Об одном безвестном преступлении

      В тот день я была вызывающе смела. Тёплая курица билась у меня под мышкой, пока я перескакивала через плетень, ощущая под босыми ногами раскисшую после дождя глинистую почву. Пусть теперь Йованка поищет свою пташку, пташку унесла лисичка. Нечего было воровать у меня последние запасы ласточкиной травы, я говорила ей, что приворотных зелий в природе не существует, даже в природе, кишащей вивернами и лешими. Какие там зелья — поставь наливку из мандрагоры на стол, и все парни твои.       Моя нога скользит по разъезженной дорожной колее, и я неловко падаю в грязь, выбросив перед собой свободную руку; птица пользуется этим, ко мне липнет ворох ее перьев, когда она с возмущённым кудахтаньем вырывается и бросается от меня в сторону перелеска. Бестолковая птица, вся в хозяйку... Твоя хозяйка только и думает о парнях, когда война идёт и люди недобрые по деревням шатаются, да и тем мои травы как утопцу припарки — не прокормишься. Я бросаюсь за курицей сквозь молодые кустики, чьи ветки через секунду неприятно полоснут меня по лицу, но всё-таки побеждаю в этом неравном бою. Мне горько и обидно за грязный сарафан, я сплевываю приставшее к губам перо и продолжаю бежать, а воздух позднего лета звенит шелестом отяжелевших колосьев и раскатом чьей-то песни вдали. Я бегу, как в детстве от старшего брата при игре в догонялки. Я бегу, как северянка от нильфгаардского войска. ***       Два дня назад в корчме соседнего села видели двух ведьмаков — поговаривают, их привело какое-то дело. Все наши всполошились, но мне бы очень хотелось на них посмотреть. Хотя бы из любопытства, так ли они страшны, как все говорят. Наверное, в общем они совершенно такие же, как наши парни, только дурят головы девушкам на тысячу лет дольше... Кажется, я превращаюсь в Йованку. ***       Я услышала, как плащ защелкал на ветру за дверью моей лавки, а когда метнулась к окну, чтобы посмотреть, то разглядела только прорезавший густую темноту шлейф факела и медный контур лошадиного крупа. Из-за угла дома мне было плохо видно гостя, но он явно что-то долго разглядывал в сухой соломе перед порогом. Заскрипела дверь, я вскочила обратно за прилавок, отряхивая фартук, и очень рисковала быть застигнутой врасплох.       Он вошёл довольно буднично и не оставил от себя ровным счетом ничего мистического, а я, поддержав его настрой, попыталась выбросить из головы простолюдинские байки о воровстве детей и ведьмачьей ворожбе. Люди всегда ненавидят то, что боятся, а боятся того, чего не знают. Ты знаешь это лучше других, когда точно такой же.       — Могу я взглянуть на твои товары? — держится он довольно неловко, хотя и заполняет собой треть моей халупы. Мои пальцы отточенными движениями раскладывают небогатый арсенал травника. Ведьмак внимательно водит по нему глазами. Красивые, но слишком уж нечеловеческие. От него пахнет потом в перемешку с дешёвым мылом и смолой — странно, но мне совсем не неприятно. Троюродная бабка говорила, что если так происходит...       — Как тебя зовут? — голос ведьмака прозвенел в тишине моей хаты, как вытащенный из ножен клинок.       — Рада. А тебя, белоголовый?       — Геральт из Ривии, ведьмак, — было видно, что он произносил это слишком много раз за всю свою жизнь, и в потоке речи эти слова глухо рассыпались, как ржавые медяки. — Вижу, нет у тебя, Рада, ласточкиной травы. Ты точно травница, а не реданский шпион? Злость на Йованку молниеносно обожгла меня на долю секунды. Не знаю, почему мне так захотелось оказаться полезной этому чужаку. И всё-таки я непринужденно потёрла бровь и ответила:       — Будь я шпионом, то выбрала бы себе куда более интересную компанию, чем скотина и сорняки в нашей глуши. А за травницу вы, мастер ведьмак, зрите в корень — мне всегда больше хотелось быть оружейником.       — «Насчёт» травницы, — Геральт облокотился о прилавок, поднёс к носу лист собачьей петрушки и довольно поморщился. — Не «за».       — Что? — вспыхнувший румянец гнева и досады наверняка выдал мое желание, чтобы на первом попавшемся болоте его съела водница. Я отошла на пару шагов, повесив руки вдоль тела, и слова вдруг нашлись жёстче, чем половица, жалко прогнувшаяся под моим весом. — Только и всего? Это и есть знаменитая ведьмачья обворожительность, от которой дамы теряют голову? Совсем не эффективно.       Ведьмак наклонился ещё ближе и как будто сконфуженно шепнул:       — «Не эффектно».       Не успела я поднять на него полные молний глаза, как он обезоруживающе вскинул мозолистые ладони и вдруг залился совершенно беззлобным смехом (а говорили, будто чувств у них нет), остудив мой пыл и заслужив мысленное помилование на болотах.       — Не обижайся, Рада, ты славная травница. И оружейник из тебя, думаю, вышел бы не хуже. Кстати, о скотине... Ты не видела на днях бесхозной курицы?       — Курицы? — я задержала на нём взгляд секундой больше, чем было нужно, и от искушённых во лжи нелюдских глаз это не могло уйти незамеченным. У меня было странное чувство, что он постоянно изучает пространство, в котором находится — мое пространство, скрывающее тайну. И хотя я собиралась вернуть птицу хозяйке через день-другой, быть вот так пойманной с поличным на воровстве мне совсем не хотелось. К тому же ведьмаком.       — Вот уж не думала, что дела ваши настолько обмельчали, что теперь вся деревня скидывается на ведьмака для розыска курей. Я не видела, — какая-то сила вытолкнула меня из-за прилавка, и я вызвалась предложить гостю что-нибудь сдобное. Вообще-то я плохо представляла себе, что едят ведьмаки, но решила, что людской пищей они вовсе не брезгуют. Я бездумно рылась в мешках, попутно говоря нечто невразумительное о войне и скудном урожае, отвечала на его немногочисленные вопросы, которые были редки и точны, как бросок дротика. Кажется, раз опрокинула пустую кружку. Он слушал внимательно и всё водил своими желтыми глазами вокруг, внимая моим трелям о родне, потомственных травниках, нереализованных мечтах, нильфах и упадке Велена. Потом я сказала ему, где у нас можно встать на ночлег и кто из деревенских за дополнительную плату тайком предоставляет свою баню чужеземцам.       — Не беспокойся, я не голоден, — Геральт положил на прилавок кожаный кисет с несколькими кронами в обмен на тройку ингредиентов, но от кружки молока не отказался. — А курицу почему не поискать, если просят? Я как-то одной старушке украденную сковородку вернуть обещал.       — Вернул?       — А то.       — И много денег заработал?       Геральт перевёл взгляд на кружку, выпил до дна и твёрдо поставил ее на стол.       — Ведьмак не всегда работает ради денег. Так же, как вор не всегда ворует ради украденного. Он посмотрел мне в глаза, и вертикальные зрачки его глаз, казалось, сузились ещё больше, что придавало взгляду какое-то лукавое глумление над попавшимся.       Я почувствовала, что сердце ухнуло куда-то вниз и подскочило обратно к горлу, кровь горячей волной прильнула к конечностям, но выдать своё волнение в этот момент — пиши-пропало. Мне было известно, что такое ведьмачье чутьё, но, где оно начиналось и заканчивалось, я не знала, и приходилось двигаться на ощупь. Мы сидели друг напротив друга за небольшим столом моей бедной хаты, и я изучала прожилки застывшего жира в трещинках дерева.       Наконец я отёрла бисеринки пота над губой, провела пальцами над огнём оплывшей свечи. И как ни в чём не бывало бросила:       — Твой предыдущий заказ? Геральт как будто разочарованно усмехнулся и неожиданно для меня спросил:       — Сыграем в гвинт?       — На что? — я заинтересованно перевела на него взгляд.       — На правду, — он отодвинул посуду и, достав свою колоду, начал тасовать карты.       — Если ты выиграешь. А если я?       — Ты не выиграешь, — он улыбнулся, но глаз на меня не поднял. Сама скромность.       — Ха! Выиграю я, и ты тут же уйдёшь, потому что мне хочется спать, — я насмешливо откинулась к стене и повторила с картами то же самое, что Геральт минутой ранее. Я играла в гвинт лучше всех в деревне, потому что с детства смотрела за игрой мужиков, а вскоре начала играть с ними и сама, за что отец не раз драл меня за уши.       Ведьмак играл сильной колодой Нильфгаарда с большим количеством карт-героев против моей фракции Севера и в первом раунде снёс все мои сильные осадные отряды, на восстановление которых мне не хватило медиков. С каждым тактически верным шагом раздражая меня все больше, он выпытывал подробности моего времяпрепровождения в день куриного похищения, моих отношений с Йованкой и в целом с общиной. Ради сохранности сильных карт мне пришлось спасовать в первом раунде. Начало ему явно понравилось, но во втором раунде он выложил мне на поле шпиона, которого я тут же забрала в руку с помощью чучела и ответила ему тем же, получив в придачу две казни.       — Я видел следы потасовки, возни и кучу перьев, а Йованка совершенно внезапно обзавелась травами, которых у тебя нет, — задумчиво пробормотал он и поставил карту командирского рога в средний ряд. Моему ликованию не было предела, потому что очки его карт увеличились в два раза, что не мешало мне применить казнь безболезненно для себя. Целых три его карты ушли в отбой, и он нахмурился, хотя продолжал делать вид, что всё под контролем. Это был воистину удачный манёвр.       — Мало ли тут людей слоняется. Говорят, неподалёку видели дезертира, ему же надо что-то есть. А ласточкиной травы можно нарвать где угодно, — я пожала плечами. У меня остались только карты рукопашных отрядов и «ясное небо», и это было довольно рискованно, потому что именно рукопашные отряды давали мне преимущество в очках. В конце концов, я выложила их все, оставив на руке только погодную карту и карту героя в пятнадцать очков для третьего раунда. Я была убеждена, что карты мороза на руке у противника нет, иначе он применил бы ее давным-давно. У Геральта остались две карты, и он многозначительно посмотрел на меня, ожидая моего последнего хода в этом раунде.       — Ознаменую свою победу солнышком, — улыбнулась я и выложила на поле «ясное небо». Его удовлетворённый вздох тут же заставил меня в этом раскаяться.              Следом за мной он выложил чёртов «мороз», снизив очки всех мечников до единицы, а следом пошёл «драконом», и я в оцепенении смотрела, как все мои друзья с первого ряда улетают в отбой. Я проиграла.       — Твои волосы пахнут коровьим навозом, — сказал он, ухмыльнувшись.       — А твои дерьмом альгулей, я же терплю. Может, это потому, что я деревенская девка и коровий навоз вижу чаще, чем рыцарей Туссента? — мы почти одновременно встали из-за стола, и я пошла обратно за прилавок.       — Только не пытайся делать вид, что не понимаешь о чем я, — Геральт закачал головой и взмахнул рукой в воздухе, словно пресекая дальнейшее враньё. — Или потому, что ты упала в него, когда убегала со двора Йованки. Я видел следы твоих ног, оборвавшиеся здесь, и этот запах, боже, Рада — ведьмак чувствует все в сотню раз острее. А это откуда? — Геральт взял мой подбородок и повернул мое лицо ссадиной к себе. Я отдернула его руку и процедила:       — Клопы донимают, я расчесываю.       — Внизу за прилавком полое пространство, я это услышал, и готов поспорить, что там подпол, — два широких шага, и он уже тянется к половику, чтобы отбросить его в сторону. И снова какая-то сила бросает меня на колени перед входом в подпол, я упираюсь в его плечи и сильно толкаю назад, ощущая холодный металл наплечников как неподвижную глыбу льда, которую не могу сдвинуть с места.       — Не лезь в девчачьи дела! Иди и убивай своих чудовищ, чем тебе и положено заниматься! — кажется, я хотела влепить ему яркую пощёчину, как принято у всяких южных господ, но прежде никогда этого не делала, и мои пальцы с каким-то жалким глухим щелчком только мазнули его по щеке и носу. Воцарилась минутная тишина. Я ждала ответной реакции, но он только покачал головой и недоуменно сдвинул брови:       — Признаться, убивать чудовищ куда безопаснее. Зачем ты усугубляешь все, Рада?       — Сгорел сарай — гори и хата, слышал такое? А курицу я тебе не дам, она Мыслава приворожить хотела. Йованка, в смысле.       Больше я ничего не помню, потому что ведьмак нарисовал передо мной в воздухе треугольник, и пока я внимательно следила за его рукой, меня окончательно сморило. Будто сквозь толщу воды, откуда-то извне, до меня донеслось:       — Ты принесёшь птицу. Сейчас. И все провалилось в темноту. ***       Я проснулась до третьего петуха, вскочила с лавки и ошарашено стала водить рукой в воздухе, как будто что-то потеряла. Света не было, потому что лучина давно догорела, но в доме становилось светло. Сделала глубокий вдох, постаралась собрать последовательность последних событий в голове. Нащупала огарок свечи и огниво. Зашипевшая струйка пламени осветила наскоро нацарапанную записку на какой-то чужеземной бумаге, которую я поднесла к ещё не проснувшимся глазам: «Птицу я забрал, но не выдам тебя старосте в обмен на нечестно полученный поцелуй. Мы в расчёте. Действие Аксия длится не долго и безвредно. Ты очень забавная, когда злишься — я не удержался».