Песнь огня и воды

- Эгей, капитан, вам тут, что ли, заклинатель ветров нужен был? - на причале, возле трапа старушки "Кареглазой Мари", стоял высоченный, что твоя мачта, огненно-рыжий парень. Лицо, руки до локтей, по крайней мере, что видно было из-под закатанных рукавов матросской рубахи, шею и грудь, открытую всем ветрам в распахнутом вороте, покрывали золотистые веснушки, а глаза были солнечно-карие, словно из камня наебита, еще называемого авантюрин - с искрой. - Нам, а когда ты его приведешь? - откликнулся озорной паренек, вышедший на палубу и сверкнул белозубой улыбкой и глазами: синим, что море в ясную погоду, да зеленым, что волны перед штилем. - Да тут он я, аль не похож? - парень поднял ладонь к губам и легонько дунул. Разноглазого чуть не снесло за борт мощным порывом ветра. - Похож, - согласился тот, хмыкнул. Рыжего окатило водой с головы до ног. - Ого, - протянул тот, встряхиваясь. На рубашке даже капли не осталось - все в момент испарилось. - Так ты капитан этой посудины? - Вроде того. Будем знакомы - Кис. А ты кто... Солнышко? Рыжий расхохотался: - Почти. Санни меня зовут, - в три шага длиннющих ног преодолел сходни, поднимаясь на борт. - Так примешь? Засиделся я на суше. - А что б и не принять... рыжий, конечно, ну да, даст Море, все не перетонем. - Хей, да что ж вы все такие суеверные, морской народ? Ну, рыжий. Да только те корабли, что мои ветра носили, ни разу не тонули, - вскинул вихрастую голову Санни, аж волосы разметались по ветру. - Слишком часто сбываются приметы. Ну, все, остынь, Солнышко, не кипятись. А то мигом за борт отправлю пополоскаться, - Кис то ли шутил, то всерьез говорил, по ухмылке было не понять. - Санни, капитан, уж будь любезен. Не люблю я чужих имен да прозвищ, - на миг опечалился рыжий, но скоро снова засверкал улыбкой белозубой и беззаботной. - Когда отчалим? - Через час, - Кис глянул из-под руки на солнце, отчего-то заторопился. - Твою каюту покажут. Отдельную выделил, цени. - Ценю. Тебе же на запад плыть? Ох-хо, потягаемся с братцами-ветрами, - Санни и сам глянул на солнце, не щурясь, и глаз не отводил долго. - На запад, - Кис, наоборот, смотрел на воду. - Невесту четвертому сыну царя морей сватать. - Ого, почетная миссия, сталбыть. А что ж не на нем? - кивнул туда, где у причала покачивался, гордо задирая нос и разукрашенную золоченой резьбой корму красавец-фрегат "Неукротимый". - А я на него не пойду, мертвое дерево, моря не чует, на гробах плавать - толку немного, сам с печали ящик потоплю и миссию не выполню. Кис опять засмеялся, повернулся, махнул косой до пояса да пошел себе вдоль борта. А коса у капитана хороша - не всякая рука и обхватит. Санни остался стоять у борта, только руку на поручень положил. И тут же корабль встрепенулся, как норовистый конь, скрипнули мачты, доски палубы. "Тише, красавец, тебе меня нести, а мне в твои паруса дуть, ты огня моего не страшись" - мысленно успокаивал его Санни, поглаживая лакированное дерево фальшборта. Кис уже и мачту обхватил, щекой к ней прижался, что-то нашептывая. Корабль весь аж заподрагивал от нежности. Наконец, рыжий смог поймать отклик, и уже спокойнее улыбнулся, вскинул голову, встречаясь взглядом с разноглазым: - Принял. Ну, семь футов нам под килем. - Обустраивайся пока, Солнышко, - промурлыкал капитан, ехидно, только что язык не показал. Санни вздохнул: ох и язва ж его капитан! И где только родятся такие? Сам себя и оборвал - да ведомо, где. Только у морского народа разноглазые рождаются, да еще такие, что с водой ладят и живые корабли водят. Через час корабль уже вышел в море, гордый, велича... раздолбайский откровенно был корабль - весь какой-то косой, кривой, заваливающийся на бок. Но очень уютный и мирный. Санни облюбовал себе местечко на баке, как раз за спиной у рулевого, сидел, подобрав под себя длинные, как у аиста, ноги и тихонько насвистывал. А в паруса дул уверенный поток ветра, неся корабль в полный бакштаг на заходящее солнце. Кис вскоре сам сменил рулевого, встал за штурвал, оглаживая его кончиками пальцев, лаская мореное дерево. Корабль побежал быстрее. Капитан тихонько что-то напевал, мурлыкая счастливо - море, корабль, что еще нужно? Солнце почти погрузилось в море, осталась лишь махонькая горбушка. Санни поднялся во весь рост и запел что-то, переливчатое, негромкое, но очень прочувствованное. Кис повернулся на миг, слушая, потом вернулся обратно к штурвалу. Корабль задремал под руками друга, доверяясь его чуткому управлению. Рыжий проводил солнце и снова сел, только уже не насвистывал, а просто направлял ветер, прислушиваясь к плеску воды за кормой. - Шторм собирается, капитан, - заметил негромко, глядя на звездное небо. - Отвести? - Отведи, - кивнул Кис. - Не стоит тревожить корабль. Ему еще плыть и плыть за невестой принца. - Отведу, - усмехнулся воздушный, спрыгнул с кормы, да до палубы и не коснулся - пошел по воздуху вверх, как по ступенькам, разводя в стороны руки. И над мачтами закружился в каком-то танце, все шире и шире делая круги. Кис невольно залюбовался - хорош паршивец, красив. Вот бы в койку такого затащить хоть на разик. Санни танец закончил, вниз спускаться стал, да за ванты и зацепился. Чуть кубарем не скатился капитану прямо под ноги. Сел и расхохотался: - Ох, и норовистая же у тебя морская дева! Под стать своему капитану! - А море - оно всегда неспокойное, Солнышко, даже при полном штиле все равно... Обманчиво. - Да и небо, Кис, тоже непостоянно. То синь ясная, а то циклон как нагрянет - крыльями не отмашешься, не то, что танцем, - ухмыльнулся рыжик. И вставать не стал - прислонился к рулевой банке, к парусам обернулся и негромко свистнул. Ветер туже натянул полотнища парусины. Кис выровнял корабль, повел по волнам, замурлыкал снова, зачаровывая воду, отгоняя прочь сонные тени русалок, потянувшихся поглазеть на гостей. - А расскажи мне, капитан, кого ж мы принцу морскому сватать едем? - негромко спросил рыжий чародей, сплетая пальцы на колене. - Дочь людского царя. Вот принцу жизнь без нее не мила стала - видал я ее, тощая, рыжая, глянуть не на что. - Видать, не красотой крепко по сердцу пришлась, - засмеялся Санни, - Чай, с лица-то воду не пить. - Вот и лечу ее сватать, - Кис вздохнул. - А принц-то каков? Слыхал я, что вы, морские, что текучая вода, в страстях непостоянны, полюбил - разлюбил, поматросил и бросил... - сверкнули отблесками огня глаза Санни. - Не то слыхал... Мы влюбчивы, как вода. Только и воду удержать можно, Солнышко, если ладони покрепче сжать. В постель впускаем, а в сердце - проберись попробуй. - А сердце у вас - лед чистый, - вздохнул Санни. - Греешь, ласкаешь - да только не тает, будто и не лед, а хрусталь... - Что, влюбиться успел в морское дитя? Ну, не печалься... Наше сердце не греть надо, Солнышко, огнем палить, пламенем жечь, чтоб дрогнуло и зашлось. Холодно на глубинах, не достает у вас, земных, силы уразуметь - хоть на волнах и пригреваемся, да не хватает нам тепла, что вы дарите. Вон, у принца невеста... Пока его простым капитаном считала, из плавания ждала... Дворец спалить не постеснялась, когда в бурю маяк погас. Своими руками в пламя картины бросала, дорогую мебель швыряла, да нарядами топила, чтоб корабль его вывести. - Я, капитан, своему морскому весь огонь, что был, отдавал... Да не нужен он ему был, ни одной искорки не принял. Что ж теперь, в волны мне кинуться? Я ему счастья желаю, пусть другая его греет, дворцы ему жжет маяками да ждет из моря. - В принца влюбился, Солнышко? - Кис как-то потемнел весь даже, море вокруг всплеснулось. - Влюбился. Как влюбился, так и разлюблюсь, видать. Ничего, какой мой век? - запрокинул голову рыжий, тихо рассмеялся. Ветер ласковыми ладонями волны огладил, утихомирил. - Так вот ты кто, дракон тот солнечный... - Ох, и не скроешь-то от вас ничего, от детей морских. Да дракон, что поделать. Не судьба огненному - да с водой ладить. Уж больно горяч я был, вспыльчив, а принцу вашему как раз не огня - тепла ровного хотелось. Поздно я понял, да не изменить уже ничего. - Не судьба, - Кис отзывается. А в волнах хрустальные льдинки перезваниваются - слезы морские. - Ты прости, капитан. Ветер я привязал, будет ровно дуть. А мне после захода солнца, да на море - неуютно теперь, пойду я, - поднялся Санни, плечи широкие опустил, грустно ему было, рану старую морское дитя разбередило. - Ступай, а коли совсем сгинешь - не прочь буду, - Кис уже и сам штурвал бросил, корабль разбудил. Влюбился младший принц Ирис, седьмой королевский сын, в дракона светлого, за братом ходившего. Только что тому до ребенка глупого? А У Ириса и сердце разбилось, как брат жениться собрался - не прилетит больше дракон, даже издали не глянуть будет. - Нет уж, коль нанялся - корабль до цели доведу. Аль уже и не люб, что дракон? - фыркнул Санни, и плечи расправил, тоску прогоняя. - Шел бы ты, - Кис цедит, зубы стиснул, только не разреветься бы. - А вот и не пойду. Расхотелось. Эх, глянь-ка, луна какая, аж звезд не видать. Говорят, на лунной дорожке танцевать сирены приплывают, песни свои поют да в пучину моряков заманивают. Подожду, авось увижу? - усмехается Санни дерзко, в глазах искры пляшут. - А еще говорят, если с сиреной станцевать, да поцелуй с губ урвать - век удача в море будет. - Что ж ты не наплясался еще? Не нацеловался вволю? - Кис и деваться не знает куда, хоть в море сигай. - Так я и не плясал ни разу, да и обходят меня девы морские, за версту. Как принц ваш от ворот поворот дал - так и не глядят в мою сторону. А вот хоть самому по лунной дорожке пляши. А и спляшу! - дернул с плеч рубаху свою, притопнул, на перила с палубы вспрыгнул. Кис усмехнулся. Смотрит, тянется по шажку ближе, поглядеть, налюбоваться. Может, заманится в постель дракон - вырос Ирис, хоть и красотой не в братьев пошел, слабенький, младшенький, да все равно, сирена морская, красив по-своему. А что и не красив - так в ласках искусен, а уж в постели не на лицо и глядят. Зазвенела под каблуками огненного серебряная вода, будто не на бликах лунных - на хрустале иль на льду кружится. Волосы пламенем вьются, а вроде уже не кудри - чистый огонь за плечами у Санни трепещет, а руки, как крылья, по воздуху бьются, несут дракона, выгибается в танце солнцем целованное тело. - А не хочешь со мной? - смеется, блестя глазами, - Иль боишься, что не удержу? - и руки протягивает. Махнул рукой на все Кис, прыгнул в протянутые руки, закружился, водой хрустальной приластился, волной морской к рукам прильнул - не выливается, обвивается вокруг дракона, пляшет по лунной дорожке. - А не горячо? - крепко, жарко обнимает огненный, ладонями держит за пояс, только быстрее кружит. И смеется, в смехе том - что костер трещит, пламя стеной встает. Аж искры вокруг рассыпаются. - А не мерзнешь от морского-то холода? - И пляшет, пляшет, коса развилась, заплескалась - не поймешь уже, то ли волны морские, вода соленая, то ли волосы вьются. Кожа серебром горит, хвост длинный проступает - пляшет сирена в руках дракона. - Ласковая водичка, отчего ж мне мерзнуть? Как бы не вскипела, гляжу, - еще крепче обнимает Санни чудо морское, в глаза загляделся, будто в глубину нырнул. - А что это музыки нет? Спой, порадуй? Сирен потянулся, ресницами хлопнул, да запел. Хорош голос у дитя морского, звенит, переливается, за собой манит, словно тот утянуть в глубину норовит. А Санни подпевает, и ветер в его голосе, и пламя, сплетаются три стихии воедино, кольцом вокруг пляшущей пары. Да только ахнул дракон вдруг, метнулся к кораблю: - Ой, дитя морское, закружил меня! Чуть я сам шторм не накликал! - прижал в последний раз да и отпустил. Ушел Кис в море, из волн в русалочьем облике вынырнул - серебристый весь, чешуя крупная, как дорогие монеты, красив - глаз не отвести, да только не такой, чтобы до смерти засмотреться. Хорош паренек, а не хватает до соблазнения. Утихомирил Санни стихии, облака разогнал, сел на перила. - Спасибо за танец, Кис. Порадовал. Возвращайся уж? Взметнулся ввысь парень, хвост в полете исчез, ухватился рукой за борт. Втянул себя на корабль. Санни рубашку свою ему на плечи накинул: - Простынешь еще, чай, на ветерке-то, - и горячими руками к себе притиснул, волосами от ветра закрыл. Будто из огненных язычков сотканным покрывалом окутал. - Ты же греешь, не простыну, - и прижимается все сильнее, обнимает за пояс, переступает с ноги на ногу. - Грею, - согласно кивает Санни, улыбаясь. По волосам распущенным рукой водит, высыхают мокрые пряди, льнут к ладони, пушистые, нежные, как струйки шелковые. И сам Кис жмется, теснее все, будто вплавиться хочет. Наклонился к нему дракон, в глаза заглянул снова. И поцеловал крепко, опалил нежные губы горячей лаской. Киса и ноги перестали держать - подкосились от поцелуя, сомлел в объятиях дракона. И улыбка счастливая, аж светится весь в обмороке. - Ой, беда... Опять я погорячился... - а что делать? Поднял на руки, понес в каюту капитанскую. Уложил на кровать - не чета койкам матросским, пол каюты занимает. Задумался - что же с капитаном-то творить? Водой отливать? А Кис лежит себе, тихий, красивый, мордочка блаженная, руки к груди прижал. Санни ему в лицо подул тихонечко, по волосам разметавшимся еще раз погладил. - Что же тебе, Ирис, дома не сиделось? Сирена ты моя разноглазая... - тронул губами щеку нежную, глаза закрытые поцеловал - и вышел, дверь притворяя. Ветра покрепче привязал, курс по компасу проверил. Капитан так и не вышел - из обморока выпал, да сразу в сладкий сон, убаюкал его корабль, пока принц в беду не ввязался. Утром встречал Санни солнце новой песней, стоя на корме. Радовался рассвету, в ласковых лучах его купался. Улыбнулся капитану, сонно жмурящемуся в дверях своей каюты: - Утречко доброе, Кис. - И тебе здравствовать, Солнышко, - ехиден сирен без меры, хоть глаза от дракона отвести не может, дрожит весь, а все равно, характер свой паскудный острыми углами выворачивает. - Да уж здравствую, как видишь, - усмехается дракон, рукава на рубашке закатывает. - Сладко почивалось? - Да уж слаще только мед с сахаром, - капитан на солнышко выбрался, боком повертелся, пригреваясь. - Фу, какая гадость, - скривился Санни, и тут же расхохотался. Капитан со сна был помят, взъерошен, будто не спал, а с ветрами дрался. - А что смеешься? - Кис нахмурился. - Да думаю вот - кошки морские тебя драли, аль сам от кого удирал во сне, что весь, будто ветром вода взбаламученная? - Санни прищурил веселые глаза, а ветер принялся оглаживать темно-синюю спутанную гриву капитана. Кис только фыркнул, сам как кот, пригладил ладонями волосы - легли сразу же, пушистые, шелковые и послушные, сплошной волной по спине полились. - Вот, теперь узнаю капитана, - Санни снова уселся на кормовую надстройку, свесил длинные ноги. Ветер трепал его рыжие кудри, и они сверкали пламенем в рассветном солнце. - К вечеру приплывем на сватовство, - Кис снова погрустнел, словно свою любимую сватать ехал. - Верно, - а вот по дракону и не сказать было, что любимому чужую девицу сватать едет. Только глаза не искрились смехом, как прежде, чем ближе был берег, тем темнее становились они, будто на дне их буря собиралась. К тому времени, как берег показался, сирена только что в голос не выл, стоял у борта, чесал волосы, на море смотрел, а волны так и пенились, только что водовороты не крутились. - Эдак мы и пристать не сможем, - глядя, как мучается команда, подошел к капитану Санни. Ветер в паруса дул уже не теплый - ледяной, аж парусина замерзала, да ванты хрустально перезвякивались. Подошел и накинул плащ из лисьего меха на плечи. Будто сам обнял - тепло. Кис повернулся, снова за пояс обхватил, прижался. - Тяжело мне, Солнышко. Куда не кинь - везде беда. Слажу брату свадьбу - не придешь ты больше во дворец. Расстрою - отец прогневится, да и ты брата все равно не вернешь. - Аль тебе я люб, Ирис? - дракон на кулак текучие волосы намотал, оттянул, в глаза сумрачные заглядывая, - А коль люб, так и скажи, я к тебе прилетать буду, мне до брата твоего дела нет - сладит свадьбу, пусть счастлив остается. - Аль сам еще не понял, что больше жизни люб, Солнышко? - сирен то ли плачет, то ли смеется, пойми, попробуй, когда все море хрусталем звенит. - Давно понял, еще когда ты, маленьким, за нами таскался да за кустами в саду подглядывал, - просияли у дракона глаза, наклонился к губам нежным, только не стал жечь их яростной лаской - поцеловал тепло, будто солнца лучик огладил. Взбрыкнул корабль, повернул от берега, сам по волнам прочь понесся, заплясал по морю, веселой силой полный - радуется живое дерево. Кис только и ахнул, как едва за борт рыбкой не нырнул, только руки дракона и удержали - а так бы и навернулся в воду. - Стой-стой, неугомона! Назад давай! - расхохотался Санни. - Нам еще невесту забирать, аль запамятовал? - а сам из рук свою сирену не выпускает, к штурвалу подойти не дает, только крепче сжимает, жаром через тонкую рубашку так и обжигает. Пляшет корабль, не слушает дракона. От берега не отходит и к берегу не пристает: что ему девочка людская незнакомая, когда у родного сирена душа заходится. - Ну, что же ты, Ирис? Уснул? - а уж чем же еще будить принцев да принцесс, как не поцелуями? Вот и Санни не удержался, наклонился да поцеловал, крепко да сладко, чтоб наверняка разбудить. Встрепенулся Кис, руками шею любимого обвил, на поцелуй ответил, да развернул корабль к берегу. Там матросы сами уж паруса спустили, да швартовы перекинули, да сходни опустили на берег, на обнявшуюся парочку поглядывая и перемигиваясь: нашел-таки седьмой принц своего дракона. Или то дракон его нашел? - Сватать надо идти, - Кис шепчет. - А мы тут замерли. - Ну, идем, - взмахнул рукавом Санни - вместо матросской рубахи да черных штанов потертых стал затканный золотом и янтарем вышитый богатый наряд, волосы сами собой в косу сплелись, а над челом заиграла огненными рубинами корона князя драконов. Кис тоже головой мотнул, в венец принца оделся, сапфирами да изумрудами украсился, в синий наряд облекся. Хорош седьмой сын царя морей. Не так красив, да ладен. - Коль таким красавцам не отдаст - придется ночью прийти, умыкнуть, - смеется Санни, хоть и богатые на нем одежды - да под ними все тот же веселый солнечный дракон, бродяга и балагур. Первый на сходни встал, а внизу, на пристани, уже и народ собрался, да через толпу царская дружина едет, а за ними - сам государь, узнать, что за диво дивное - пляшущий корабль к пристани пристал. Кис вниз не сошел - сплыл ровно. Поклонился людскому государю. - Прислал меня отец мой, царь морской. Велел передать, что много у него жемчугов скатных, да одной жемчужины не достает, просит он дочери твоей за сына своего венцом отдать, царству морскому красоту подарить, да внуками отца моего порадовать. Сулит отец мой взамен корабли твои по всем морям провести, ни одному шторму тронуть не дать. Стоит дракон, слушает да помалкивает. Вот коль согласится царь дочку отдать - тогда и его черед придет, да только уже у морского царя сына просить. Стоит Санни, думу думает, брови хмурит, на небе тучи собираются. Увидел такое чудо чудное государь, испугался - дракона в глаза не видывал, а вот слухами земля полнится. - Отдать дочку да за царевича - отчего б не отдать, только вот месяц уже, как печалится моя красавица, с моря глаз не сводит - не вернулся в гавань корабль один, видать, прогневал чем-то его капитан вашего батюшку. Кис хохочет: - Пусть не печалится твоя дочь, государь - не прост тот корабль, ни одной волне его не потопить. Не прост тот капитан - царя прогневает, да потом сам и улещивает. То брат мой старший был, женихаться за него я приехал. Коль согласие дашь - через час тут паруса серебряные заплещутся, чайкой быстрой брат прилетит, невесту обнять, о свадьбе сторговаться. - Ну, коль так, я согласен, только вот беда: в бурю сожгла моя дочь дворец, маяком для любимого. Пусть-ка выстроит мне брат твой, дворец краше прежнего! Не выдержал препирательств Санни, нахмурился: - Будет тебе дворец, государь, свадебным подарком от князя Огненного - царевичу Морскому. Ногой топнул, лихим посвистом присвистнул, потемнело небо, смерч свился, пепелище старого дворца своим хоботом обнял, молнии в нем засверкали. Недолго бушевали - словно марево, растаяли. И засверкали на солнце белые стены и золотые маковки, цветные витражи драгоценные да резьба мраморная, каменьями самоцветными украшенная. Залюбовался Кис, засмеялся: - Ну что, государь людской, чего тебе еще надобно? Отдашь дочку за моего брата? Аль тебе еще чего построить, леса повалить, да пашни вспахать? Тут уж царь тянуть не стал, в новый дворец пригласил гостей - свадебных послов, да дочь велел принарядить - привести. Как только собрались все бояре да дворяне, да сам царь на трон сел, жемчугами да сапфирами украшенный, двери распахнулись, и вошла царевна. Лукавил Кис-Ирис, красива была девушка. И не рыжая вовсе - волосы пшеничные, в косу заплетенные, до пояса опускаются с косником, а уж без него - и вовсе до полу. И лицом - словно ясная заря, и глаза - что озера синие. - Ну что, царевна людская, станешь ли женой брата моего, царевной морской? - а Кису и горя мало, красива или нет девица, не трогает она сердца морского, другому заповеданного. - Любить будет, на руках носить станет. - Другому мое сердце отдано, - тихо отвечает девушка, глаз от пола мозаичного не поднимая, - другого я век любить буду. Дождусь из моря, хоть казните меня, а только его ждать стану. - Да позови ты уже брата, - пихает Санни локтем Киса, - а то эта волынка никогда не кончится, а мне в парче стоять жарко, и спина чешется. - Ну что ж... - Кис только что в голос не хохочет, да вредничает. - Не бывать свадьбе, не вернется твой капитан, отвергла ты его, - и спину дракону внаглую почесывает. - Али в глаза не смотрела, волн морских не видала, не догадалась, что не человек тебя любил - дитя морское? - В глаза я ему смотрела, да только не волны там - душа там была, гордая и сильная. А коль не вернется, так я сама его искать пойду. По дну пойду! - упрямится дева, не то не верит, не то верит, а свое гнет. - Ох, Кис, да ведь она же просто обиделась, что не сам ее сватать явился, а брата послал, - фыркает в ухо сирену Санни, жмурится довольно. - Ну, будь по-твоему... Не умела счастья разглядеть - ступай на дно! Нрав у сирена, что море по осени, переменчив - молод Ирис, четвертой жены сын, свирепой колдуньей морской рожденный, паскудства в нем немеряно. Сам не счастлив, а матери норов все свое берет, вреден да злобен сирен, людей губить рад. - Стой! - покуда не свершил лиха Ирис, ухватил его Санни за плечи, прижал крепко, аж косточки хрустнули, да рот поцелуем заткнул. А уж так целовал, как огнем палил, чтоб все обиды да мысли паскудные напрочь выжечь, и вспомнить не дать. Только рукой в окошко махнул - полетели чайками стремительными вихри ко дворцу морского царя, женишку-то прическу растрепали, плащик пооборвали, в уши грозным ревом ветра гаркнули: "Явись немедля за невестой, пока хвост не оторвал!" Сирен о брате и не думает - целуется с драконом, горя не знает. А брат его уж и про корабль позабыл, на берег выплеснулся, еле хвост втянул, чтоб о камни не побить, вскочил на ноги, да ко дворцу кинулся, себя кляня - зачем Ириса послал, норов его паскудный зная, зачем понадеялся, что от дворца вдали смирит младший братец характер свой - кровь не вода, отравленная она у Ириса злобой лютой. Увидел краем глаза Санни, что явился женишок, ухватил своего сирена покрепче, на руки поднял, да и исчез, как не бывало, только круг на полу остался, огненными опалами усыпанный. Пусть уж сами меж собой разбираются, что одна упрямица, что второй самолюбец. А дракон свое уже получил, хоть и без дозволения, без благословения, а только никому свое морское сокровище не отдаст Санни, Князь солнечных и огненных драконов. А Кис все жмется к нему, зацеловывает без устали, о любви шепчет, сколько сил хватает, а в глазах чернота стынет - душа отравленная плачет, выхода ищет. - Спляши со мной, сирен, спляши на огне, как на лунном серебре плясал, - усмехается дракон, коли жечь - так жечь, чтоб и пепла не осталось, всю муть выжигать. А над пламенем драконы свадебный танец ведут. Не желает Санни Ириса отпускать, не хочет его потерять, колючего да ядовитого, да родного. Пляшет сирен, ног не чувствует, в руках извивается, как вода течет, прижимается, в волосах капли черные шипят, в змей вьются, языки высовывают, да вниз в пламя падают. - Пляши, пляши, волна моя, да пой со мной! - все быстрее танец, все жарче огонь под ногами, все выше языки светлого пламени, обвивают, да не жгут, только одежды богатые в пепел обращают. А дракон в очи разноцветные сирену заглядывает, да клятву венчальную поет. Завел и Кис песню, морскими волнами заплескавшуюся, такую, бывало, сирены певали на свадьбах своих. Прижался крепче, стряхнул камни драгоценные вниз, не жалко сапфиров чистых, не жалко изумрудов ясных, прильнул всем телом к дракону, целовать ладит. - Люб ты мне, Ирис, а коль я тебе люб, стань мне мужем, в пламени венчанным? - ох и крепко же целует дракон, ох и сладко, да вдруг как откажет ему сын морского царя? Тяжко воде с огнем ужиться, да и с ветром не легче. - Стану, - а Кису и горя мало. Любятся море с ветром в день не по разу, неужто ребенок морской с заклинателем ветров не уживется? А огня он бояться не обучен, полукровка он, любила мать с огнем поплясать, чары наворожить. - Да будет так, - взвилось пламя, окутало. И исчезло. Стоят оба в палате светлой, беломраморной, на коврах мягких, да в чем мать родила. - Ох, и сладок ты, как хмель медвяный, - шепчет дракон, к груди своей прижимая. - А ты и того хмельнее, - Кис шепчет, чешуей идет от смущения, сверкает весь серебром. Не знал принц касаний чужих ласковых к телу нагому, да и своих не ведывал, застеснялся, пошел прятаться под серебро свое. - Ох, ты ж, глянь-ка, рыбку поймал, - смеется дракон, руками по серебряной чешуе оглаживает, губами по тем местам, где еще не зачешуился сирен, норовит пройтись. А Кис смущается, да серебрится все сильнее, уже весь в броню упрятался. Усмехается дракон, хвост сирена нежно теребит, да любуется. - А вот придется, видать, серебро-то мне с тебя слизывать, по чешуечке, - мурлычет весело, да недалеко у Санни слова с делом расходятся. Уложил Ириса на кровать широченную, покрывалами шелковыми накрытую, да давай языком по чешуйкам скользить, посмеиваться: - Солоно, ох, горько, ровно вода морская. Пощелкивают чешуйки, ходят под языком, в кожу превращаются, ровно и впрямь слизывает их дракон. Горит сирен, теплом уже как человек стал, глаза жмурит, стонать, вроде, не стонет - журчит ручейком, волнами плещется, вздыхает. Ласков дракон, нежен, да терпелив, всего вылизал, будто драгоценную броню снял. Остановился, любуясь, да ненадолго терпения хватило - прильнул к телу нежному, губами приласкал, ладонями широкими оглаживает, нежит. Выгибается Кис, льнет к нему, все потереться норовит, ошалел, а что делать - не понимает. - Чудо ты мое, нецелованное, - смеется Санни, сам целует, ножки стройные разводит, а ласки все бесстыднее, да горячее. Уже и стонет сирен, почти по-человечески, горит весь, от ласк стыдно, да хорошо так, что только волной и рассыпаться. Нежит его Санни перстами, да губами, терпеливо, ждет, пока сам сирен попросит, сам навстречу раскроется. Не напугать бы, маленького, ласкового. А Кис по постели мечется, как попросить - не знает, губы кусает, да льнет, прижимается, оплетает руками да ногами. Прижал его дракон собой, накрепко, в губы губами впился, до искр из глаз, жарко-огненно, да в тело горячее, ласками разогретое вошел тихонечко. Вскрикнул сирен сперва, потом и умолк, нацеловывая венчанного своего, уже и стонет сладко, видать, распробовал ласки телесные. Шепчет ему Санни в губы сладкие слова ласковые, плечи белые до алых следов зацеловывает, пальцы с пальцами сплетает, все быстрее, будто в венчальном танце, движется, все жарче обоим, словно в огне и тела, и души заходятся. Стонет Кис, жарко ему от любви, хорошо ему от ласк, целует в ответ любимого, прижимается, ласкает спину драконью, коготками царапая. Окунулся Санни в огонь, да пламенем чистым плеснул, только крик по залам пронесся торжествующий. Взвились в драконьем княжестве все фонтаны ясными золотыми искрами вперемешку с водой чистой. Ветра стяги над замком разметали - огненные да бирюзовые. Застонал Кис, выгнулся, лазурные волны в море до неба плеснулись, чуть все корабли не потопили. А от крика сирена даже засохшие коряги цветами взялись. Смеется Санни, глаза разноцветные целует, в щеки, розами полыхающие, в уста медовые: - Горячо ли тебе, Ирис мой? Согрелся ли, любый мой? - Горячо, дракон мой, отогрел ты сердце морское, - прижимается к нему сирен. **** Говорят, с той поры в море ни один корабль не потонул, ветра всегда ровные дули, когда надо - дождь приносили, когда не надо - тучи разгоняли. А еще говорят, что для любимого сирена князь драконий в горах озеро сотворил - глубокое, как море, и вода в нем была чистее слезы, соленая, морская. А посреди того озера замок стоял, из солнечного камня наебита, сиречь, авантюрина.