не хочу никому ставить ногу на грудь

Люмин — девочка-загадка, девочка-путешественница, девочка-мечница. Люмин — героиня, идущая куда-угодно, неважно, вперед или назад, на север или на юг. У нее единственное правило — не останавливаться. Потому что если остановишься, начнешь думать, переживать, грызть ногти и бить кулаками стены. Потому что остановиться значит терять свои ориентиры, свою цель. А брат где-то там, в неизвестности, и она поклялась самой себе найти его, живым или мертывый — уже не имеет значения. (Для Люмин все перестает иметь значение, потому что каждый раз она привязывается и привязывает к себе других, а потом уходит) Люмин плевать хотела на Тейват, на богов, на погибшие цивилизации, на этот несчастный клочок земли на небе. «Селестия» — шепчутся по углам городов люди и нелюди. Люмин смотрит на небо и думает только о революциях, бунтах и казнях. О богах которые сходят с ума, и о детях, которые примут помощь даже от дьявола, если понадобится. Она в их числе. Только в этом мире нет дьявола, есть только набожники и безбожники, хотя число вторых, после одних печальных небезызвестных событий с пол тысячелетия назад, катастрофически сильно уменьшилось. Люмин пьет чай с Камисато Аякой и думает, что со славной страной Иназумой может произойти то же самое. Люмин думает, что вот они, новые безбожники как на подбор. Люди не верящие в богов, не потому что они не верят в их существование, а потому что боги ничего хорошего в их жизнь не привнесли. Люмин смотрит этим людям в глаза и думает, что Венти бы ужаснулся. Люмин думает, что если бы Кэйя узнал, кто есть Венти — он бы ужаснулся тоже. Вопрос только не если, а когда. Люмин оказалась связанной в огромной сети, переплетенная случайными и не очень встречами, людьми и нелюдьми. «Они тащат меня в самую гущу,» — думает она, глотая паленную водку из фляжки. «Да, тащат и это уже не остановить.» Люмин смотрит на запад, туда, где простираются горы Ли Юэ, она смаргивает слезы на глазах и пьет еще. Сколько их будет еще: разбитых и сломленных, целых и притягивающих, сумасшедших и харизматичных. Люмин не маленькая девочка, если хорошо подумать, ее и девочкой назвать трудно. Ее юное тело — дар (или проклятие — тут как посмотреть) старого трехрукого шамана, от дыхания которого разгорались свечи когда-то. Она не помнит сколько столетий прошло с того момента, да и не за чем. Люмин видела тысячи воин, в тысячи участвовала. Ей пользовались, она научилась пользоваться в ответ. Люмин думает о брате. Думает о Тэйвате. Вернее, брат Люмин думает о Тэйвате, а Люмин думает о нем и о его печалях. «Почему же никто не думает о моих?» Люмин не хочет смотреть как ее новые знакомые и товарищи будут сталкиваться друг с другом, как будут предавать, продавать и плеваться ядом. Как будут убиты или разбиты. Люмин знает, еще не поздно уйти, ещё не поздно наплевать тоже, исчезнуть, отвернуться, испариться. Люмин ещё может это сделать, а Итэр — нет. Люмин сама ломает розовые очки. Люмин думает, сколько же лет он жил без меня, что так просто развернулся и ушел? Сколько он успел понять и увидеть, что это так его привязало? Брат всегда был самой важной константой в её жизни. Она для него — тоже. Раньше. Раньше, до этого мира, где Боги решили, что они имеют право. Боги, которые мешают, разрушают и останавливают. Боги, которые решили, что разделить двух неизвестных сущностей будет хорошей идеей. («Они не смогли нас убить, нет» — Люмин знает. Будто бы она никогда не пыталась умереть.) Ха. Что же теперь? Теперь Люмин считают подросткой, которой не нальют даже пиво. К которой, несмотря на почетное звание, относятся либо потребительски, либо пренебрежительно. Теперь Люмин много не болтает и почти не поет. Почти не плачет и почти не злится на мироздание. Почти. А брат? Брат где-то там, может даже следит за ней тайно, планирует очередную революцию, бунт. Там — не здесь, не рядом. Не вместе. Если бы Люмин была собственницей, и если бы у нее остались прошлые силы, она бы разъебала Тэйват и не оставила бы и камушка. Но Люмин не подростка, не молодая девушка. Она думает, отпивая вентнино вино, что если брату теперь плевать, то она найдет его хотя бы для того, что врезать хорошенько. (И, конечно, чтобы поучаствовать в очередной революции.)