Как на ладони

Сэма будит отдаленный шум и обалденный аромат, проникающий сквозь приоткрытую дверь в комнату. Сонное сознание не сразу делает наиочевиднейший вывод: в бункере Летописцев живут трое, и если Сэм только что проснулся, то кто еще может хозяйничать на кухне? Дисплей смартфона показывает, что еще слишком рано, и можно отдохнуть, но Сэму становится интересно, с чего вдруг Дин поднялся ни свет ни заря. Тапки каким-то образом забиты под кроватью в самый угол, пол холодный и жжет голые ступни: словно бы Сэма перенесли на машине времени назад, в 1989 год, когда он пробирался в пижаме, босиком, к старшему брату, привлеченный вкусным запахом, а десятилетний Дин готовил ему на день рождения праздничный завтрак. С энтузиазмом позевывая и рискуя вывернуть себе челюсть, Сэм добредает до кухни и слышит разговор, мешать которому совершенно не хочется. Вряд ли Дин дошел до болтовни с самим собой, по телефону на такие личные темы он ни с кем из ныне живущих обсуждать бы не смог, а это значит, что его собеседником является никто иной, как… — … Так что да, готовить я умею. Когда он капризничал и отказывался съедать свои любимые кукурузные хлопья, приходилось брать в руки кулинарную книгу и включать фантазию. Мелкий в детстве был таким занозой в заднице, — голос Дина наполнен непривычной, ласкающей интонацией, и Сэм знает, что в эту минуту брат улыбается. Смешно, но несмотря на внешние противоречия, они всегда были настроены на одну волну: этим утром ностальгия просыпается не только у Сэма. — Собственно, он и сейчас таким остался. Дай мне перец. Сэм секунду размышляет, какова вероятность, что Дин обращается к, например, Чарли, решившей почтить берлогу Винчестеров — как девушка обозвала их дом — своим приездом в семь часов в воскресенье, и признает, что шансы на подобное стремятся к нулю и даже заходят в минус. Правильнее было бы уйти, но любопытство и небольшой процент изумления удерживает его на месте. Дин что, учит кое-кого готовить? — Сэм хороший человек, — мягко произносит Кастиэль. Кастиэль, на которого гипотетически Дин до сих пор злится, но, видимо, за прошедший день или ночь у них состоялось долгожданное примирение. По крайней мере, еще вчера Дин напоказ игнорировал Каса и лишь огрызнулся на просьбу Сэма быть с ним помягче. — У него добрые глаза, а они отображают душу, и пусть эта человеческая идиома слишком тривиальна, суть не меняется. Ложка звякает о край миски, в динамиках, с убавленной на самую маленькую шкалу громкостью — чтобы его не разбудить, с внезапной благодарностью понимает Сэм — ведущий объявляет о новой композиции, слышится шипенье брошенного на сковородку чего-то мясного, так как запах специфический. Странным образом подглядывание за Дином и Касом входит у Сэма в привычку, и хотя на этот раз ему не хочется фотографировать близких ему людей, он снова непроизвольно превращается в шпиона. Но как различны отношения между Дином и Кастиэлем: в тот раз у них было полное взаимопонимание, а в этот — упреки, затаенные обвинения из-за дурацкой скрижали и, наконец, восстановление шаткого равновесия. — Когда-то по приказу своих крылатых начальников ты намеревался прикончить его. — Дин, — Сэм не самый мягкосердечный человек, это точно, но сейчас ему хочется пнуть брата: настолько сильная боль, и покаяние, и осознание вины чувствуется в произнесенном имени, поэтому зачем ворошить старые обиды? Молчанье кажется неловким, словно Дин сожалеет о вырвавшихся словах. Сковородка яростно огрызается, когда к мясу добавляется какая-то заправка. Через полминуты Дин отрывисто говорит, и в его устах это кажется белым флагом и практически извинением: — Помой их и порежь. Кран булькает несколько секунд, а потом отрыгивает шумящий поток: в раковине барабанят струи воды, так как Кастиэль что-то моет. В динамиках, словно бы на заказ, вдруг раздается знакомое: «Rising up back on the street did my time took my chances», и Дин, разумеется, тут же хрипло начинает подпевать своей любимой группе, фальшивя как только можно. Сэм морщится: пенье брата по утрам в душе или в Импале он всегда приравнивал к самым изощренным пыткам и порой предлагал использовать в качестве нового метода в экзорцизме: дескать, услышав завыванья Дина, демоны добровольно покидали бы занятое тело и отправлялись бы прямиком в Ад. Но совершенно внезапно, вместо ожидаемого ироничного комментария, которыми порой отвечал Кастиэль на язвительность Дина, раздается смех: тихий, необидный и искренний. Кастиэль… смеется? Немыслимо. Сэм не выдерживает и выглядывает из-за угла: Дин, в одной футболке, крутится у плиты, лопаткой переворачивая жарившуюся на сковородке говядину, купленную вчера, Кас, засучив рукава плаща, который почему-то не снял, и рубашки, сидя за столом, гипнотизирует взглядом брата. Ангел кажется расслабленным, вокруг глаз у него собираются лучики, и всю его фигуру словно окутывает теплое сияние. Стоять в его возрасте с открытым ртом неприлично, но Сэм правда удивлен: раз Кастиэль может спокойно выдержать отвратительнейшую из отвратительных привычек брата, а Дин за пятнадцать секунд разрядить атмосферу и развеселить Каса, то значит, что они друг друга действительно л… Неловким движением ангел пристраивает вымытые томаты на разделочную доску и вооружается ножом наподобие ангельского клинка, словно бы ожидая коварного нападения и собираясь защищаться. — Кас, такое ощущение, что ты хочешь устроить тут кровавое харакири, — веселое фырканье Дина еще лучше пения показывает, что брат в отличном настроении. — Ну кто так держит нож, скажи на милость? Черт, ты как ребенок. Дин подходит к Кастиэлю со спины и накрывает своей ладонью ладонь ангела, показывая, как правильно надо резать овощ. Рука Каса более изящная и не такая загорелая, как у Дина: запястье хрупкое, пальцы длинные с аккуратными розовыми ногтями. Дин же никогда не расстается с любимыми кольцом, тоненьким веревочным браслетом и массивными часами, и последние визуально делают его запястье еще более широким, чем оно есть на самом деле. Под руководством Дина дело у Кастиэля спорится, и вскоре томат порезан на тонкие дольки, однако Дин не спешит отходить. — Давай еще один, для тренировки, — какое-то время слышится характерный мерный звук, какой бывает при шинковании, а потом Сэм моргает и потому не замечает, каким образом нож и помидор оказываются лежащими в стороне, а Дин и Кастиэль зачарованно всматриваются в друг друга, не разнимая рук. Все как на ладони: неосознанная ласка, почти-секс через невинное прикосновение. Подушечками пальцев Дин воздушно поглаживают, вычерчивают линии жизни, ума или судьбы — в хиромантии Сэм, увы, не силен — Кастиэля, а на щеках ангела расползается алый румянец. Сейчас как раз тот момент, когда Сэму стоит деликатно удалиться, иначе позже он не сможет без смущения смотреть на этих двоих. Внезапно объявленный блок новостей на радио разрушает оцепенение: Дин, вспомнив, что он чересчур увлекся, быстро отодвигается и краснеет, а потом и вовсе увеличивает звук на приемнике, словно возводя тем самым стену между собой и Касом. Сэм ни с того ни с сего чувствует острое разочарование. — Ну вот, мясо готово, — наигранно легкомысленный тон брата никого не обманывает: но в отличие от Сэма, Кастиэль не понимает причину раздражения Дина. Дина, который всегда злится, когда видит, что проигрывает самому себе. — Дин? — В конце поливаем сметанным соусом и добавляем нарезанные помидоры, — выкладывание мяса на тарелку словно бы отнимает все внимание Дина, и потому он игнорирует вопросительные взгляды Кастиэля. Сэм как никто другой знаком с излюбленной тактикой брата не замечать невысказанных вопросов и замешательства. — Уяснил, как надо готовить? — Уяснил. — Тогда сейчас нальем в стакан апельсинового сока и пойдем будить нашу Спящую Красавицу. Сэм, по-прежнему незамеченный, бесшумно пятится в коридор и быстро идет обратно в свою комнату. Сделать вид, что он только проснулся, когда брат постучит в дверь, нетрудно, и это необходимо, иначе Дин может замкнуться в себе, узнав, что Сэм стал свидетелем картины, столь несвойственной характеру «несгибаемого парня», которого всю жизнь играет Дин. Почему-то старший брат уверен, что демонстрировать привязанность кому-то является уголовно-наказуемым преступлением против самого себя. Сэм знает, что переубедить Дина сможет только время. И, возможно, Кастиэль.