день их знакомства. Минхо за талию держит крепко, не отпуская, давая понять, что все взаправду. Жарко. От Хана пахнет едва-едва, но так, как Минхо нравится. Как ему нужно. Они дышат друг другу в губы загнанно и улыбаются. __________________________________________________ Хана на половине миссий и шоу ставят рядом с Минхо и словно проверяют, сколько они так выдержат вдвоём со своей химией чудовищной. На камеру они флиртуют явно и нагло, Хан порой сделает что-то и сам пугается мысленно, мол, перебор, всем же ясно всё. Режиссёр говорит, что всё в порядке, людям такое нравится, пусть Джисон не смущается, но не переходит границу доступного на телевидении. А он смущается, особенно когда в комнате отдыха Лино падает рядом и зарывается носом ему в волосы, шумно выдыхая в тёмные пряди. От чужого дыхания кожа сразу покрывается мурашками, а от близости такой краснеть хочется до неудобного. С каждым разом всё происходит наглее и наглее. Минхо не отсаживается. Стафф смотрит удивлённо. Джисон сглатывает и пытается открыть рамён. Он ел. Как минимум — пытался, потому что даже нормально существовать достаточно затруднительно с таким сердцебиением. — Пойдем после съёмок поесть пибимпап? Не хочу заказывать ночью доставку. От взгляда на себя Хан каждый раз замирает, пойманный в путы чуть приподнятых уголков губ и тёплых, уютных как кучка из одеял взглядов. Минхо смотрит, словно вся вселенная сосредотачивается в одном неугомонном Ханни, глаз никогда не отводит и ждёт, пока Джисон сдастся первым. В гляделки играть привыкает Хан быстро, а вот к тому, что ради победы Минхо приблизится к его лицу вплотную, выдыхая горячее, неслышимое: "Сонни" почти в раскрытые в предвкушении губы, он не готов. Поэтому — проигрыш и Джисон, бьющий альфу подушкой с дивана. Ему не обидно. Губы жжёт несделанным, но, как будто бы, обещанным. __________________________________________________ Перед выступлением Джисон мучается от тревожности и обговаривает всё со стаффом. Певец слишком много думал о возможных ошибках, теряя концентрацию на сцене, и это в какой-то момент могло стать настоящей проблемой для него и других мемберов. Хану предлагают выпить успокоительное перед выходом. А Минхо, услышавший, что Джисон на сцене все так же волнуется, будто впервые, решает проблему своеобразно. Снова улыбается. Не будь Хан профи, точно бы споткнулся или заикаться начал, потому что не ожидает в середине танца хлопка по заднице и довольное лицо хёна перед собой. Место прикосновения горит отпечатком крепкой ладони, а красные уши удачно скрыты волосами. Тревожность проигрывает бой с истерящим сердцем. _________________________________________________ — Вы такая слащавая парочка с Лино-хёном, мне нужна диета без вас, — пыхтит Хёнджин, когда в зале остаются только он, Джисон и Феликс. Хван прошел комиссию на прошлой неделе, не забыв выпендриться долгожданным "А" в своей медкарте. Хан с Феликсом чувствуют всё большее давление, хоть никто не говорит о том, что им необходимо быть альфами. Это нечто на уровне аксиомы. Если хочешь выступать здесь и под их лейблом, то вариант только такой. "А" — которой ни у Джисона, ни у Феликса, ни у Сынмина с Чонином нет. Что в документах, что в имени. — Мы похожи на парочку? Не больше, чем Йенни с Сынмином или ты с Чанбин-хёном, — притворно ворчит Джисон, натягивая кепку на нос. Прячется, зная, что все в группе с самого начала замечали, как они слиплись с Минхо. Сейчас один из тех редких моментов, когда Хан был в иной компании, но Лино просто занят с другим шоу и готовился с вечера, оставив младшего в агентстве. Джисон репетировал с танцорами, находя дэнс-брейк своим слабым местом. А ещё его слабое место это Лино в шортах. — Вы не просто похожи на парочку, я уверен, что вы женаты уже десятую жизнь. Как можно не видеть, что он от тебя вообще ни на метр не отходит? Кстати, перед комиссией он на меня рыкнул, когда я попытался на трансляции обнять тебя. Альфам детей трогать запрещено? Деспот, блин. Джисон выглядит удивлённым до невозможности. Феликс что-то ищет в телефоне, игнорируя эмоциональную жалобу Хёнджина. Хан ищет поддержки, напрягаясь от того, что ему говорят заветное и пугающее. — Я бы заметил, не делает он так! — Ещё как делает! Тебя нет, так все, киборг-убийца активирован, он спит и видит, как бы руки откусить всем, кто тебя хоть пальцем трогает. Мне кажется, что ещё чуть-чуть – и мы тебя больше не увидим нигде, кроме его комнаты и в его шмотье, — Хван откидывает волосы со лба, злым он вообще не выглядит. Факты перечисляет, известные всем в стенах этого здания. У Джисона кружится голова от мыслей и страха того, что всё это — совпадение обычное. Настолько совпадение, что он действительно сегодня занимался в чужой ветровке, отданной буквально на днях из-за её прекрасной безразмерности и чуть-чуть потому, что Джисону жутко нравилось забирать одежду Минхо. Тот недолго ныл, что Хан ему весь гардероб перетаскает к себе, а потом смирился. — Нашёл! — восклицает Феликс, протягивая Хану телефон и показывая какое-то видео с ютуба. Лента пестрит заставками с известным дуэтом и кучей фотошопа с сердечками. "Минсоны минсонятся на протяжении десяти минут" — гласит название ролика. "Вы видели, как он закрыл собой Джисонни в аэропорту? Защищает своё!" — кричит смайликами комментарий. "Если Хан окажется омегой, то мы правы! Не дайте такой любви пропасть". От последнего комментария Джисон отшатывается как от огня, чуть не отбросив телефон Ликса на пол зала. Щеки горят, а на глаза подступают слёзы... обиды? Пожалуй, да, ему действительно обидно. Стены давят осуждающе, и внутренний голос воет от того, что затронули это в открытую. Люди видят. — Эй, Джисон, ты чего? — пугается Ли, а с ним напрягается и Хёнджин, хмурясь. Джисона трясёт крупно и неконтролируемо. Ладони леденеют, пульс сильно учащается, и Хёнджин как-то странно смотрит. Поражённо. — Извини, мы не хотели тебя оби... Джисон закрывает рот ладонью и быстрым шагом покидает зал, пересекает хорошо освещенный коридор, пока в ушах стучит: "Если он омега". Если Джисон — омега, то ничего уже больше никогда не будет. Заперевшись в кабинке уборной, Хан смотрит на свои трясущиеся ладони и осознает, что панических атак у него не было давно, с дебюта. Тяжело сглатывает. Ком в горле собирается, мучает вполне физически. Ему бы воды и воздуха, кислорода и какого-то выхода из замкнутого кольца собственных страхов, кружащих вокруг головы терновым кольцом. Если. Если. Если. Если Джисон омега — группа будет из семи человек, потому что правила такие. Если Джисон — альфа, то с Минхо ему не позволено быть в принципе. А он себе лгать не хочет и устает: ему одинаково важны обе части его жизни. И работа, и Ли... Минхо в жизни засел так плотно, что не уберёшь, что никак не поешь даже без мыслей о нём, не напишешь песню про чувства, не сравнивая с ними, ни один фильм в коллекции Хана не будет существовать без воспоминания о том, кто любит их смотреть в одиночестве, но делает одно джисонское исключение. Задыхаться тяжело и страшно. Хан сжимает ладонь и прижимается лбом к стене. Она холодная, немного отрезвляет, но доказательства от ребят его неожиданно ломают, раскрывая невидимые ранее переживания. До этого всё было почти безмолвно и само-собой. Типа незаметно. Типа только для двоих. И Хана это устраивало, ему не хочется кричать всем, как ему нравится Лино-хён, как они целовались тогда на голубом диване, как Минхо любит ставить его в неловкие положения, целуя или тиская тайком, а потом выходя в люди с самым честным лицом. Это не то, о чем он бы говорил с друзьями. Но это то, что делает его счастливым. Поговорить с кем-то об этом нужно срочно. А ещё лучше — прекратить всё. Им обоим будет хуже, если они продолжат эту странную проверку друг друга. Джисон не то, чтобы готов отпускать, но ответственность быть первым падает на напряжённые плечи именно ему. Лино вламывается в зал для практики, когда Хан возвращается, чтобы забрать оттуда телефон и вещи, чтобы перенести всё в свою личную студию и, наверное, остаться на ночь на работе как Чан. Минхо дверь чуть ли не с ноги открывает, на нём куртка весенняя, но запыхался он словно в пуховике через половину города бежал. До Джисона медленно доходит, что альфа должен быть в комнате общежития, ложиться спать, чтобы завтра пойти на шоу от их имени и быть отдохнувшим, он же за здоровый образ жизни. А он здесь. Ночью. Смотрит почти напуганно, пока Хёнджин и Феликс нервно кусают губы и жмутся куда-то в угол зала, как котята нашкодившие. У Джисона чуть красные глаза от слёз и голос тихий-тихий после беззвучной истерики, Минхо каждую деталь замечает и выдыхает взволнованно. — Хёнджин написал, что тебе стало плохо, что– — Я в порядке. — Зачем ты врёшь, я знаю, какой ты, когда в порядке! Джисону хочется крикнуть, что нет, не знаешь. Хан никогда не был в порядке, будучи рядом с Минхо. Нереально это для него, физически невозможно, у него хроническое, что с сердцем, что с дыханием, что с чувствами. — Тебе нужно пойти домой и поспать перед работой, завтра же— — Собирайся домой, отдых тут нужен не мне одному. Жду перед выходом, — Минхо хмурится, кидая взгляд на парней, и выходит. Феликс шумно кашляет и делает вид, что рассматривает шкафчики перед диваном. Хёнджин не смотрит: он после двадцатилетия стал ощущать, когда хёны злятся, и сейчас его немного так вдавило в обивку чужим раздражением. Вроде и не на него злились, а волосы на затылке шевелятся. Джисон не рискует задерживаться сильно и просто накидывает куртку поверх спортивной формы и чужой кофты, надеясь не замёрзнуть. С парнями прощается едва-едва, не зная, чего ожидать вообще там, внизу. Здание агентства тихое и безлюдное, только в залах для практики и в комнатах для персонала остались редкие трудяги, так и не попавшиеся на пути к выходу. Хан стоит в лифте напротив зеркала и понимает, что разговор серьёзный произойдет немного раньше, чем он психологически готов. Он только-только стал чувствовать что-то после паники, но лифт спускается и приближает его к самому нужному и не-то-му человеку на всём белом свете. Минхо стоит на выходе, печатая что-то в телефоне, и теперь можно рассмотреть, насколько наспех он собирался. В кепке волосы прячет, очки на нос съехавшие, под курткой виднеется самая простая одежда из джинсов и толстовки огромной. Хан тоже такие любит, утащить бы парочку, если обстоятельства сложатся. Услышав пугливые шаги, Лино поднимает взгляд, тяжёлый и готовый наругать. Джисон смотрит на то, как расслабляется чужое лицо и как Минхо снова становится собой. Разрешающим больше, чем другим, своим и безопасным. Влюблённым. Ещё один робкий шаг. Минхо быстро суёт телефон в карман и подходит к Джисону так торопливо, словно боится, что он сбежит. А Хана приковало к месту от усталости и напряжения, он стоит и дышит глубоко, а потом снова, снова забывает, как работают лёгкие, сто́ит альфе обнять его крепко-крепко, сжимая ладони под рёбрами и не давая ни единого шанса спастись. Джисон думает, что это снова паника, потому что сердце то ли бежит, то ли останавливается, руки дрожат, губы тоже, и сам он как будто мёрзнет. Минхо что-то ворчит про переработку и то, что кто-то о себе не заботится совсем как Чани-хён. Альфа тёплый, дрожь своим теплом унимает и дышит так ровно, что невольно подстраиваешься. — Пойдем домой, чаги, ты меня здорово напугал. — А? — Хан глохнет, хотя из шума только его собственный пульс и шуршание курток. Минхо улыбается и чуть слепит бликом на очках. У него глаза такие красивые, что Джисону бы остаться так навсегда, в моменте, где он чувствует больше, чем может понять. А, может, просто боится понимать, зная ответы подсознательно. — Я делал вечером рис с мясом, ты ужинал? Не думаю, вы занимались до ночи, и ты, наверняка, забыл, поэтому организм забил тревогу, — Ли говорит тихо и занудно, на самое ухо бурчит и обнимает поудобнее, кладя подбородок на чужое плечо. Джисон давит в себе совсем непонятные ему эмоции. Жмётся доверчиво. Пока он может так стоять в холле и чувствовать теплое дыхание на щеке не боясь так сильно. — Пойдем. Я буду ужинать...чаги. __________________________________________________ Общих селфи становится так много, что когда Хану тактично напоминают обновить соцсети, он зависает в своей галерее надолго. Везде Лино, улыбающийся там, где видел, что Джисон фотографировал, кривляющийся с фильтрами и чаще всего выглядящий прямо как настоящий айдол. А иногда это тайные кадры, свои и потаённые как потеющие от волнения ладони и поцелуи в гримёрке за шторой. Обед с Минхо, дождь во время поездки совместной, кошки хёна, дурацкие рожицы, фото с прогулки, когда они залезли в фотобудку. Тесное помещение и химия творят невообразимое, приходится делать два подхода, чтобы было, что показать людям после влога. На первом же варианте, сохранённом у Джисона в студии между книгами, они совсем нефотогенично целуются, Хан думал, прямо там закончится от духоты и того, как его вжало в жёсткую спинку сидения чужим напором. Губы у обоих горели, а они словно дорвались, остановиться не могли, целовались, дышали так тяжело и шумно, может, с улицы даже слышно было их возню и то, как Джисон издавал совсем странные для него звуки. На последнем фото они отстранились, чтобы хоть немного воздуха добыть. И мгновение это успело попасть на плёнку, интимное и до неприличия любимое Джисоном. Они там смазанные, нечёткие, в профиль и улыбаются бесстыдно и шкодливо. Фото про свободу и счастье. Хан боковым зрением замечает однажды, как у Минхо на обоях — фото их общее. С той же прогулки. __________________________________________________ Чан говорит, что им нужно решить между собой всё, чтобы не было проблем в будущем и разочарований. Джисон теперь больше пугается ответственности заговорить всерьёз первым и своего улыбчивого после практик лица. У всех — усталость и желание спать уйти пораньше, а у него — крикнуть в окно, насколько ему нравится жить. Вот эту вот жизнь, красочную и со множеством деталей, нарисованных той же рукой, что делает им ужины в свободное время. Когда-то ему казалось, что мир, в большинстве своём, серый и никакой. Обычный. Мир, может, и не поменялся с тех пор, а вот взгляды Хана на жизнь — кардинально. Минхо, наверное, понимает, что у них всё странно, и не говорит ничего конкретно. Точнее, говорит, но не то. "Подожди меня, вместе пообедаем" "Я взял тебе с орехами, нормально? Ты же любишь это" "Когда на этом моменте прыгаешь, не приземляйся так, это опасно" "Сегодня дождь, возьми зонт, если уходишь" "Ты ел? Я что, для тебя шутка—" И да, Минхо действительно раздражается, если Хана неслучайно трогают другие люди. Стафф он терпит из необходимости, а мемберы во многом очень контактные, особенно младшие. Парни просто меняются местами во время интервью, а у Лино взгляд внимательный прямо на Хана, если его отодвигают куда-то. Чан с Чанбином понимающе смотрят и дают поменяться в случае чего. Джисон видит не всё, но Феликс с Чанбином и Хёнджином самые внимательные, рассказывают после, что он не заметил. И фактов этих много непозволительно, может, не так уж и неправы те видеоролики. Хан не знает, что делать, потому что он сам неосознанно повторяет это падение в бессмысленную ревность. Чувствует эту обиду, если обнимают не его. В груди что-то рвётся иногда, на самые незначительные мелочи вроде отсутствия ответа на вопрос или если он добровольно отсаживался. «Вы оба боитесь, что обманываете себя, вот и не можете поговорить как люди», — ворчит Чанбин во время совместной записи. Джисон морщится и щипает старшего за бок, получая подушкой в ответ. Шуточная потасовка прерывается уведомлением с телефона визгливым. Хан делает вид, что очень занят, чтобы свалить с дивана в студии Чана и проверяет уведомления в коридоре. Лино начал трансляцию. Воздух выбивает из Джисона с силой невозможной. Телефон чуть не выскальзывает из непослушных пальцев, но он побеждает мандраж, наушники надевает и игнорирует возню хёнов рядом за дверью. Ему интересно наблюдать за общением ребят с фанатами, но тут интерес особенного характера, любопытством приправленный. Они живут вместе уже сто миллионов лет, видятся ежедневно и почти ежечасно, но всегда, всегда находятся вещи, которые ты не знаешь, а знать хочется досконально. Во время эфиров можно поделиться своими переживаниями, чувствами, чем-то несказанным даже во время обратной связи с лидером и менеджером. Хан краснеет, потому что Лино сначала танцует. Желание в зал тайком залезть, чтобы на диван упасть за камерой и видеть, как отточено двигается старший. У Джисона какой-то фетиш на нём, сосредоточенном и внимательном к собственным действиям, в спортивках и футболках простых, а если ещё кепка или очки... Минхо вообще многое замечает, но почему до сих пор не видит, как Хан из-за него крышей едет нездорово, запираясь ночью в ванной, где в ладонь себе сдавленно: "Минхо", жмурясь и стыдясь. Может, потому что крышей едут оба. — Где сейчас Хан? — Лино поправляет очки, читая комментарии и как-то странно улыбаясь, будто видя пунцовые уши под тёмной кепкой по ту сторону экрана. — Думаю, он сейчас работает, хотя я бы хотел, чтобы он больше отдыхал. Сделайте это, напишите ему вечером все три сообщения про то, что нужно заботиться о себе. Я узнаю, если кто-то это не сделает. — Да он издевается, — шипит Джисон, понимая, что заходить в соцсети в ближайшее время точно не сможет, утонет под наплывом совсем ненужной ему чужой заботы. Ему это не поможет, он уже давно не в порядке по вполне конкретной причине, и отдыхом это не лечится. Хан красный и смущённый, а ещё ему пора возвращаться к работе, так что он блокирует телефон, пытаясь не зацикливаться. Помешанность никогда не была здоровой формой симпатии. — А? Помочь тебе выйти замуж за Джисонни? — Минхо делает удивлённое лицо, а потом хохочет заливисто, отрицательно мотая головой. — Не выйдет, ему нет двадцати, и он категорически занят. Чем кем занят — не уточняет, переходя на новые вопросы и не зная, как у Джисона снова строки про сложное и любимое. __________________________________________________ Время бежит непозволительно быстро, не давая ни капли облегчения, зато проблем прибавляя с удовольствием садиста. Джисон простужается перед началом лета и помирает со скуки в общежитии, не участвуя в слишком массовых мероприятиях. Горло першит, но безделье убивает гораздо сильнее плохого самочувствия. Джисон переворачивается на живот, пытается найти удобное положение, в котором бы его не ломало как голоса у детей в средней школе. На дворе — солнце, погода хороша до обидного, несмотря на то, что куртки пока снимать рановато. Хан лежит в футболке и спортивках своих неизменных, в спальне тепло достаточно. Где-то в общей комнате играют в приставку, скоро должны прийти парни с магазина, и кажется, что всё хорошо. В голове — шум и быстрые-быстрые мысли, оглушают своим жужжанием и тем, что Хан очень давно хочет сделать, но трусит. О том, что ему Минхо нравится до дрожащих коленок, знают, кажется, даже в том кафе, где они вечно обедают вдвоём. Взгляд падает на голубую стену комнаты, в углу которой стоит гитара хорошей марки. Подарок на Новый год от Лино. Минхо же в гитарах не понимает ничего, советовался с хён-лайном и продюсерами, чтобы ему самую подходящую найти. Джисон и сам бы купил, да руки не доходили: то одно, то другое – и желание возобновить игру на инструментах откладывалось в дальний ящик. А Минхо заморочился, нашёл именно ту, над которой Хан больше всего вздыхал, обводя курсором иконку с фото на сайте интернет-магазина. Просто взял и приехал в общежитие перед полуночью, когда должен был уже кошек тискать у себя дома. Джисон помнит, как вскочил с Оззи-лайн, удивлённый до раскрытого рта и красных щёк. У Ли на шапке — снег, очки запотевшие, пакеты в одной руке и огромный свёрток — в другой. "С Новым годом, Джисонни! — и свёрток в дурацких Санта Клаусах. У Хана тогда чуть инфаркт не случился, он на Минхо повис некультурно долго и прослезился совсем не по-мужски. Никто не осудил. По спине похлопали и посмеялись на ухо, залезая ледяными ладонями под край футболки." Пальцы сами нащупывают прохладное дерево инструмента, в комнате тихо, шум из общежития доходит несильно и Джисон может расслабленно усесться на сбитом в кучку одеяле, чтобы дать себе отдохнуть. Слишком много мыслей и вещей, которые необходимо сказать, важно решить и крайне сложно сделать. Музыка иногда помогает собрать мысли в одно целое или же даёт временное облегчение в вихре нависающих грузом дел. Хан неспешно настраивает гитару, из которой пару минут спустя начинают звучать его чувства. Честные, безмолвные. Заглядывающие в щель комнаты Хёнджин и Минхо тоже молчат и ждут, пока младший закончит музицировать, позволяя зайти. Джисон замечает гостей не сразу, но шорохи курток и сдавленные матюки за дверью привлекают внимание. Минорное звучание вздрагивает, а Хан резко оборачивается, сталкиваясь взглядом с ребятами. — Мы честно пытались не мешать, но твои сосалки для горла нам ни к чему, — отшучивается Хван, кидая в парня пакетом из аптеки, а Минхо не раздеваясь заваливается в комнату по-хозяйски и наваливается на Джисона без предупреждения. — Ты меня раздавишь! Куда, блин, одетым?! — Хан старается напрячься, чтобы его не расплющило по кровати, но получается так себе, когда ты спал полдня. Минхо довольно улыбается, Джисона еще и обнимает вдобавок, в эдакий плен заключает, из которого видна только шея Ли, воротник его куртки и маленький кусочек потолка. Рэпер издает умирающие звуки, ухает и примиряется со скорой гибелью по причине недостатка воздуха. Потолок белый. Минхо ёрзает и пряно пахнет, аж плохо становится от такой концентрации. Видно, где-то возле рынка они с Хёнджином проходили, раз такой запах душащий, хуже, чем в парфюмерных магазинах. Джисон пытается сдвинуться. — Мне лень раздеваться. — В верхней одежде на кровать ложиться нельзя. Лино псевдо-мученически стонет, а Джисон краснеет. Пубертат вроде прошёл, а гормоны остались, и это точно из-за них лицо так горит. — А Хёнджин даёт на своей кровати так лежать. — Так и иди к нему, я за чистую постель! И вообще, сейчас заразишься, кто тебе лекарства таскать будет? — Джисон освобождает одну руку, чтобы чужой воротник от лица убрать и воздуха свежего глотнуть. Ощущение, что вся комната теперь — рынок какой-то со специями, откуда-то ещё цветы взялись непонятные, голова кружится. Резковато для болеющего парня. — Ты будешь, — тише обычного ноет Минхо и, наконец, слезает с Джисона, тот аж ухнул от облегчения. Потолок белый, стены голубые. Запахом этим Хана, кажется, немного кроет. — Не буду, оставлю тебя мучаться за куртки в кровати. — Тогда в кровати будет что-нибудь другое, — хмыкает Минхо, хлопает Джисона по бедру и из комнаты уходит, по дороге стягивая с себя верхнюю одежду и интересуясь, вытащил ли кто-нибудь курицу из морозилки. Джисон вздыхает. На смятой постели валяется пакет с выпавшими лекарствами. На полу — ещё один. Со снеками. __________________________________________________ Когда Джисон выздоравливает, они идут кататься на велосипедах ночью. Потому что днём жарко страшно, асфальт плавится, и они заодно. Вечером температура становится позволительной, Хан одалживает велик у Феликса и радуется перерыву в расписании, тратя время на гуляния и эмоциональное восстановление после работы. Всю дорогу он смотрит на то, как Минхо пытается его обогнать, сам чуть не съезжает в канаву и выдыхается недалеко от моста. Лино мост не нравится, поэтому они до него не доходят, останавливаются на детской площадке и говорят о всякой ерунде: от аниме до политики. Джисон помещается в детские качели и заставляет старшего помочь ему раскачаться, самостоятельно лениво и неинтересно. Минхо из вредности делает это слишком сильно, Хан высоко визжит, вцепляется в качели и случайно пугает проходившую недалеко женщину. Они оба смеются с её ворчания про шумную молодёжь, а потом Джисону удается остановиться, наполняя кроссовки песком. Из мести он хотел было уехать на велике Минхо, успевает рвануть даже, пока альфа не понял. Чёртов песок сыпется отовсюду и попадает в дырки на джинсах. Лино, натренированный на быструю реакцию, понимает коварный план и бросается вслед, потому что велосипед Феликса меньше, чем у него, и ехать будет неудобно. Джисон касается резиновой ручки, но его ловко перехватывают и совершенно неведомым образом ладони оказываются в плену, а Хан — прижат к фонарному столбу. Из-за такой физкультуры младший дышит часто, адреналин в крови твердит ему бороться, но всё остальное готово в лужу сейчас расплыться. Минхо близко. Хмурит брови и не понимает, зачем Хан побежал именно сейчас, но отпускать не торопится. Ночь, фонарь, пустая детская площадка. Джисон с руками, прижатыми к столбу над головой часто дышит почти в губы Минхо. Момент. — Ты мне нравишься, — импульсивно и громким шёпотом. Минхо глаза распахивает, словно правда удивлён. Не знал? Не ожидал? Джисон дёргает руки, пытаясь освободиться из своей влажной фантазии, ставшей явью. — Нравишься, — растерянно повторяет альфа, как-то пристально вглядываясь в лицо краснеющего, почти жалеющего о словах парня. Сердце замирает, а потом до боли радостно бьётся, хорошо становится фантастически, затапливает теплом. Живот скручивает от волнения и ощущения нереальности. Когда Минхо отпускает кисти рук, они одновременно тянутся друг к другу за поцелуем и подтверждением. Джисон не хочет думать о последствиях и песке в обуви. __________________________________________________ После записи сил разговаривать почти не остаётся. Половина мемберов уже уходит домой или по своим делам, пока оставшиеся домучивают песню к следующему альбому. Чанбин задумчиво покручивается в кресле перед экраном, а Джисон лежит на коленях у Минхо, изображая крайнюю степень истощения, чтобы его не спихнули. Он записывал последним, в комнате только они трое да менеджер, скоро Чан вернётся от директора и что-нибудь хорошее, наверное, скажет. Хану на коленях нечужих удобно, он чуть не спит, слушает болтовню Бина с Лино, они что-то про идею для песни говорят, но Джисону спать интереснее и пользы больше. Конечности тяжёлые и, кажется, лежать он останется на этом кожаном диване до самого утра. Который час вообще? — И я читаю, значит, что в книге этой пишут. Начало было ничего, а потом я бросил на половине, когда понял, что там автор бредятину несёт философскую. Начал за здравие, закончил за Аристотеля. — Удивительно, что ты вообще читал, — хмыкает Минхо, поглаживая Джисона по волосам и затылку, чуть массирует шею, виднеющуюся из-под капюшона жёлтой толстовки. Хан почти мурлычет: не умеет, но очень готов. Умиротворение удивительное, ещё бы не бухтели про книги над ухом... — Да я ж говорю, что не дочитал. Даже сфоткал эту херню, где остановился, ща прочту, — Со лезет в телефон и находит фотографию, меняя голос на около-дикторский, — "Самое опасное — это когда вы перестаёте контролировать себя и свои эмоции. Вы тонете одновременно, сначала барахтаетесь, молите о помощи и думаете лишь о себе. Лишь в последнее мгновение вы замечаете, что рядом кто-то есть. Такой же человек. Такой же идущий ко дну вместе с вами, возможно, из-за вас, возможно, вы — из-за него. И вам ничего не остаётся, кроме как смириться, сделать последний вдох и пойти ко дну вместе с ним. Красива ли гибель? Нисколько". Вот что это? — Они сравнивают чувства с тонущим человеком, но ведь влюбленность делает тебя более вдохновленным. Разве это не про то, когда тебе хорошо от взгляда на кого-то? Ты думаешь, что с этим человеком всё в порядке, он сыт, здоров и достаточно отдыхает. Быть рядом уже хорошо, — Минхо перебирает крашенные локоны между пальцами, пока Джисон чуть приоткрывает глаза. Ли в своих словах серьёзен, Хану интересно, дойдёт ли он когда-нибудь до такого же уровня. Бескорыстной любви, без эгоистичного: "хочу", которое его самого гложет уже сколько времени. И относятся ли его слова к... — Я не могу не вмешаться, на днях в подкасте услышал похожую мысль, — аккуратно вклинивается менеджер, спуская маску с лица. Хану не видно его с дивана, но он уверен, что немолодой мужчина улыбается, — там говорилось, что любовь — это как дышать тем, что тебе сильно нравится. И в какой-то момент так полюбить момент после вдоха, что можно забыть выдохнуть. Это мгновение и описывали как исход слишком сильной любви. Такой, что время останавливается для тех, кто вдохнул и не выдохнул обратно. "Безвыдохная ситуация" — мысленно шутит Джисон, всё же проваливаясь в сон под стихающие голоса и осторожные касания к волосам. — Тут есть кто-нибудь с пониманием любви без самовредительства? — возмущается Чанбин, записывая себе в заметки слова менеджера. Из коридора выглядывает Чан, кивая, что ребята могут собираться, и добавляет с улыбкой: — Смотри, есть песня: "Красные огни"... — Да чтоб вас с этой любовью! __________________________________________________ Ближе к августу Джисон осознает, что начинает чувствовать запахи. Да, так и должно быть: ему через месяц двадцать, организм заканчивает формироваться, и совсем скоро он вместе с Феликсом и Сынмином пройдёт комиссию, в конце сентября, чтобы не затягивать, не толпиться в феврале после Чонина. Совсем скоро. Этот факт пугает его сильнее самого дебюта. — Так вот, что он имел в виду, когда говорил про сорняки, — задумчиво тянет Хан, устраиваясь поудобнее в кровати и придвигая к себе ноутбук. Вечер кино в комнате у Сынмина вместе с хозяином комнаты, Лино и Ликсом, готовым уснуть с самого возвращения из агентства. — А ты уже чувствуешь? — удивляется Чонин, не участвующий в сегодняшнем кино-марафоне и собирающийся уходить из этого кружка по фандомным интересам. Джисон неопределенно пожимает плечами. Он и вправду не уверен. Скорее ощущает смутно разные сторонние запахи, пока без привязки к конкретным людям. — Чанни-хён пахнет классно, я тоже постепенно различать начинаю, — Феликс укладывает голову на плечо рэпера, а Минхо возится с напитками и едой, пытаясь аккуратно выставить всё на прикроватный столик. Рынок с пряностями оказался хёном-поваром, чего Джисон, на самом деле, долго не мог понять. Каждый раз спрашивал Минхо, куда тот уходил, если запах стоял слишком приторный. Лино многозначительно смотрел на младшего и ждал, когда же до него дойдёт. Дошло не сразу, и потом Джисона стебали за его нюх очень долгое время. — Мята — не сорняк. — Да разве это похоже на мяту? Она слаще. Минхо косится на стакан кофе с мятным сиропом. — Настоящая мята, а не ароматизатор. Она приятно пахнет, но её сложно достать в холодное время года. — Джисона тоже в такое время не достанешь, — отвечает Ликс, трёт глаза и получает втык от друга. Теперь разговоры про то, кто чем пахнет, становятся ежедневной рутиной. Хан этому не рад, обоняние обострённое делает его более раздражительным, а начинающийся промоушен уже отнимает много сил. Остаётся надеяться, что в сентябре случится только лучшее, потому что лето у Джисона было прекрасное и год он хочет закончить так же. А еще прекраснее — расталкивать спящих после фильма парней, чтобы они утопали храпеть в свои комнаты. Мешанина запахов Джисону действительно не нравится, хотя все остальные реагируют на этот хаос спокойно, словно не чувствуют, как комнату хочется проветрить. Назовите Хана душнилой, но дела это не исправит, у него вся спальня воняет специями, сладким и чем-то растительным. С первым он мирится спокойно, другие же хочется уничтожить самым мощным освежителем воздуха. Минхо, ожидаемо, не отфутболивается, убедительно изображает сон до последнего. Джисон, махнув рукой, оставляет этого контактного террориста у себя. Всё равно они живут на две комнаты, был даже вариант поменяться насовсем, но Хан боится, честно говоря, такого тесного контакта. — Спать хочу, — сообщает альфа, когда Хан ложится рядом и ставит телефон на зарядку. — Шёл бы спать к себе, у меня кровать на одного. — Мне не нравится спать одному, — Минхо лежит с закрытыми глазами, но это не мешает ему нащупать Джисона, чтобы притянуть к себе и заключить в объятия. От дыхания в ключицы — щекотно, Хан улыбается и тоже обнимает, ему нравится греться таким образом. — Или без меня? — И без тебя не нравится. Так привык уже спать тут, что не могу по-другому, — Лино беспардонно трётся носом об тёплую шею, отчего Джисон невольно вздрагивает. Минхо всегда старается их запахи смешать зачем-то, что даже стирка не помогает. Вся комната словно состоит из Минхо, вся жизнь у Джисона — из него. И даже так, он продолжает быть осторожным и не позволяет себе больше, чем Хан согласен. — Это плохо ведь, — тихо говорит парень, прижимаясь щекой к чужой макушке. Глаза закрыты, а сердце — нет. — С чего плохо? — Альфам нельзя так, — еще тише отвечает Джисон. Минхо отстраняется, подслеповато щурясь в темноте. Очертания расстроенного младшего видны едва-едва, но чувствуется, насколько сильно он переживает. Держит в себе этот страх, разрушается ежедневно, а сделать ничего с этим не может. Страшнее реальности только конец, где они не вместе. — Льзя. — Они разрешают нам так себя вести только до февраля. Потом это будет официально запрещено. Ты должен это знать лучше меня. Серьезно, почему ты так спокоен? Я каждый день боюсь, что мне скажут: "С этого дня вам нельзя столько взаимодействовать". Минхо смотрит на невидимые в темноте слёзы. От чужой боли плохо становится самому, но позволить себе страдать, когда Джисон нуждается в поддержке — значит, согласиться с собственной беспомощностью в ситуации. — Я уверен в том, что им это больше выгодно. Люди любят такое общение между мемберами, поэтому я продолжу быть спокойным. Ты волнуешься за нас двоих, — альфа улыбается, хоть и знает, что этого не видно. — Обожаю этот эмоциональный ночной трёп после фильмов. _________________________________________________ Как так вышло — одним стенам известно. Усталость, долгие взгляды после репетиций, случайно сорванный с губ вздох. Джисон думал, что начало сентября будет напряжённым, потому что камбек, потому что скоро четырнадцатое, потому что... Джисон падает спиной на диван в своей личной студии и тут же ловит губами жадный поцелуй, отбирающий воздух и желание противиться действительности. У обоих — лица горят, в ладонях дрожь и напряжение ниже пояса. Хан чувствует сквозь толстовку прохладную поверхность софы и потому к Минхо жмётся, забирается пальцами под свитер вязаный и чуть не кусается, настолько ему деться от ощущений некуда. Поначалу страшно и неопытно, но они не на тесте, тут нет правильного ответа. Всё, что делает Джисон, — единственно верно для Минхо. Каждое изучающее касание Ли — то, чего не хватало Хану. В коридорах тихо, под ночь в здании почти никого нет, ребята в общежитии отсыпаются, а Джисон поцелуи на крепкой шее оставляет, задыхается в чужом запахе и дрожит мелко. Минхо дышит тяжело, сбитым шёпотом спрашивает, точно ли. Хана его забота доводит окончательно, он прямо за воротник тянет Лино на себя, обнимает отчаянно и не понимает, как так. Взгляд напротив — давящий, тёмный, а голос — нежный, что аж бабочки в животе и улыбаться тянет по-дурацки сквозь дурман этот из мяты и пряностей. У Джисона губы сохнут и глаза блестят, ему бы эти руки, в кои-то веки без колец, и на себя, чтобы держали крепко, стирая границы и вообще затапливая чувствами до краёв. Ему хочется просто до дрожи. Долго, томительно и жарко. Плевать, что в этой студии ему потом песни писать, плевать, что изнутри звуки рвутся совсем молящие, Минхо осторожен, а всё равно больно, хоть и проходит потом, становясь правильно. Кожа к коже, Джисон ёрзает и вдохнуть ровно не может, напрягается, пока его целуют, куда придется. Все плечи в метках от поцелуев, ноги он почти не чувствует, но В душной студии он делает Вдох. __________________________________________________ Двадцать четвёртого сентября их везут в больницу. Джисон уснуть перед этим так и не смог, Феликс умудрился отрубиться на пару часов, но тоже мало походил на спокойного человека, а вот Сынмин проявлял примерное хладнокровие, уложившись спать пораньше и с утра даже приведя себя в порядок по сравнению с остальными. Перед уходом Крис подбодрил их, пообещал, что всё будет хорошо, несмотря на то, что от него вообще ничего не зависит, и попросил писать как можно больше. Минхо с Чанбином предлагали поехать сопровождающими, но Джисон категорически отказался, поймав очень недовольно-взволнованный взгляд. Но меньше всего в такой день ему хотелось, чтобы с ним таскались как гиперопекающие родители в поликлинике. Да и боится он того, что им скажут. Из-за анализов позавтракать не получается, но они предусмотрительно берут еду с собой, реабилитируясь вкусностями от Феликса после неприятной процедуры. Ёнбок такой же бледный и нервный, как Джисон, что вроде как успокаивает, но Сынмин продолжает быть невозмутимым и идёт к следующему врачу первым. Сладости вроде бы и вкусные, но от напряжения желудок сворачивается и протестует, поэтому свою порцию Джисон так и не доедает, хотя Феликса заставляет есть хуже, чем Минхо. В коридоре тихо, людей почему-то крайне мало и это вроде как должно успокаивать, тревожности из-за посторонних людей не с чего триггериться. Хан трясёт ногой, ковыряет ногтем край папки со справками и документами. Осмотр длится достаточно долго, ему сыпется миллион сообщений от Минхо, который часто встаёт рано и теперь сообщает о каждом своём шаге, в ответ интересуясь делами Джисона. Ему ответить особо нечего, кроме: "Ща сдохну от волнения" и "Мину походу хана" Сынмин выходит уставший, но улыбается и поднимает справку, на которой в углу стоит красная: "А". Феликс показывает ему большой палец, а Джисон чувствует, что ещё хоть минута в этом коридоре —и его завтрак познакомится с местным полом. Менеджер поздравляет Кима и косится на парней. Кто след— — Я пойду сейчас, — шепчет Джисон и сжимает папку белеющими пальцами. Почему он так напуган? Потому, что любой вердикт станет точкой? Нет такой буквы, что спасла бы его шаткое положение, балансирующее между личной жизнью и работой? Пожалуй, это действительно так. Он не хочет тут быть, ему неуютно, когда его не держит за руку Лино, одним видом отпугивая всех потенциально некомфортных. Но взрослая жизнь постучалась в двери после двадцатилетия, где серьёзные вещи приходится делать самому, в том числе и отвечать за себя. "Файтин', Ханни, сходим потом куда захочешь, я угощаю" На нетвердых ногах он поднимается со скамейки и идёт к кабинету. Протягивает руку, толкая белую дверь, и отрезает пути к отступлению вместе со скрипом дверных петель. __________________________________________________ Феликс вылетает от врача пулей, забывая, что от радости ему нужно написать в соцсети, парням, маме, и всем-всем-всем. У него желанное: "Альфа" в документах, но времени облегчённо выдохнуть нет. Он отдаёт папку с документами кому-то из сопровождающих, съезжает с лестницы чуть ли не по перилам и оказывается на уличной парковке, где медленно начинается противный осенний дождь. Джисон сидит в машине вместе с Сынмином и менеджером, сжимая дрожащими пальцами справку. Феликс громко хлопает дверью, садится рядом и чуть не плачет, видя лицо Хана. Отсутствующее. — Это точно? Нет варианта, что ошибка или— Сынмин отрицательно качает головой. Телефон рэпера жужжит от бесконечного потока сообщений, диалог группы похож на филиал Ада, в котором главным Сатаной выступает Минхо. Он рвёт и мечет, потому что про Джисона ему никто не отвечает, Хан звонки игнорирует, и даже менеджер тяжело молчит, не рискуя как-то влиять на ситуацию. Воздух в машине тяжёлый и не лезет в лёгкие, оседает где-то в животе комком страха и напряжения, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. У Джисона так болит голова и так чертовски мерзнут ладони от одиночества. Индустрия цветёт. В результатах медкомиссии: "О". __________________________________________________ На беседу пускают только Джисона, Чана и руководителей. Минхо хочет дверь конференц-зала сломать к чертям, как и всю эту систему с запретами. За стеной — неестественно никакой Хан, который как с больницы вернулся, ни слова не сказал ему. Все поняли, что случилось, когда они вернулись, у Сынмина с Феликсом всё как надо, а радости нет ни у кого. В соседней комнате для отдыха они пытаются существовать, не разваливаясь от волнения. Крис сказал, что они что-нибудь придумают, никто не готов мириться с уходом мембера по такой причине. Это не то, с чем мирятся. Минхо старается сидеть ровно, но из-за напряжения получается максимально неестественно, а парни стараются от него отодвинуться, вдавленные в диван тяжёлым от стресса феромоном. — Вообще же отличий никаких нет, — тихо шепчет Феликс, сжимая ладони в кулак на коленях, — это нельзя понять, если в больницу не сходить. Неужели так важно... — Он запахи наши не переносил, — зачем-то замечает Чанбин, не менее разбитый, чем остальные. Ожидали, что и его позовут разбираться, как члена 3рачи, но дело слишком деликатное. Только сам Хан и лидер. Было бы хуже, не пусти туда и Чана, но Минхо плохо в любом случае. Джисон ещё до двадцатилетия был с ним почти круглосуточно, а он не понял сразу. Не собрал все предпосылки у себя в голове, не догадался, что они друг друга выбрали моментально не просто так. И теперь эта ответственность и желание защитить его изнутри рушат, он едва ли понимает, как себя вести в такой ситуации. Чувствует, как Джисон там — никакой. Ждут долго, звуков из зала через стену не слышно никаких, хотя что тут решить можно — непонятно. Правила диктуют так, что в айдол-группах могут быть только альфы, Джисон может остаться продюсером, преподавателем, участвовать в создании песен, но появляться на сцене — никогда. А Хан этим живёт. Как и каждый из них. Он шёл к этому долго, заслужил благословение родителей, уехал в Корею ради этого, тренировался до износа. Минхо не может представить Джисона без жизни артиста. Без микрофона в ловких пальцах и харизмы на сцене, сбивающей с ног. Когда парни выходят из конференц-зала, Лино уже знает, какое решение там приняли. Оставят омегу до дня рождения Чонина, а после официального объявления пола участников выпустят сообщение про Джисона и закончат его продвижение как айдола. Чан выводит младшего за руку, пока тот, уставший, плетётся следом, падая в объятия уже подскочивших парней безжизненным грузом. Не теряя ни минуты, держа в руках своё: "Я не могу оставить тебя так", Минхо заходит в конференц-зал и в суматохе никто не замечает его отсутствия. __________________________________________________ После Нового года закон меняется, отныне обязуя компании выпускать информацию по мере её поступления. Совет директоров ругает правительство и требования к артистам, обещает ситуации с омегами в шоу-бизнесе выдвинуть на международных конференциях, но Джисону с этого ни жарко, ни холодно. Природа его новая себя особо не проявляла, после двадцатилетия изменения были только в паспорте и том, что по сравнению с другими мемберами он медленнее набирал мышечную массу. Он долго рассматривал себя в зеркале тогда, в сентябре. Искал, силился увидеть какие-то различия между собой тринадцатого сентября, когда на сцену он мог выйти свободно, и между тем, кем он "стал" четырнадцатого. Своё психологическое состояние подавлять на публике было нелегко: пришлось обратиться к некоторым специалистам, а ещё он сильно увлекся спортзалом. Пытался казаться выше и сильнее, чем был. Чтобы никому в голову не взбрело, что Джисон — слабый, несамостоятельный, неподходящий. Омега. Образы для выступлений ему подбирали соответствующие. Мощные, контрастные, такие, что весь интернет бился в истерике после его фанкамов, а сам Хан листал статьи, но себя ни в одной не видел. Образ — да. А сам Джисон где-то потерялся. Остался в тринадцатом сентября и том лете, где катался на велосипеде и признавался честно. Хуже эффекта самозванца было то, что он уже четыре месяца как не разговаривал почти ни с кем, кроме Чана и Хёнджина. Режиссёр быстро это понял, стараясь ему в пару ставить чаще Хвана, и на камерах это действительно работало. Джисон активно изображал себя, смеялся и дурачился, пока Минхо делал то же самое с Чонином или Феликсом. Нет, Джисон не винил его ни в чём. Просто ему невозможно разговаривать с Лино, думая о том, что каждый раз может быть последним. Сочувствующий, тускнеющий взгляд резал по больному. Минхо сначала пытался поговорить, но Хан мастерски уворачивался, сбегал, молчал и делал всё, чтобы наедине не оставаться. Не может он. И Минхо понял. Четыре месяца. Сто тридцать восемь дней. Более трёх тысяч часов. Как Джисон жалеет о том разговоре в зале для практик и обмене на бутылку воды. __________________________________________________ Их случайно сажают вместе в автомобиле по дороге на шоу. Хан старается не дышать, но слишком знакомый пряный запах глушит и почти заставляет потянуться своей холодной с улицы ладонью к чужой, лежащей на соседнем сидении. Ладонь омега убирает в карман и отворачивается к окну. Голова кругом и душно. Минхо близко невозможно, огромных усилий стоит молчать и учиться дыханию, учиться справляться с собой и сердцем рвущимся. Вдох-выдох, вдох-выдох. — Я пересяду в другую машину, — равнодушно отчеканивает Минхо и расстёгивает ремень безопасности. Со щелчком сердце останавливается. Он правда?... Дверь захлопывается и Джисон умирает. Сто тридцать девять дней. __________________________________________________ Серьезного разговора так и не случается. Сначала не разговаривать физически больно, а потом ты свыкаешься с этим состоянием. Хан живёт на автомате, он не уверен, та ли это жизнь, ради которой он уехал в Корею и старался годами. Люди вокруг живут как-то спокойно, им будто с самого начала дали какую-то инструкцию, по которой можно жить правильно, а Джисон на выдачу опоздал и теперь не знал, что делать с миром вне себя. По инструкции все аккуратно интересуются, что не поделили они с Минхо, вернувшись к тому, что было до дебюта. Делить нечего. Место в группе, разве что. Джисон врёт себе, что им просто так легче будет расстаться насовсем. Правда лишь в том, что он боится сравнения себя с альфой настоящим и того, что между карьерой и чувствами ему мечту выбрать не позволили изначально. __________________________________________________ Первого февраля Хан готовится прочитать официальные заявления и начать собирать вещи для переезда. На часах — девять. Ещё час до конца, и, так как нервничать ему в таких количествах запрещают, он обыденно идёт отвлекаться в зал. Тело медленно адаптируется к нагрузкам, бицепсы становятся рельефней, но для Джисона с каждым днём разница в организмах все больше видна. Он вечно более худой, чуть ниже, голос выше, лицо мягче чертами. Это не убрать тренировками за пару месяцев. Ничем не убрать. Грушу в зале он бьёт скорее для морального удовлетворения. Она качается и норовит снести с ног как концентрат его страхов и проблем, но Хан уворачивается и пытается повторять крутые движения тренера, который написал, что опаздывает из-за пробок. В стране ажиотаж, все ждут сообщений про нынешние группы, строят теории и готовятся делиться на лагеря по мнениям. Хан почти не читает соцсети, боясь наткнуться на тех, кто догадывается. Селфи выкладывает со старых мероприятий, на интервью много не говорит, словно бы привычно толкается с Чанбином, делает всё, лишь бы не поняли сразу. Он так боится стать разочарованием для всех, но бессилен, как эта дурацкая груша, не имеющая возможности дать сдачи. "Вжж" Всё внутри леденеет. Будильник учтиво сообщает, что на часах — десять, и всё. Джисон хочет выкинуть телефон за ненадобностью, но заставляет себя сесть на скамейку в пустом зале. Это официальное, это важно. Пальцы после груши слушаются неохотно, и он пару раз промахивается мимо кнопки твиттера. "Добрый день, это..." Хан кривится и долистывает до списка. Он видел демо этого заявления, случайно взглядом зацепился на бумагах, когда недавно заходил в административный блок. Столбик комментариев растёт в геометрической прогрессии, а он только имена читать начинает. «Бан Чан — А. Ли Минхо — О. Со Чанбин — А. Хван Хёнджин — А. Хан Джисон — А. Ли Ёнбок — А. Ким Сынмин — А. Ян Чонин — не определено» Юноша зависает на второй строке и не совсем понимает, как в таком важном документе могли допустить такую глупую опечатку. Все ж знают, что... «В связи с действующим законодательством Ли Минхо (Lee Know) покидает группу как участник, но оставляет за собой право участвовать в деятельности компании как ведущий хореограф. Новое расписание группы будет опубликовано позже, благодарим фанатов за всю любовь и поддержку, подаренные ему во время продвижения». Вдох——выдох. __________________________________________________ Когда Хан вылетает из такси перед зданием общежития, то видит, как Чан помогает Минхо поставить коробки с вещами в машину. Парни о чём-то негромко переговариваются, Ли выглядит спокойным как удав и улыбается, словно совершает обычное дело, а не передаёт водителю машины свою сумку и рюкзак. Из общежития выселяют не сразу, нужно с документами повозиться, заявления всякие подписать, так почему он делает это так быстро? — Ты что натворил?! — не своим голосом кричит Хан, ему ледяной воздух лёгкие жжёт, а от обиды и непонимания хочется глупо и по-детски кого-нибудь прибить, чтобы пар выпустить вместо оставленной груши. Крис поднимает ладони и осторожно кладёт руки на плечи, пытаясь успокоить Джисона, а тот рвётся, потому что Минхо мажет по нему спокойным взглядом. И садится в машину. — Зачем, — в бреду шепчет юноша, Чана с его попытками угомонить не слушает, не пытается вникнуть. У него перед глазами факты, сложенные без предупреждения и позволения. Минхо решил всё за него. В общежитии бурчит телевизор, передавая новости: "После официальных данных со стороны музыкальных компаний началась череда увольнений и перевода участников групп на иные должности. На сегодняшний день изменениям в составе подверглись следующие группы..." "Не обошлось без потерь и в группе: "Stray kids", участник которой с сегодняшнего дня завершает свою деятельность как айдол-исполнитель. Фанаты объявляют забастовки нынешней системе защиты омег, утверждая о её несправедливости..." Джисон остаётся на улице, выхлопы от машины ещё воздух чернят, а он стоит, поверить не может. Держи, Хан, карьеру, ты ведь мечтал о ней. Наслаждайся ответственностью на чужих плечах, забравших больше, чем ты хотел бы отдать. __________________________________________________ Волосы, выкрашенные в новый цвет, непривычные совсем. Парень хочет перебрать цветные локоны, но только сделанная прическа испортится, и он терпит. Рассматривает в зеркале очередной образ: у него всё голубовато-зелёное, даже линзы. И взгляд от них тоже не свой, какой-то слишком пристальный и прямой, Джисону жутковато смотреть на себя и не знать, какой он на самом деле. — На выход через двадцать минут, пожалуйста, не уходите далеко! — громко объявляет стафф, и Хан отвлекается от отражения. В гримёрке дышать нечем, все переодеваются, макияж сделан, можно было бы кофе попить, но лучше сделать это после, чтобы с горлом ничего не случилось. Распределение партий сейчас странное совсем: Джисону и рэп дают, и вокал, в центр на танцах ставят Хёнджина, и работы будто стало в тысячу раз больше. А сил и желания делать это всё — нет. В коридоре закулисья Хан натыкается на группу мальчишек-новичков, недавно дебютировавших. За ними внимательно следит менеджер, а ещё ведущий хореограф, занимающийся постановкой танцев для некоторых команд. Джисон прячется за стеной. — У меня не получится, — тихо подвывает кто-то из мальчиков, выводя стафф своей неподходящей по времени истерикой. — Не получится, если будешь сидеть и говорить об этом, — устало отвечает Минхо, и голос у него такой, что дух захватывает. Сколько Хан его не слышал? В ушах стучит собственный пульс и ложь, поддерживаемая целой компанией. — Минхо-хён, а ты по своим не скучаешь? — Если у тебя хватает сил спрашивать у меня ненужную тебе информацию, то, значит, ты уже успокоился и готов прогнать выступление от и до? — Н-нет! Да чего Вы злой такой, я ж просто спросил! — Ну-ка, давай движение перед твоей партией проверим... — О! Хан-сонбэним! Здравствуйте! — новички вскакивают с дивана и кланяются чуть ли не головой в пол. Джисон икает от неожиданности и смущения, быть кому-то старшим — неловко. Быть застуканным за подслушиванием — конец выбеленным пудрой щекам. Он не должен тут быть и слышать этот разговор чужой. В груди что-то болезненно тянет. — Здрсьте, — неразборчиво мычит певец, кивает на приветствия мальчишек, а сам взгляд свой пронзительный с Минхо не сводит. Ведущий хореограф одет в толстовку и свободные штаны, на нём нет макияжа, костюма, особенной прически или страз на лице. Простой Лино, растерянный не меньше Хана и держащий пакет со снеками в спрятанных в рукавах ладонях. Как он может быть настолько нереальным, будучи самим собой? Одним видом своим раненое и спрятанное будит, взглядом гладит по стремительно краснеющей щеке, мажет призрачно губами по подбородку и останавливается, моргнув. Снова спокоен. — Здравствуйте. Хан-ним. «Джисонни» — Не хотел вам помешать, просто осматривался перед выступлением. Удачи на сцене! — Джисон использует все пройденные уроки актёрского мастерства и ораторского искусства. Группа перед ним — совсем зелёная, у них глаза горят энтузиазмом и желанием стать кем-то, они фальши не замечают. Минхо проходил все те же курсы и видит, как Хан прячет в карман расшитого пиджака дрожащую ладонь. — Был рад Вас увидеть, — как-то легко говорит Ли, улыбаясь. Ни капли того холода и равнодушия, что были ранее. Сердце внутри просыпается и робко бьётся навстречу, в надежде, что оно всё так же не одиноко. — Надеюсь, увижу Вас ещё раз, — отвечает Хан, не отводя взгляда и боясь, что сейчас проснётся в очередной раз со всхлипами. Один. __________________________________________________ Чану он рассказывает всё, плача без слёз и впиваясь в стол белеющими пальцами. Крис стягивает с головы шапку и треплет себе волосы, выслушивая, как Джисон говорил с Минхо от силы минуты две и как младшему с этого охота утопиться в реке Хан незамедлительно. — В последний раз я такую реакцию у тебя видел, когда вы только познакомились. — Тогда я себя не чувствовал так, словно я содействую мировому заговору! Ты понимаешь, что я ежедневно пытаюсь мириться с тем, что он сделал? Каждый фанмитинг кто-нибудь спрашивает меня о нём и поздравляет с тем, что мне так повезло родиться альфой. Хён, клянусь, я больше это не вывезу, — Джисон трёт лицо ладонями и старается взять себя в руки. Эта встреча сломала все его попытки держать образ. Он — альфа. Громкий, шумный, напористый, с духом соперничества и харизмой до Луны. А Минхо — ушедший участник, омега. О нём не принято говорить на мероприятиях, нельзя упоминать, но Джисон не железный. На него каждый день ложится ответственность отвечать за ложь, созданную не его руками. — Он ни с кем не обсуждал это, кроме директора. Не знаю, какие у него сейчас условия работы, раз компания согласилась провернуть это даже не предупредив нас. — Я не видел его в тренировочных залах, но он ставит хорягу младшим. — Странно... Возможно, он ушёл в дочернюю компанию? Я всё равно не понимаю, зачем он так поступил с тобой. Выглядело, словно быть омегой — стыдно для тебя с его точки зрения, — Чан сам сонный немного, работать закончил только недавно, а сейчас пытался с Джисоном разговориться, чтобы младший снова в свою хандру не ушел с социофобными наклонностями. Помнят они этот период категорического молчания. У Хана иногда состояние штормит от полного отсутствия в студии своей сутками, то он пишет так остервенело, что его силком приходится вытаскивать. Нет грани никакой между: "Хватит" и "Недостаточно". — Я говорил с его родителями по телефону, не думаю, что это стыд. Скорее, его способ оставить меня на плаву, принеся свою карьеру в жертву. Честно говоря, я уже жалею, что выбрал шоу-бизнес, — Хан рассматривает общую фотографию на столе у Чана. Там вся группа, ещё до этих тупых законов. Минхо приобнимает за талию по-хозяйски и улыбается хитро, — его мама сказала, что у него очень невыгодные условия работы и он перетруждается. Его семья просит Меня поговорить с ним, ты понимаешь, насколько всё не ок? — Не знал, насколько ему важно было оставить тебя в группе. Это как... — Без возможности выдохнуть, — Джисон закрывает глаза. В темноте ищет ответы и ловит обрывки воспоминаний. __________________________________________________ После массовых увольнений многие компании испытывают трудности, открывая пути людям, разбирающимся в законодательных тонкостях. Джисон всерьёз обращается к юристам в попытках узнать, насколько реально найти лазейку в нынешних правилах по поводу омег. Корень зла кроется в том, что государство пытается урезать контент, где омеги могут стать объектом на телевидении. Посыл хороший, но реализация просто кошмарная, до народных конфликтов кошмарная. — Мы не можем допустить, чтобы молодые люди, незамужние и не понимающие ценности семьи в полной мере, позволяли себе такое на массовом телевидении. Можете участвовать в кулинарных шоу, программах с маленьким рейтингом, но всё остальное... Джисон хватается за одно единственное слово. У него абсолютно бредовая идея, он читает все вышедшие законы так много, что отрывки снятся ему в кошмарах, номер юриста становится вторым после номера Криса и директора. Где-то в избранных кроется не забытое:"Лино-хён" Распечатки он собирает в толстую папку и, наконец, думает, что может всё исправить. Не ломая никого. Незамужним омегам нельзя на телевидение, но, что если... __________________________________________________ — Прости, что? — Давай поженимся, — скороговоркой выговаривает Хан, густо краснея перед растерянным от такого напора Минхо. Альфа сидит перед ним в кофейне, куда певец позвал его после многочасовых терзаний, тут свет немного оранжевым отливает и пахнет смесью кофе и травяных чаёв. Лино ответил почти сразу, пообещав, что придёт, и не обманул. Сидит вот, в шапочке забавной, румяный с холода и думающий, что он оглох от негромких фраз. — Мы с тобой не общаемся почти год, Джисон. — Я был зол на тебя. — И что-то изменилось? — Да. Я решил, что быть трусом мне не нравится, — Хан греет ладони об кружку с пряным американо, а Минхо только ждёт свой заказ и не знает, как реагировать, куда руки деть и своё желание прикоснуться. Джисон, блин, делает ему предложение в кофейне после того, как они перестали общаться. И омега с этого бледнеет, краснеет, меняет цвет чаще, чем на выступлениях, боится того, что его предположения и интуиция лгут. Но Минхо ведь отозвался. Даже спустя год. Не удалил его номер, приехал и не послал сразу же с такими предложениями. — Столь серьёзные вещи не предлагают так необдуманно, — старший скрещивает руки на груди, делает вид, что он сейчас мыслит рационально. На деле же — как и Хан, прячет дрожь в ладонях и сердце, заходящееся в истерике. Он так безумно скучал, по чужому нервно бегающему взгляду, по неловкому смеху. По Ханни, сидящему недоступно близко. — Я не прошу тебя делать это сейчас. Можешь почитать документы, там есть последовательность и то, почему я тебе это предлагаю. Я всё обдумал, твоё положение сейчас меня очень волнует, твои друзья и семья тоже переживают. Если вернёшься, не придётся работать почти за бесплатно. — Я знал, на что шёл, — альфа без особого интереса рассматривает папку и, на самом деле, всё, что его сейчас трогает — взволнованный Джисон. Они столько времени изображали равнодушие, что, кажется, устали держать маски в руках. Опустили их со временем, являя друг другу скрытое и не сказанное вовремя. Оба чувствуют, что отторжения нет, только неуверенность и впервые никто не скрывает ничего, открывается легко, когда терять на деле нечего. — Теперь знай, на что пойду и я. В отличие от тебя, я хотя бы предупреждаю о том, что делаю. — Расскажешь про то, что я не омега людям? — Лино вскидывает бровь и пытается понять, какую цель себе поставил упорный квокка. Он открывает папку, листает заметки про традиции и демографический кризис в стране. Омег пытаются выбелить на ТВ, не пустить ни в политику, ни в шоу-бизнес. Незамужних омег. — Нет. Про то, что я сам врать больше не хочу. О тебе ни слова, кроме того, что жизнь с тобой бы связал ещё года четыре назад. — Ты все мои труды тогда порушишь. — Считай местью за то, что ты свою жизнь сломал и меня перед фактом поставил. Минхо хмыкает. — Со временем люди сильно меняются. Не боишься, что сейчас предложишь мне это, а я уже другой человек? С чего ты взял, что я соглашусь? — Ты лжёшь целому миру ради меня, — Хан горько усмехается и не выдерживает. Тянется ладонью замерзающей к чужой. Минхо не двигается сначала, а потом сдается без боя практически. Переплетает их пальцы, чувствует взгляд с надеждой на себе и накрывает родную руку своей, согревая. __________________________________________________ Мемберы отговорить его не пытаются. Каждый понимает, что рано или поздно Джисон не выдержит и правду раскроет более импульсивно и глупо. Про его идею признания знают только самые близкие и менеджер, обещающий, что в случае чего согласен взять ответственность за участие в этой анархии. А вот про то, что он Минхо хочет вернуть в группу — директор узнает от самого Хана. Настроен скептично и не верит в то, что это достаточно удачный способ обойти все запреты. Не нравится ему идея раскрытия обмана, это всё равно штраф и санкции, это проблемы. Они никому не нужны. Фанаты и так нелегко приняли уход Минхо. Ночевали под окнами компании, писали письма на электронную почту тысячами, кошмарили всё агенство и интернет так долго, что времена без внутренней войны кажутся сном. Да никто, на самом деле, смириться не смог, нет-нет да проскользнут в интервью смутные упоминания, после которых Хан губы кусает и следит как модераторы комментарии чистят. Семь человек вместо восьми ощущаются пусто и неправильно, так смысл терпеть неполноценность? Каждый из них мог оказаться что на месте Джисона, что на месте Минхо. Правда, такой ерундой могли страдать только они, другие бы смирились, наверное. — Они нас уволят, — Чанбин подпирает голову кулаком, читая тираду от младшего из 3рачи. Маленький испуганный Джисон превратился в человека, готового пойти на серьёзный проступок ради того, что ему дорого. Они сидят на пятом этаже в кабинете. Кондиционер вырублен, потому что в помещении тепло. Джисон стягивает кепку, лохматит крашенные волосы и глупо улыбается. Сегодня после совещания директоров они узнают, светит ли стенам компании бунт от тех, кто терпел столько лет, или же они перевернут саму индустрию. Вернут того, кто в отставку отправлен год как. — И лишатся львиной доли своего заработка. Я думаю, что они согласятся вернуть Минхо, если он не передумал. Вспомни, как фанаты обещали поддержать его в любом сценарии?.. — Тебе самому тогда на ТВ придётся сказать, что ты омега, что у тебя краш на Минхо уже почти четыре года и что ты честно врал про то, что ты могучий альфач. — Я тебе клянусь, страшнее, чем прыжок с тарзанки, уже ничего пережить нельзя. Думаешь, я зассу признаться после всего, что он натворил? Точно не сейчас! — Джисон не перестаёт следить за новостной лентой. Мир даже не подозревает, на что готов когда-то более эгоистичный Хан, признавшийся себе в том, что карьеру он бы выбрал второй. Пришлось, конечно, сначала попробовать жить с ней, когда тебя лишают другого смысла существования. Болезненный опыт для обоих, потому что Минхо попробовал иной вариант и тоже счастлив не был в своём ответе за неправду. Теперь же всё должно стать так, как должно было быть с самого начала. Джисон расскажет, что он омега, такой же человек, как другие мемберы, что он хотел бы работать здесь долго-долго, а ещё дольше он хочет держать горящую крепкую ладонь в своей до неизвестного конца. В кабинет заходит молодой человек в клетчатом пальто, за ним выглядывает менеджер и показывает какие-то жесты руками. Джисон оборачивается, вдыхает аромат пряностей и — Ли Минхо, — представляется молодой альфа, улыбаясь и держа в руках стопку документов, пока у всех присутствующих начинается массовое помешательство, стулья скрипят, опрокинутые от резких движений, — вновь мембер Stray kids и будущий супруг Хана, приятно познакомиться. и забывает выдохнуть.