***
— Добро пожаловать в Кровавые Клинки, парень, — Мииран протягивает одну руку, вторую он небрежно прячет в кармане. Хоук понимает, что попал, ещё не ответив на рукопожатие. Ладонь у Миирана была мертвецки холодной.…
Мальчишка Хоук окружающих удивлял, восхищал и заставлял уважать, ничего особого для этого не делая. Миирана же он раздражал. Раздражал своим нечеловеческим спокойствием. Если бы он был магом, Мииран заподозрил бы, что ему подсунули Усмирённого, но нет же, Гаррет Хоук обычный человек, выводящий Миирана из себя одной своей рожей. Хоук просто издевается над ним, смотрит сверху вниз (и, как назло, выше на четверть головы), никогда не отвечает на издёвки и просто смотрит. Миирана это бесит до разбитых костяшек. Кто из них, в конце концов, главный? Мииран уверен, что Хоук пойдёт на дракона, если он скажет. А он скажет. Когда-нибудь — точно. Со стороны кажется, что Мииран просто хочет сжить со свету излишне удачливого племянника Гамлена, отчасти, быть может, так и есть, но на деле Мииран хочет найти и довести до той черты, когда маска спокойствия Хоука треснет и посыпется на жёлтый камень Нижнего города окровавленной медью. Хоук это понимает, всё же мальчик неглупый, и смотрит так же спокойно. Миирана он бесит до зубного скрежета и плевков на грязный камень. Хоук готов сделать всё ради сестры, матери, даже дяди, чья безответственность привела к тому, что теперь он готов сделать всё для Миирана. У Клинков девушки никогда не задерживались. Мииран мог бы сделать небрежный жест и его люди разорвали бы и сестрицу, которой контрабандный лириум нужен позарез, чтобы чувствовать себя защищённой, и ту недо-бабу с веснушками и угрюмым взглядом, которая только внешне кажется сильной (Мииран таких видел и знает лично). Но, помимо раздражения, Хоук вызывает уважение. Даже у Миирана. Поэтому его люди не трогают ни сестрицу-магичку, ни рыжую недо-бабу с веснушками. Только это не мешает Миирану говорить Хоуку многозначное: «когда-нибудь…». Волосы у Хоука короткие и жёсткие, неприятные на ощупь. Мииран хватает его за загривок и тянет на себя, заставляя подчиниться. У Хоука всё ещё нечеловеческое спокойствие на чёртовом лице, которое хочется разбить о жёлтый камень Нижнего города. Хоук стерпит всё, лишь бы семья была в безопасности. Такая самоотверженность, конечно, не может не восхищать, но больше всего Хоук Миирана всё же раздражает. У Хоука на лице странная красная полоса. Мииран нарушает её форму, стирает большим пальцем, пока Хоук прожигает его взглядом. Мииран замечает шрам на носу, как раз в том месте, где была полоска. Шрам тонкий, но глубокий, кажется, что именно в этом месте часть головы Хоука можно откинуть, как крышку детской шкатулки, и посмотреть, что внутри. — Кровь вовремя не смыл? — насмехается Мииран. Они не говорят во время этих прелюдий, но правила всегда можно слегка изменить. Хоук в кои-то веке не возвышается над ним, а смотрит снизу-вверх. Миирану это зрелище очень нравится. — Это… каддис, — выдавливает из себя Хоук хрипло. Голос он всё-таки сорвал. Перестарался. Мииран поднимает седую бровь. — Очередная ферелденская причуда? Хоук не отвечает, голос пропадает окончательно. Так даже лучше. Мииран снова тянет за жёсткие волосы, так сильно, что у Хоука невольно слёзы в уголках наконец закрытых глаз выступают. Слёзы смывают остатки красного каддиса, они прозрачные и солёные. Хоук ценный человек, у него лучшее снаряжение (добротную сталь в Киркволле только в Верхнем достанешь, но у Миирана связи везде) и самые лакомые куски достаются именно ему. Платят тоже щедро, но Хоук с деньгами обращаться не умеет, отдаёт долю семье. Мииран наблюдает, как Хоук протягивает матери мешочек с оплатой и думает, что такая привязанность его когда-нибудь погубит. Мииран знает, о чём говорит, седины не просто так нажил. — Тебе не хватает эгоизма, Хоук, — говорит Мииран. Хоук в этот момент как раз стянул нагрудник и потянулся во весь свой немалый рост. Спина у него широкая, под смуглой кожей перекатываются мышцы. Приятное зрелище, но ещё приятнее смотреть на шрамы, которые Мииран мог бы по памяти нарисовать, если б захотел. Многие из них ещё не зарубцевались и наверняка болели. В Киркволле всегда душно, Хоук под тяжелыми доспехами наверняка потеет как чёрт и солёный пот обжигает раны, заставляя сжимать челюсти, чтобы не застонать. Стонет он утробно, рычит зверем. Совсем как мабари. — А что, ценная нынче валюта? — Хоук неторопливо поворачивается к нему, невозмутимый, как всегда, смотрящий сверху-вниз. Мииран усмехается. Обычно это он говорит про валюту, особенно когда спорит с нанимателями, и Хоуку, похоже, понравилось. — Спроси у Самсона, он тебе расскажет, какая валюта у нас в ходу, — Мииран в два шага оказывается рядом с Хоуком, изучая его лицо-маску. Хоук напрягается (чуть поднимает плечи, покалеченные в стычках пальцы сжимает, взгляд становится жёстче), но с места не двигается. Мииран, со странной для их отношений осторожностью, убирает чёлку, рассматривает глубокий порез, рассекающий лоб и бровь. Точно шрам будет. Хоук за ним наблюдает, но ничего не говорит. Он не понимает, что движет Миираном, не понимает, что тот может сделать и Миирану это нравится до чёртиков. Каждый раз, когда Хоук в ступоре, для него как особо удачная сделка. Приятно греет самолюбие. Мииран знает, что лучший способ выдрессировать собаку — привязать её к себе. Хоук не собака, целый мабари, только методы те же. Хоуку этот спектакль тоже по своему начинает нравиться. Мииран издевается, говорит, что у Хоука совсем плохо с личной жизнью, раз он согласен на такое пользование. Но издёвки издёвками, они оба понимают, что Хоуку, как и любому приличному мабари, нужен хозяин, и Мииран просто выдвинул свою кандидатуру раньше остальных.…
Хоук, оказывается, неплохо рисует. Молча, он вырисовывает на предплечье Миирана красные каддисовые узоры, в которых можно узнать Киркволл, церковный знак и клинок. Мииран не андрастианин, но дела с Церковью приносят большие деньги, надо же как-то и их уважить. Хоук внимательно изучает получившуюся недо-татуировку и, когда наконец отстраняется, мажет пальцами по носу, явно неосознанно. Идеальная линия перестаёт быть такой ровной, становится рваной, выходящей за пределы шрама. И Мииран краем сознания понимает, что так ему нравится даже больше. — Эта дрянь не смывается? — Если захочешь, смоется, — туманно отвечает Хоук. Мииран ядовито фыркает, но рисунок не трогает, осторожно опускает рукав тёмно-красной рубахи. В Киркволле душно, ещё успеет покрасоваться. А Хоук почему-то довольный донельзя, усмехается-улыбается и глазами блестит. Мииран с опозданием понимает, что ферелденская псина довольна тем, что оставила на нём свой «след». То ли отомстила, то ли пометила как «своё», с этими ферелденцами всегда сложно. — Псина ферелденская, — смеётся Мииран почти без яду. Хоук показывает ему язык, как мальчишка, и с чувством выполненного долга выходит из небольшого дома рядом с Литейным кварталом, который Мииран временно занял, пока его собственный находится во власти кредиторов.***
— Он же тебя использует, как ты не видишь! — негодует сестрёнка, бросая гневные взгляды и сжимая кулаки. Злилась она всегда немного по-детски, Гаррет ждал, когда же она наконец начнёт топать, не в силах доказать свою правоту. Сейчас она, конечно, права, но Гаррет Хоук отличается стальной выдержкой и невозмутимостью бронто. — Только чтоб ты денег больше заработал! Ты вообще видел свою спину? А руки? И всё из-за этого проклятущего наёмника! — Бетани бушует, чуть ли не бьёт его кулаками в грудь, а Хоук спокойно, как и положено старшему брату, за этим наблюдает. Спину свою он, конечно, видел. И руки тоже. Десяток шрамов разной степени уродства и всё — благодаря Миирану. Работа у наёмников грязная, Хоук знал, на что они соглашаются, когда выбирали между контрабандистами и наёмниками. Мииран почему-то внушал больше доверия, хотя взгляд у него — как у хитрого старого лиса. — Если Мииран появится из-за угла, плакала наша спокойная жизнь в Киркволле, — замечает он как бы между прочим. Бетани ещё злится, но ругать Миирана перестала, выдыхает раздражение и молча уходит. Хоук её потом догонит, но не сейчас. Сейчас он поворачивается и находит Миирана глазами. Наёмник стоял, привалившись плечом к одному из домов Нижнего города. Его лица Хоук не мог разглядеть, луна в этот раз подвела, но усмешку в голосе услышал точно. — Давай, псина ферелденская, — Мииран махает небрежно рукой, будто ему одолжение делает. Работы у Хоуков непочатый край, у Гаррета ещё больше, но вместо того, чтобы всю ночь бегать от Нижнего до Верхнего города, вырезая неугодных болванов, он идёт рядом с сестрой и шутит над их товарищем Салеком, который свалился в бочку с тухлой рыбой прямо перед лицом заказа и Мииран орал битый час, пока несчастный Салек трясся, как лист. Бетани фыркает, сдерживая смех, говорит, что Миирану нужно почаще ходить в «Розу», пока от него не убежали все наёмники. Хоук думает, что Миирану в «Розе» вообще нечего делать. Миирану плевать, конечно, что думает Хоук, но иметь свободу мыслей даже приятно, особенно когда видишь Усмирённых чаще, чем никогда. Миирану далеко за пятьдесят, скоро шестьдесят восемь, волосы у него серые, как дым в Литейном квартале, а лицо в резких чёрточках-морщинах. Мииран делает вид, что щурится от яркого солнца (хотя в Нижнем городе солнце редкий гость), а не из-за того, что зрение подводит, но шипит сквозь зубы, когда тело немилосердно напоминает, что он уже не мальчик, а дерьмовое меню Висельника ещё никого не делало здоровым. Мииран удивляется, как не сдох ещё в сорок, но времени об этом думать у него как всегда нет, нужно когтями и зубами вырвать у других банд наёмников всё преимущество, всех лучших людей к себе, а остальных на свалку, вместе с их покровителями. — И кому ты завещаешь свою наёмническую империю в случае чего? — интересуется как-то Хоук. Мииран приподнялся на кровати (та противно скрипнула, звук по ушам резанул не хуже ножа), опираясь на локоть, минуту наблюдая, как Хоук полирует меч, а потом усмехается. — Надеешься, что перепадёт? — Прикидываю, как ужиться с возможным коллегой, если доживу, — парирует Хоук, не отрываясь от меча. Что-то нехорошее мелькает у него в лице, медная маска дала трещину и Мииран теперь видит что-то кроме вселенского спокойствия. Как-то Хоук рассказывал, что мабари умирают вместе с хозяином, чтобы служить ему даже в посмертии. — Псина ферелденская, — констатирует своё открытие Мииран. — Не торопись за мной на тот свет, сделай милость. Хоук не отвечает и продолжает заниматься мечом. Торопиться не будет, пока жива мать с сестрой (и даже глупый дядя), он привязан к мирской жизни сильнее, чем Мииран привязал к себе. Болезненно у них всё. Мииран именно этого и добивался, а Хоук уже давно вошёл во вкус. Совместная работа скоро кончится и они разойдутся по углам, будто ничего не было, ведь условия договора такие, а Мииран договор чтит сильнее заповедей Создателя. Но в каждом договоре есть лазейка и Мииран выкручивается, обыгрывает в свою пользу, и иногда пишет Хоуку, подкидывая ему хорошие дела и наблюдает со стороны. На дракона Хоук всё-таки идёт и дарит Миирану жилет из драконьей чешуи. Мииран подарок принимает с подозрением, не понимая, чего ради, а Хоук только волосы ерошит (Мииран помнит, что они жёсткие, как наждачка) и не знает, что ответить. Отшучивается, что презент за то, что терпел всё это время. Мииран щурится, ища подвоха, но лицо у Хоука очень честное и жилет он всё же принимает. Надевает, поверх красной рубахи и чувствует странное неестественное тепло. Хоук ему улыбается, как всегда с насмешкой и лёгким снисхождением, а Мииран неожиданно видит огонь. Моргает и наваждение тут же пропадает, у Хоука всё ещё глаза-золотые монеты и никакого огня. Золотые же монеты звякают у него в кошельке, когда Мииран на прощание пожимает руку.