Девочка-война

      – Охренеть можно! Не женщина, а мечта! – прохрипел валяющийся на полу толстый дядька, у которого член не мог стоять уже в силу престарелого возраста. Однако это не помешало лысому похотливому засранцу мерзко облизнуться, мутными глазёнками таращась на разворачивающееся неподалёку поистине грандиозное представление. Дядьку этого успели уже не хило так приложить монтировкой, судя по кровоточащей ране на виске, но Серёжа не испытал ни капли сочувствуя, скорее уж желание добить, чтобы не смел пялиться на его королеву. Разумовский приподнялся на локтях, выглядывая из-за опрокинутого стола, и закряхтел, когда отбитые рёбра напомнили о себе стреляющей в груди болью. Кто бы мог подумать, что падение со второго этажа может оказаться таким вредоносным. Дурацкие ступеньки с дурацкой золотой каймой по краям, Бехтиева за такое выдающееся дурновкусие следовало отправить в колонию строгого режима лет на двадцать.       — Да чё вы стоите, блядь? Прибейте девчонку!       — Это кто там вякнул?! — раздался возмущённый женский голосок. Серёжа прищурился, фокусируя взгляд на тёмных фигурах, застывших посреди разгромлённого зала казино. То тут, то там из разных углов помещения раздавались крики, ругань и звуки борьбы, но вот эта компания людей вообще практически не шевелилась. Четверо здоровых амбалов стояли, сжимая в руках импровизированное оружие, и через прорези в масках и балаклавах смотрели на виновницу торжества. Оля… Ну, Оля была прекрасна, как и всегда. Серёжа даже новые эпитеты подбирать перестал, давно уже истратил весь запас красноречия, когда речь заходила об этой женщине божественного происхождения. Её можно было назвать красивой, замечательной, восхитительной, нереальной, фантастической, обворожительной, блестящей, неотразимой, эффектной, великолепной и далее по списку. И всё равно даже километровый список восхваляющих слов не смог бы хоть на десятую часть описать всю прелесть Волковой. Она была чёртовым произведением искусства, всяким Боттичелли и да Винчи со своими Венерами и Джокондами даже не снилось. Высокая и стройная, с округлыми бёдрами, узкой талией и аккуратной грудью второго размера. А бесконечно длинным ногам с ровным бронзовым загаром вовсе можно было воспевать оды. Такого оттенка не добиться, даже если часами торчать в солярии. Не-а, только лежать на горячем пустынном песке в перерывах между миссиями, подставляя спину под палящие лучи солнца. И ведь даже не обгорала никогда, ведьма. Серёже стоило только нос из офиса высунуть летом, чтобы тут же покрыться красными волдырями, а эта шельма возвращалась из своих поездок загорелая и гладенькая, как бронзовая статуэтка. Серёжа не разглядел толком, кто из нападавших первым совершил роковой шаг, но это уже было не столь важно. Началась такая заваруха, которой самое место в фильмах Тарантино, а не в помпезном питерском гадюшнике зажравшегося старпёра. Оля двигалась стремительно и практически неуловимо для глаз, как выпущенная из пистолета пуля. Один из мужиков подскочил к ней с занесённой над головой битой, которая в ту же секунду оказалась впечатанной ему самому куда-то в морду. Раздался громкий хруст ломаемых костей, из-под маски хлынула алая кровь, а мужик закричал. Оля резко развернулась, локтем ударила его под рёбра, заставляя мужика согнуться, и метким пинком отправила прямиком в гущу остальных налётчиков, раскидав их, как кегли в боулинге. Она пригнулась, уворачиваясь от лома. Вывернула руку нападавшего под неестественным углом, обеспечив тому перелом в двух местах и длительное посещение больницы. Мужик заревел и начал громко материться, когда острый каблук с силой обрушился ему на ногу, пробив, кажется, даже кожу ботинка. Серёжа вообще удивлялся, как Оля умудряется превращать в оружие всё, будь то серьги с заострённой формой, ремень на талии или же огроменные каблуки, на которых ходить-то тяжело, не говоря уже о том, чтобы умудряться на них балансировать во время боя. Но Оленьку такие мелочи не волновали. В своих туфлях с красной подошвой она чувствовала себя так же комфортно, как и в грубых армейских берцах. Чудо, а не женщина.       — Оля, сзади! — крикнул он, заметив подкрадывающегося к ней со спины негодяя. Волкова успела увернуться в последний момент, но острый нож всё равно задел её. На предплечье появилась красная кровоточащая полоса, однако Оля не придала ей никакого значения. Маленький женский кулачок с отнюдь не женской силой впечатался гаду в район солнечного сплетения, и тот рухнул на колени, отчаянно хватая пересохшими губами воздух. Оля не стала ждать, когда он придёт в себя. Нож легко вошёл прямиком в грудную клетку, из которой хлынул фонтан крови. Волкова отступила, чтобы не испачкаться, и брезгливо поморщилась. Перекинула длинные густые пряди волос за спину, повела плечами, разминаясь, и пошла творить справедливость дальше.       — Она же убила его! Серёжа закатил глаза, слушая причитания лысого деда. Кажется, после кровавых картин он уже был не в восторге. Слюнтяй и размазня, не способный оценить такую красоту по достоинству. Оля ведь даже убивала с какой-то особой эстетикой. Серёже понадобилось время, чтобы смириться и свыкнуться с этой мыслью, но спустя годы отрицания и частых споров он признал, что Волкова в гневе очаровательна. Она не лезла со своим мнением и не мешала ему выстраивать двоичный код, а он не читал ей нотации о гуманизме и не твердил, что убивать — это плохо. В конце концов, каждый из них выбрал свою профессию и отточил её до идеала. Узкое чёрное платье, облепляющее подтянутое тело подобно второй коже, смотрелось на Волковой восхитительно в начале вечера, но сейчас играло ей не на руку, сковывая и замедляя движения. Пришлось надорвать его с краю и поднять повыше, обнажая бёдра. Серёжа сглотнул скопившуюся во рту слюну, заметив на правом бедре Оленьки чёрный кожаный ремешок, из-под которого торчало тонкое лезвие. Волкова выхватила нож и прицельно швырнула его в подбегающего к ней идиота. Прямое попадание в горло, десять из десяти. У мужика в глотке забулькала кровь, а сам он грузно свалился на пол прямо под ноги Оленьке. Та нагнулась, вытащила свой ножик, вытерла лезвие о подол платья и перешагнула через валяющееся тело. Она начала озираться по сторонам, пытаясь среди толпы людей выцепить рыжеволосую макушку. Складка между тёмных изящных бровей разгладилась, а пухлые губы, накрашенные алой помадой, растянулись в улыбке, когда она, наконец, заметила Серёжу. Собиралась уже подойти к нему, но тот мимо пронёсся комок тел, из которого торчали чьи-то руки, ноги и головы. При более тщательном осмотре в центре этой кучки оказался Игорь Гром, пиздящийся с несколькими бандитами одновременно.       — Майор, не будете так любезны сменить свою дислокацию и убраться куда-нибудь подальше? — прощебетала Оля. Её карие глаза оценивающе изучали обстановку, пока маленькие шестерёнки в голове крутились, составляя примерный план действий. Питерского майора, наверное, надо было спасать. Оля тяжко вздохнула и бросила на Серёжу взгляд, который интерпретировался примерно как «подожди пару минут, милый, я закончу здесь разбираться с кретинами и скоро вернусь». Серёжа только кивнул и пожалел, что потерял свой телефон ещё в начале этого мракобесия, не то с огромным удовольствием заснял бы сейчас происходящее на камеру, чтобы потом пересматривать и получать эстетическое удовольствие. Оленька перешла в режим берсерка. Влетела в толпу, как маленькое торнадо, и от чистого сердца, следуя благим мотивам, начала помогать Грому ломать кости. Какофония звуков заполнила помещение, возгласы и болезненные крики отскакивали от стен, задевая барабанные перепонки. Серёжа дёргался и морщился от каждого треска. Собственные рёбра продолжали болеть, ужасно чесалась оцарапанная скула, и ныли колени, но Разумовский не обращал на эти мелочи внимания. Одному из мужчин удалось схватить Олю за руку и рывком потянуть её назад. Грязные пальцы вцепились в шелковистые пряди волос, Волкова зашипела, как разъярённая кошка, и попыталась высвободиться. Ножом ударила говнюка в маске прямиком в бедро. Тот заорал и оттолкнул Олю, но перед этим успел стянуть с её изящного запястья часы. Аксессуар, поблёскивая бриллиантами, полетел куда-то за барную стойку и, судя по грохоту, разбил стекло. Серёжа проследил за ним грустным взглядом. Он подарил эти часы Оле на прошлый Новый год. Красивые, изящные, в одном из бутиков Италии их нашёл. В единственном экземпляре. Печально. Оля в отместку всадила нож мужику в глаз. Он завизжал, как свинья, и рухнул на пол, прижимая ладони к лицу. Сквозь пальцы толчками вытекала кровь, образуя на полу красную лужу. Оля стояла над ним и потирала пострадавшее запястье. Металлический браслет сильно поцарапал кожу. Серёжа хотел сказать что-то утешительное, пообещать, что купит ей потом ещё кучу таких часов, лишь бы она не грустила. Но тёмный силуэт, замаячивший на фоне, привлёк его внимание. Разумовский сам не понял, как оказался на ногах. Подхватил с пола валяющуюся уцелевшую бутылку шампанского и буквально подлетел к Волковой. Стекло с громким треском разбилось о голову мужчины, который уже занёс руку для удара. Оля удивлённо захлопала своими карими глазами и обернулась, замечая, как обладатель птичьей маски свалился на пол с пробитой головой.       — Ты полон сюрпризов, Серый, — хмыкнула она и широко улыбнулась, посмотрев на Разумовского. — Мой герой! — воскликнула Оля и, обхватив застывшего Серёжу за плечи, рывком притянула к себе, целуя его накрашенными губами. ...А потом начался второй акт Марлезонского балета. Двери распахнулись, залетел спецназ и уложил всех мордами в пол. Разбирались долго, муторно и кропотливо. Налётчиков скрутили, начали выводить на улицу. Тела накрывали чёрным полиэтиленом и выносили, пострадавшим оказывали медицинскую помощь. Кто кого убил выяснять не стали, слишком густая грязная каша заварилась, а камеры видеонаблюдения бандиты ещё в самом начале вырубили. Оля под общий шумок схватила Серёжу за руку и через чёрный ход вывела его на улицу. Припаркованная Бугатти сверкнула фарами в темноте и с громким рёвом сорвалась с места, стирая покрышки об асфальт.       — Тебе нужно в больницу, — сказала Оля, когда они отъехали достаточно далеко. Она с беспокойством посмотрела на Серёжу, который сжимал руль так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Ты упал с лестницы, возможно, у тебя сотряс, — пояснила она, когда Серёжа ничего не ответил.       — А у тебя рана на руке, — парировал он. Оля посмотрела на своё предплечье удивлённо, словно только сейчас вспомнила о такой несущественной проблеме. Порез всё ещё кровоточил, но не так сильно. Девушка махнула рукой и тут же поморщилась.       — Часы жалко, — обиженно буркнула она, поджав губы. Растрёпанная и нахохлившаяся, как воробей, сейчас Оля была по-особенному очаровательной. Серёжа не сдержался и улыбнулся.       — Я тебе новые куплю, — пообещал он.       — И платье тоже, эти уроды порвали.       — Целый бутик, если захочешь. Оля вся просияла, едва в ладошки не захлопала. Серёжа в очередной раз удивился, как в ней могут уживаться две, казалось бы, абсолютно противоположные грани личности. Ещё в детстве, когда остальные девочки играли в дочки-матери и готовили куклам супы из песка и ромашек, Оля носилась на заднем дворе приюта вместе с мальчишками, стреляла из рогатки и участвовала во всяких забегах, доказывая, что она ничем не хуже этих малолетних идиотов. А потом тем же вечером забиралась на кровать Серёжи, прижималась к нему тёплым боком и просила нарисовать свой портрет. Спустя годы игры с мальчишками переросли в бесконечные контракты и командировки в горячие точки, из которых Оля возвращалась уставшей, потрёпанной и с лихорадочным блеском в глазах. Высыпалась, постепенно приходила в себя и просила Серёжу отвезти её в магазин, чтобы купить несколько красивых платьев. Возможно, это был её своеобразный метод уйти от суровой действительности. Проработка психологических травм, такая сублимация — грязную военную форму, пропахшую кровью и порохом, сменить на шёлковое платье от Валентино и туфли от Занотти, стоящие как человеческая почка.       — Тормози.       — Что?       — Останови здесь! Серёжа посмотрел на неё удивлённо, но послушался. Машина затормозила на обочине дороги, которая освещалась одним только старым фонарём. Питер — город контрастов. Минуту назад ты купался в золоте и блеске, а потом резко оказываешься в неприметной подворотне. Оля завозилась, отстегнула свой ремень безопасности и, прежде, чем Серёжа успел как-то отреагировать, перебралась к нему на водительское сиденье. Уселась прямо на колени, поясницей упираясь в руль. Потянулась к кнопке регулировки и откинула спинку назад, давая им больше места для манёвров.       — Хочу тебя. Прямо сейчас! — заявила Волкова и поцеловала Серёжу. Тот, в общем-то, не особо возражал, потому что воспоминания о дерущейся Оле были ещё слишком свежи и будоражили сознание, рассылая по телу искрящееся возбуждение. — Ты был таким красивым, когда выбежал спасать меня, — Оля буквально мурлыкала, потираясь о затвердевший член. Её бёдра плотно обхватывали Разумовского по бокам, и от одной мысли, что этими же бёдрами она легко могла задушить человека или свернуть ему шею, возбуждение разгоралось ещё ярче.       — Понравилось быть дамой в беде? — Серёжа усмехнулся и приложился губами к тонкой шее. Оля пахла шоколадом и вереском — странное сочетание, но ей оно шло. Послушно выгнулась навстречу, позволяя Серёже покрывать бархатистую кожу мокрыми поцелуями. Её проворные пальчики соскользнули на пах Разумовского и завозились с его ремнём. Быстро избавились от мешающих преград, стягивая штаны вместе с бельём, и обхватили возбуждённый член, срывая с губ Серёжи приглушённый стон.       — Это было весело, — хмыкнула она, зубами оттягивая мочку. Влажно лизнула ушную раковину и приложилась губами Серёже под подбородком, целуя выступающий кадык. — Убийства в мирной жизни воспринимаются как-то иначе. На войне всё по-другому. Серёжа наслаждался её тихим шёпотом, порцией мурашек оседающим на коже. Вцепился в упругие женские бёдра и чуть приподнял её. Пальцами отодвинул кружевное бельё в сторону и одним плавным движением насадил Олю на себя, вырывая из груди Волковой протяжный стон.       — Чёрт, Серёж! — воскликнула она, прижимаясь к нему теснее. Рукой зарылась в рыжие пряди волос и сама же начала двигаться на его члене, приподнимаясь и вновь опускаясь, создавая трение, которое острыми импульсами разносило возбуждение по крови и затуманивало разум. Оля восхитительно двигалась, выгибалась и продолжала целовать его. Затемнённые стёкла автомобиля начали покрываться конденсатом, как в самых пошлых и банальных фильмах, но Серёже было всё равно. Наплевать, даже если кто-то увидит его машину и узнает по номерам. Наплевать, если прямо сейчас двери распахнутся и внутрь Бугатти хлынет целая толпа народа. Он бы не позволил Оле отстраниться, продолжал бы так же сжимать руками её тонкую талию и толкаться в неё, такую восхитительно горячую и влажную для него. Разумовский наклонился, губами мазнул по предплечью девушки и слизнул кровь. Солоноватая, с металлическим привкусом. Оля удивлённо распахнула глаза и посмотрела на губы Серёжи, измазанные красным. Почти в цвет её помады — удивительное сочетание.       — Нам надо чаще избивать людей, тебе так не кажется? — Оля засмеялась, снова поцеловала его, слизывая с губ Серёжи собственную кровь. Разумовский — гуманист до мозга костей и не приемлющий насилие, ради улыбающейся Оли был готов пиздиться с людьми хоть каждый день, если это доставляет ей такое удовольствие. Он ускорился, начал вбиваться в неё быстрее рваными толчками, трахая и вырывая из груди девушки стоны и всхлипы. Оля всегда кончала без лишнего театра. Не закатывала глаза, не кричала и не падала на него, как при обмороке. Она только сильно закусывала нижнюю губу и смотрела на Серёжу в упор, пальцами цепляясь за его плечи. А он растворялся в этих карих глазах цвета горькой корицы, которую Оля любила добавлять в свой кофе. Серёжа кончил, изливаясь в неё. Детей Оля иметь не могла — военные операции и ранения оставляют свой след на организме. Она прижалась к нему и обняла, лицом зарываясь в шею, не прикрытую воротником белой рубашки. Сидела так молча пару минут, пока Серёжа успокаивающе гладил её по спине.       — Люблю тебя, — прошептала совсем тихо, но Разумовский всё равно услышал. Улыбнулся и поцеловал её в макушку. Безмолвный ответ, означающий два коротких слова — я тоже. Оля фыркнула, как ёжик, и обняла его крепче.       — Завтра поедем тебе за часами, — сказал Серёжа.       — И за картошкой фри, — добавила Оля.       — Да, и за картошкой, — согласился он, продолжая улыбаться. Прав был тот лысый мужик — охренеть можно, не женщина, а мечта.