Жизнь всмятку. Жизнь вперемешку. Жизнь с потом, с кровью, с адовой болью. Жизнь… счастливая. ***
В полумраке душной комнаты бились два сердца – пробегавшая мимо мышь их отчетливо слышала. Одно - сильно и беспокойно, другое – так слабо, что казалось, будто звук исходит из бетонного саркофага. Бусинки пота скатывались со лба мертвенно-бледной женщины, оставляя мокрые дорожки на лице. Они сливались в одно небольшое море боли у висков, словно подражая слезам, коих так и не осмелилась пролить умирающая. Некогда бездонные глаза потухли – не было больше омутов, в которые влюбился ее супруг. И ее самой тоже скоро не станет. - Прости, - не шепот – хриплый стон вырывается из ее горла. Последняя конвульсия, последний полувыдох – недавняя невеста уж покойница. Некогда жених – вдовец. Его мир рухнул, погребая слабого капитана в руинах, но никто этого не заметил. Никто, кроме пробегавшей мимо мыши, ибо слух ее никогда не подводил – в душном полумраке комнаты дышали лишь стены.***
Он никогда не видел ничего прекраснее, чем слезы этой хрупкой, нарочито прямолинейной, обманчиво сильной женщины. Ни ее волосы, золотисто-рыжими волнами спадающие на прямую спину, ни высокая грудь, ни до ужаса тонкая талия, которую он мог обхватить двумя ладонями – лишь крупные соленые капли, блестящие в уголках ее светло-лазурных глаз. Потому что она плакала лишь из-за него. Вся ее неиссякаемая боль, вся пучина ее ненависти, вся глубина ее страсти – эти бледные росинки на подкрашенных ресницах принадлежали только ему. Поэтому он так часто покидал ее, не попрощавшись, но неизменно оборачиваясь в самом конце, чтобы увидеть любовь, оставляющую тоненькие дорожки на щеках – ее боль, ее слезы… - Лучше бы ты умер… - сдавленный полурык-полушепот ему в спину. Плачь, Рангику, плачь, только так ты делаешь его счастливым…***
Вечереет. По комнате разбросан хлам вперемешку со школьной формой, прошлогодними тетрадками и разрисованными зайцами альбомами. Каждый наводит порядок – неважно, в голове или в квартире – по-своему. Розовый шарф, выдохшиеся фломастеры, смешные записки с рисунками на полях, брелок с чаппи, диск с ее любимой музыкой летят в одну сторону, конспекты по истории Японии, кеды с разноцветными шнурками, футон, слегка изъеденный молью – в другую. Готово. - Я не вернусь, - прячет глаза, бьет точно и метко – в сердце. - Тогда я не буду тебя ждать. А дома одна куча хлама отправляется на помойку, другая, с нужным барахлом, утрамбованным в коробку – под кровать. Воспоминания нужно отрезать, отбрасывать, уничтожать…. А иначе – невыносимо. А иначе – больно.***
Высокий статный мужчина не верит своим глазам – маленькая, тоненькая, синеглазая копия. Слегка испуганная. Лохматая. Потерянная. Может, не умерла? Может, хоть частичка еще жива? А вдруг…? А вдруг, потеряв – приобретаешь? Ледяной взгляд заставляет новоиспеченную сестру опустить голову. Она его боится. Она не знает, что от нее требуется. А сильный капитан украдкой прикладывает ладонь к груди. Тут-тук, тут-тук. Никто не узнает, что у сломленного вдовца, ныне почти родителя, вновь забилось сердце. Никто не поймет. Особенно тощий синеглазый ребенок. Ее сестра. Что-то стучит по ребрам, напрашиваясь в гости. Может, счастье?***
Улыбнись…. Ну что же ты снова плачешь? Ты делаешь ему больно, Рангику. Почему твои прекрасные слезы на вкус такие горькие? Сейчас, когда они капают ему на щеки, когда попадают на губы – твои слезы делают ему больно. В последний раз, уходя, он все-таки прощается с самой прекрасной женщиной, у которой кристаллы слез на пушистых ресницах подобно алмазам обрамляют лазурит глаз. Он исчезает, забирая себе ее боль, любовь, страсть. - Больше ты не будешь плакать, Рангику… - Лучше бы ты просто ушел… Поток соленой воды наконец прекращается. Но остается лишь пустота. Нет слез. Счастья нет…***
Пинок, подзатыльник и лукавая улыбка – это ее «здравствуй». Сошедшиеся на переносице брови, наглая ухмылка – его ответ. - Кошмар, - одобрительно взлохмачивает ее ставшие еще короче волосы – ему нравится новая прическа. Вытаскивает из-под кровати запыленную коробку с вещами и, слегка смущаясь, возвращает ее хозяйке. Дурацкие рисунки, сломанный брелок, старый альбом – мелочи. - Что, ждал? – улыбается открыто, почти смеется. - Просто забыл выбросить. - А футон где? - Моль съела. - Дурак. - Ага… Бьет его своим острым локтем по животу – больно. Счастливо.