Yellow Violet

Ужасы войны пробрались во все слои страны. Война отравляет каждый уголок, куда смогла добраться, а ее руки, такие могильно холодные, доставали любое живое существо на планете. Она с лёгкостью забирает жизни людей. Она не смотрит ни на возраст, ни на положение в обществе. Для войны все равны. Все мёртвые. Все обезображенные и искалеченные. Но в только в руках кукловода она приобретает свои права. И имя этого кукловода – власть. Все это отражалось в глазах ребенка, наблюдающего за тем, как рушится одно из зданий. Только вчера в нем кипела жизнь, словно в муравейнике. Все было похоже на отлаженный механизм, каждая шестрёнка которого исправно работала. Но разорвавшаяся несколько часов назад бомба навсегда похоронила под обломками их жизни. Кто бы не говорил, что они являются сильнейшей расой во вселенной, это не спасало их от столь ужасной участи. Этим ребенком был айседжин с бледно-серой кожей и сероватым покровом. У него было два ряда извитых рогов, задние же были немного меньше передних. Его биогем был похож на чистейший янтарь, создающий яркие блики на солнце. Цвет его глаз был похож на багровый закат. Айседжин начал привыкать к такой картине. Война длилась достаточно долго, чтобы можно было приспособиться к чему-то подобному. Ящер быстро вернулся в реальность, вспомнив указ родителей. Стремглав, он ринулся домой по знакомым улочкам, увешанных плакатами с призывами вступить в ряды армии. Не задерживая на них внимания, ребенок скорее поспешил в единственное безопасное место. Здесь его никто и ничто не достанет. Кроме… - Эйн! – грозный голос отца, словно цунами, обрушился на голову юнца. – Где ты был? Сколько ещё раз я должен повторить, что ты не должен задерживаться ни на секунду! Черт знает, что там может случиться! Отца Эйна звали Зингибер. Это был рослый ящер около двух метров ростом. Его кожа была бледно-серого оттенка, покровы же были темно-серыми. Рога у него отсутствовали, так он уже перешёл в свою финальную форму. Его биогем был голубым, словно июльское небо, а глаза горели фиолетовыми аметистами. За ним следовал черным хвост, на котором расположилось три серебряных кольца. - Отец!.. – айседжин вздрогнул от неожиданности. – Я просто… Я бежал так быстро, как только мог! - Ты!.. – он рыкнул, скорее досадливо, чем злобно, - Ещё раз подобное повторится, и я вовсе запрещу тебе выходить. Это ясно? – родитель строго взглянул на своего ребенка, но, успокоившись, спросил. – Ты хоть принес лекарства? - Да. Это все, что я смог достать, - Эйн сняв небольшую сумку с плеча, открыл ее. Внутри лежало несколько небольших капсул, заполненных медикаментами. Некоторые были полностью набиты, некоторые лишь наполовину. Отец с грустью взглянул на принесенные средства, утешительно похлопав сына по плечу. Он устремился в коридор, зовя айседжина за собой. Проходя по коридору, они зашли в небольшую комнату, освещённую мягкими лучами солнца. Здесь находилась лишь кровать и небольшой шкаф, усыпанный медикаментами. В постели лежал ящер, что приходился Эйну вторым родителем – Схизандра. Схизандра был небольшого роста, в сравнении с его возлюбленным. Его биогем был зеленоватого оттенка, будто изумруд. Кожа была бледно-голубого оттенка, а покровы сероватого оттенка. Глаза были бирюзового цвета, отливая синевой. Рогов у него так же, как и у Зингибера, не было. Раньше кожа его отдавала ярким блеском в лучах солнца, но сейчас, из-за ужасной болезни, скосившей его в считаные недели, она была блеклой и будто бы безжизненной. Схизандра работал медиком в одном из местных медицинских учреждений, где имел хорошую репутацию. Но начавшаяся война вынудила его, как и многих его коллег, отправиться в военные госпитали, на помощь раненным. Его семья была против этого, ведь такие места всегда были целью номер один. Но Схизандра был непреклонен и продолжал работать. Его стремление помочь другим было столь велико, что он забывал про себя, что и сыграло с ним ужасную шутку. В какой-то момент его здоровье резко подкосилось. Он слабел на глазах, еле ходил, но продолжал работать как мог, пока болезнь не сломила его окончательно. Раньше это был полон стремления, жизни, похожий на свои столь любимые фиалки, с бахромчатыми лепестками. Но сейчас от этого ящера осталось глухое эхо былой жизни, увядший, как и все его растения, которые он любил и лелеял. Отец быстро проскользнул внутрь и сел рядом с кроватью. Из-под простыни появилась рука, тянущаяся к ящеру. Она была столь слабая, что невооружённым глазом было видно, как она трясётся. Конечность норовила вот-вот упасть, но быстро подхватив руку, айседжин слегка сжал ее. Эйн аккуратно последовал за отцом, сев рядом с ним. - Не напрягайся сильно, пожалуйста, - на удивление мягким голосом заговорил родитель. - Я не могу вечно лежать… - послышался слабый голос. – Я должен вернуться в госпиталь… - Нет, папа! Ты должен отдыхать! Тебе нельзя возвращаться туда! – воскликнул ребенок и в тот же момент замолчал, прикрывая рот руками. - Прошу, не кричи… Голова раскалывается, - немного скривившись сказал ящер, но внезапно произнес. – Мои… Цветы… - Завяли, - отрезал отец. Ожидая увидеть грусть на лице возлюбленного, Зингибер был в недоумении, когда на лице того появилась лёгкая улыбка. - Как жаль, - произнес тот. - Я… А, опять сирены, - поморщившись ящер посмотрел на окно, из которого доносились противные звуки. – Эйн? Ты куда собрался? - Я сейчас! – выбежав из комнаты, закричал юноша. Он бежал, не разбирая дороги. Просто бежать. Как можно дальше от родителей. Ящер забежал в самую дальнюю комнату дома, запер за собой дверь. Медленно отойдя к стене, он сполз по ней, закрывая уши так сильно, так он только может. Этот ужасный звук, сводящий его с ума, продолжал до него доноситься. Эйн начинал задыхаться. Страх, притаившийся в нем, выходил наружу, обволакивал его разум своими черными щупальцами. Сейчас для айседжина все были врагами. Ужас, наполнивший его, не позволял мыслить трезво. Лишь одна мысль звучала в голове: «Ты в опасности.» Пытаясь бороться с этим чувством, он все сильнее давил на уши, все сильнее вдавливался в стену за спиной. Он умолял всех богов, чтобы это кончилось как можно быстрее. Вскоре ужасный звук наконец ушел, и пелена спала с глаз ребенка. Часто и глубоко дыша, он начал осторожно вставать на ноги, что не прекращали трястись, как и все тело. Открыв дверь трясущимися руками, Эйн направился обратно к родителям. Он шел по коридору, пытаясь успокоиться, привести в порядок свои мысли. Тело начало приходить в порядок, как и мысли. Но за всем этим он не увидел своего отца и заметил его, только когда тот в него же и врезался. - Ай… Отец? А папа?.. – ящер не успел договорить, как Зингибер показал ему жестом говорить тише. - Он снова уснул, - с грустью в голосе произнес он. - Вот как, - понурив голову, сказал ящер. - Он будет в порядке, слышишь? – отец приподнял голову сына и посмотрел в его багровые глаза. – Все будет хорошо. Мальчишка лишь угукнул, уткнувшись в плечо родителя. Зингибер подхватил его на руки, поглаживая по голове. Все же они оба понимали к чему все идёт, но в их сердцах жила надежда на лучший исход. Пусть она и была ничтожно малой, но они не собирались ее предавать. Спустя несколько месяцев состояние Схизандры начало ухудшаться. Те лекарства, что приносил Эйн, уже не помогали, новых достать было неоткуда. Отец семейства становился более раздражительным, чувствуя свое бессилие и невозможность что-либо изменить. Он все больше времени проводил рядом с возлюбленным, иногда оставался в комнате с ним, засыпая. Сам Эйн сильно нервничал из-за ухудшения здоровья папы. Вследствие этого, переносить адские крики сирен становилось все труднее, приступы ударяли по разуму все сильнее, а сил оставалось все меньше. Юноша решил быть со Схизандрой и ухаживать за ним, дабы не напрягать отца и дать тому хоть немного отдохнуть. В конце концов, только благодаря ему они всё ещё живы. В очередной раз, Эйн пришел к Схизандре, чтобы тот принял необходимую дозу лекарств. Протягивая ему стакан воды, он придерживал его снизу, на случай если тонкая рука папы не удержит его. - Эйн. Ты же понимаешь, что они уже не действуют? – спросил ящер перед тем, как взять стакан в руку. – Вы можете купить на эти деньги… - Отец сказал, чтобы ты продолжал лечение, - отрезал юноша. - Вы оба такие упрямые… - поникшим голосом сказал ящер, допивая воду. – Теперь что? - Дай мне руку, - сказал ящер, подготавливая шприцы. - Ты помнишь, как правильно делать? – спросил Схизандра, слегка улыбнувшись. - Да, пап, я помню, пожалуйста, дай руку, - будто куда-то торопясь, сын потребовал протянуть ему конечность. - У тебя руки трясутся. Ты точно справишься? – выполнив просьбу айседжина, родитель смотрел на него с интересом. - Да, пап, справлюсь. Прошу, не говори под руку, я пытаюсь сосредоточиться, - сказав это, он начал подготавливать кожу к инъекции, высматривая нужный ему кровеносный сосуд. Проведя необходимые действия, юноша обработал кожу и начал убирать лекарства на место. Он делал это настолько сосредоточено и слаженно, что со стороны могло показаться, будто он робот, что идеально выполняет свои действия. Ящер убирался в полной тишине, иногда задумываясь над правильностью того, куда он поставил медикамент. - Сегодня уже намного лучше, чем раньше, - улыбнувшись, произнес родитель. – Ты молодец, у тебя хорошо получается. - Я учился у профессионала, - на лице Эйна, впервые за долгое время, появилась улыбка. - Ты мне льстишь, мой хороший. Присядешь? – он слегка постучал ладонью по кровати. - Да, сейчас, - закончив расстановку, ящер сел на кровать рядом с папой. - Скажи, тебя что-то тревожит? Твои руки всё ещё продолжают трястись, - схватив лёгкой ладонью ладонь сына, он с трудом сжал ее. - Нет, пап, ты что? Просто побоялся, что не попаду, разнервничался, ну, ты знаешь, - с лёгкостью в голосе говорил Эйн. - Хорошо. Все же, ты не молчи, если что-то случится, хорошо? А то я знаю тебя, - смеясь, ответил Схизандра, поглаживая сына по голове. - Конечно, - из-за действий папы, лицо Эйна смягчилось, и он вновь улыбнулся. - Кстати, я хотел спросить. Все ли мои цветы завяли? – будто бы оживившись, спросил он. - Ну… Отец сказал, что вроде не завяли только анемоны… - задумавшись произнес ящер. - Вот как… За ними надо следить. Я забыл вам рассказать про подкормку для них, а то… Ой, я засыпаю… Снова… - рука айседжина начала слабеть, и он ослабил хватку. - Все хорошо, пап, давай ты завтра нам расскажешь, хорошо? – поглаживая его по ладони произнес Эйн. - Сегодня… Я же хотел… - глаза Схизандры начали закрываться против его воли, постепенно погружая его в долгий, нездоровый сон. - Не волнуйся, расскажешь. И мы вместе посмотрим на их цветение, хорошо?.. Я буду рядом, пап, - если с начала фразы ящер улыбался, то под конец улыбка пропала с его лица, заменившись грустью. - Завтра?.. Да, хорошо… Завтра… Будь рядом… -глаза родителя окончательно закрылись, и он ослабел всем телом. - Я здесь, пап. Я рядом, - сжав ладонь Схизандры, прошептал Эйн. Чувство глубокой печали нахлынуло на него. Схизандра увядал на глазах, даже его бирюзовые глаза больше не отблескивали живым светом, а только сильнее тускнели. Он вспоминил, как они раньше проводили время вместе, когда папа занимался своими растениями, обучая этому и своего сына. Как они вместе смеялись и играли. Как папа учил его приемам первой помощи, на всякий случай, как он говорил. А ведь пригодилось. Все это заставляло Эйна все глубже погружаться в скорбь. Его папа жив, но те воспоминания толкали его в это чувство, давили неподъемным грузом, делая мир сейчас будто бы ненастоящим. Но он реален, болезнь родителя тоже, но вот воспоминания…реальны ли они? На его глазах выступили слезы, которые начали жемчужинами падать на бледные щеки. Юноша сел на пол, опираясь боком на кровать, продолжая держать папуза руку, слегка проводя большим пальцем по ладони Схизандры. - Все будет хорошо, пап. Ты обязательно поправишься. Скоро все это закончится и все будет как прежде, правда? - пытаясь сдерживать потоки слез, Эйн шептал, пытаясь донести свои слова до папы. Просидев некоторое время, его и самого начало клонить в сон, и он уснул рядом с родителем, продолжая держать его за руку. Когда ящер проснулся, то ощутил холод. Он не сразу понял, откуда он шел. Его наполнило гнетущее чувство страха, вновь разум начала застилать пелена. Мгновенно открыв глаза, он поднялся и увидел, что он все это время продолжал держать папу за руку. Но… Только сейчас он это заметил. Биогем на руке родителя будто бы почернел. В нем больше не было ни следа жизни. И так бледная кожа стала ещё бледнее. Тело не подавало никаких признаков жизни. Но Эйн не был готов встретиться с реальностью лицом к лицу. Он не верил, что его папа мертв. Он не мог в это поверить. Вскочив, он начал пытаться найти хоть что-то, что могло бы дать ему веру в то, что Схизандра жив, он просто спит, вот и все! Сейчас он проснется и все будет хорошо! Ему просто все это показалось! Это все неправда!.. К сожалению, это было не так. Последнее, что помнил Эйн – свои рыдания, крик, разрывающий его горло. Как он захлебывался в своих слезах, пытаясь достучаться до папы, чтобы тот проснулся. Будто бы он мог что-то исправить. *Примечание: Анемон – цветок, олицетворяющий искренность, болезнь, а также скорбь и смерть.