***
Эрик не спит. И ему смертельно скучно. Эрик вглядывается в ночной мрак и хочет исчезнуть. Он страдает так, как страдала маленькая султанша из его прошлого. Он определенно нашел себе место. Обеспечил всю возможную безопасность. Ему так хотелось жить, как все. Как все обычные представители рода человеческого. Он стал подрядчиком-строителем, обычным подрядчиком, строившим обычные дома из обычных кирпичей. Работа у Эрика несомненно была. Но он все еще оставался на виду. Какими бы обычными вещами он не занимался, он все же оставался самим собой. Человеком в маске. Потому что без нее было сто крат хуже. Обычная жизнь могла рухнуть как карточный домик, под неловкой детской рукой. Поэтому контракт на перестройку фундамента оперы Гарнье пришелся как никогда кстати. Эрик не был бы самим собой, если бы не сумел обернуть любую ситуацию в свою сторону. Такой шанс выпадает нечасто. Его гибкий разум порядком заскучал от всего обычного. Поэтому почему бы не позволить себе небольшие вольности в трактовке понятия «перестройка фундамента»? Строительство шло хорошо. Ему удалось привлечь к своему плану минимальное количество человек. Эрик знал, что рано или поздно ему придется подчистить эти концы. Ведь разве будет он в безопасности, если хотя бы одна живая душа узнает, где Эрик обитает? Секреты Эрика не касаются никого, кроме него. И если они перестанут быть его безраздельной собственностью, это может очень плохо кончиться для многих представителей рода человеческого. Теперь, много лет спустя, Эрику больше не приходится работать. По крайней мере, речь идет не о физическом труде. Добывать деньги, пользуясь человеческими пороками и глупостями, было скорее забавно, чем изнурительно. Но не будем отклоняться от факта, точного и непреложного, словно часы в кабинете у министра. Эрику безумно и откровенно скучно. Казалось бы, он сделал все так, как и планировал. Живет в своем собственном доме, (он даже провел туда трубы) держит орган, пишет музыку. И в конце концов он всегда может подняться и послушать оперу. Но ему все это осточертело. И музыка, и опера, и сам этот дом. Эрик так старательно выстраивал вокруг себя эти стены, что, кажется, забыл ответить на вопрос, волновавший его в настоящем. К чему все это? Он по-прежнему остался полутрупом, чудовищем, ненавидимым всеми окружающими. Зарыться в эту темную дыру несомненно было благоразумным решением. Но благоразумным для обычных людишек, не для него. Эрику больше ни к чему сочинять или слушать музыку. Все услышанное давно перестало его поражать. А написанным он устал наслаждаться в одиночестве. Эрик умирал. От скуки и ненависти к себе. Без друзей, без надежды.***
Эрик не спит. Сегодня вечером ставили Фауста, и он решил, что уже достаточно просидел без дела. Сегодня он может позволить себе выползти на свет. По-своему постановка была не так уж и плоха. Актеры не путались в словах и не фальшивили слишком громко, балерины не вываливались со сцены к ногам публики, костюмы не рвались прямо во время спектакля. Так что некоторым зрителям вполне могло показаться, что все идет прекрасно. К их числу Эрик себя, разумеется, не относил. Ему не нравилось. Он полагает, у директоров имеется чрезвычайно извращенное чувство юмора. Поставить на роль Маргариты, нежного неискушенного цветка, певичку размером с рояль. Она больше походила на огромный манекен, а не на живого человека. В каком кабаре они ее откопали, скажите на милость. Ни чувства, ни искры, ни-че-го. Пустота в стеклянных глазах. Постановка начала его раздражать, но Эрик лениво продолжал следить за сценой. Его внимание привлекла одна девушка, статистка из свиты Маргариты. Пожалуй, она бы подошла на эту роль. Смотришь на нее, как будто ангела видишь перед собой. Маленькая светлая невинная птичка, непонятно зачем залетевшая в эту душную залу. Эрику казалось, что ничего прекраснее он в жизни не видел. Надо присмотреть за ней получше.***
Эрик не спит. Он не спит уж давно. Его мучают дурные мысли, предчувствия, головные боли и тревоги. Но больше всего Эрика мучает Кристина Дааэ. Сама того не подозревая, она завладела его сердцем (он был безмерно удивлен самим фактом его наличия) и продолжала держать его в своих маленьких белых пальчиках, ничуть не заботясь о его состоянии. Уже с первого взгляда на это создание Эрик потерял голову. А такого с ним не случалось, сколько он себя помнил. Он, прожив уже не один десяток лет, чувствовал себя мальчишкой. Его тоска и скука отступили без следа. И Эрик вовсе не был таким дураком, чтобы отказываться от такого счастья. Оставался вопрос, что скажет на это само счастье. Учить Кристину пению оказалось сущей пыткой. Находиться так близко, но в то же время так нестерпимо далеко. Он практически всю свою жизнь промышлял обманом и притворством, ему не привыкать. Но как же горько становилось в груди, когда Эрик вспоминал, что его Кристина, его небесная Кристина вряд ли обрадуется мертвецу в женихи. Поэтому спектакль продолжался. И какой спектакль. Эрика не зря еще в Тегеране называли Мастером масок. Пожалуй, маска ангела на его лице (о да, на лице, что за нелепица) смотрелась весьма иронично. Уж он похож на посланца божьего больше всех, это точно. Думая об этом, Эрик хочет хохотать как проклятый. Только навряд ли это будет счастливый смех. Сейчас ему как никогда хочется быть обычным. Жить в каком-нибудь милом домике с мансардой, читать газеты по утрам, смотреть из окна (настоящего) на прохожих, играть на рояле, а по вечерам прогуливаться по Шанз-Элизе со своей женой. В роли жены он, разумеется, видел Кристину. Эрик практически уверил себя, что даже в этой ситуации он в состоянии придумать стоящий план. План, который принесет ему удачу. В конце концов так будет лучше для всех, а мадемуазель Дааэ несомненно все поймет. Рано или поздно.***
Эрик не спит. Эрик просто в ярости. В ярости от женского вероломства и коварства. Эта девчонка обманула его, обхитрила, как ребенка. Думала, что он, как и положено мертвецам, отсиживается под землей, в то время как сама флиртовала с несносным мальчишкой на крыше оперы. Кристина думает, это смешно, она думает, это игра. Что ж! Кто, как не он, мастер дьявольских игр и перевоплощений, сможет одержать победу над этими детьми? Эрик всем покажет, кто он такой, и что значит, иметь с ним дело. И он не виноват, если кто-то после этого не досчитается костей или конечностей. Его Кристина, его небесная Кристина… Он прощает эту вздорную девчонку, разумеется прощает. Разве можно долго сердиться на ангела, на сам свет. Эрик обещал ей оперу? Он обещал ей триумф? Что ж, она его получит. Сполна получит. За Эриком водится много грехов, но он никогда не нарушает данного слово. Все зависит от трактовки обещания. Теперь все виделось ему на удивление простым. Скоро снова ставят Фауста. Пожалуй, теперь эту оперу можно назвать судьбоносной. Для него и для его музы. Только в этот раз не эта бочка будет петь партию Маргариты, а тот, кто действительно этого достоин. Его дорогая Кристина. О, все несомненно будут в восторге. Настоящий ценитель всегда отличит бриллиант от стекла, хотя оба они блестят на солнце предостаточно. Такой талант, направленный его умелой рукой, не останется незамеченным. Газеты запестрят именем новой примадонны. Все, как он и обещал. Ни капли обмана. В суматохе представления никто не станет обращать внимания на такую безделицу, как пропажа молодого виконта. Мало ли что взбрело мальчишке в голову, и куда он пошел. О том, чтобы единственным местом, куда этот мерзавец дойдет, была затхлая Сена, Эрик позаботится. А перед этим насладится его придушенными хрипами и хрустом позвонков. Никто не встанет на пути между ним и его ангелом. Никогда. А дальше в представление вступает его талант пародиста. Его несравненная Кристина будет несомненно опечалена, если узнает, что изменщик-мальчишка не желает больше ее видеть. Считает их дальнейшее знакомство невозможным и крайне позорным для такой важной личности, как он. Разумеется, сам он на глаза ей не покажется. Она услышит только его голос. Полный предательского осуждения. Его Кристина, его небесная Кристина будет, конечно же, совершенно разбита, в этом Эрик не сомневается. И ей понадобится утешение в своем горе. За которым она сама к нему придет, и которое он с радостью ей предоставит. Маленькие глупые птички, подобные Кристине, не выживают одни. Они погибают от холода и тоски. Их перья блекнут, а крылья подламываются. Они привычны к тепличным условиям. И лучше предпочтут уютную клетку пронизывающему ветру улицы. И Эрик готов был все это ей предложить. Он даст ей дом. Не этот, темный и сырой, запрятанный подальше от любопытных глаз. А настоящий обычный дом. Окна которого выходят на улицу, кишащую обычными людьми, спешащими по своим обычным делам. Эрик даже придумал, как сделать маску, чтобы выглядеть почти как человек, представитель рода людского. Чтобы быть обычным мужем. Он был готов пойти на все ради счастья. Его и Кристины.***
Эрик не спит. Эрик наблюдает за своей женой, безмятежно лежащей среди белых покрывал. Шаловливый солнечный лучик одним из первых пробрался в комнату. Он падал на высокий лоб Кристины, медленно спускаясь к глазам, отчего она ворочалась и сонно морщила лоб. Она действительно ангел, его ангел. Они поженились около года назад. В маленькой церквушке на краю города. Очень тихо и незаметно. Никто так и не узнал, что же стало с прекрасной примадонной парижской оперы. Она исчезла, испарилась прямо со сцены во время одного из спектаклей. Многие в то время с тревогой наблюдали за газетными хрониками. Но так и не связали пропажу певицы со срочным отъездом молодого де Шаньи. Виконт, как оказалось, наспех уехал по неизвестным обстоятельствам, оставив лишь короткую записку брату, о содержании которой общественности так и не удалось ничего разузнать. Эрик ликует. Все сложилось наилучшим образом. Он делает все, чтобы его жена, его дорогая Кристина была счастлива. И хоть порой в ее глазах мелькает тень сомнения, Эрик не сомневается, скоро ему удастся ее развеять. Кристина открывает глаза. И улыбается своей небесной улыбкой. Не кому-то, а только ему, Эрику. И одной этой улыбки хватает, чтобы сделать его счастливым. Эрик больше не чувствует того груза тоски и одиночества, давившего на него всю жизнь. Нет. Он чувствует тепло и улыбается в ответ. Эрик засыпает.