Ночь уходящих лун

      Ночь на Лотале темна, когда обе луны идут на убыль, и пахнет сухими травами, солёными ветрами с моря, зверем, крадущимся между скал. Эзра раздвигает ладонями высокие стебли и выходит на свет костра. Кейнан смотрит на него не отрываясь, будто ночной дух явился ему, а Эзра идёт к нему, и пламя отражается в его зрачках.              Эзра уже неделю следил за ним. Он встретил его в городе, кто другой сказал бы — случайно, но Эзра не был так уверен. Он почувствовал его раньше, чем увидел. Спиной ощутил, как пристальный взгляд. Может быть, даже это ещё тянуло на случайность, но точно не то, что и он тоже почувствовал Эзру — и обернулся, ища его глазами.       Эзра успел спрятаться и сидел, не дыша, с колотящимся сердцем, вжавшись в ограждение крыши, и ждал, когда это чувство, эта связь, ослабнет. А когда так и произошло — осталась пустота, которой он не знал никогда раньше. Он выглянул из-за ограждения. На улице никого не было. Эзра неуверенно сделал пару шагов и вытянул шею, пытаясь заглянуть подальше за угол соседнего дома. Никого. Он перебрался на ближайшую крышу и огляделся ещё раз. Потом осторожно двинулся вдоль края. А потом побежал. И бежал до тех пор, пока не нашёл его снова.       Он был занят, если так можно сказать, и занятие это немедленно расположило к нему Эзру — он крал у Империи. Дело было не из лёгких, поэтому Эзре удалось в этот раз остаться незамеченным и, провожая взглядом корабль, на борт которого он взошёл, Эзра не мог поверить, что больше не увидит его.       Ночью Эзра сидел наверху своей башни под убывающими лунами, и его сердце снова колотилось от возбуждения и неясной, необъяснимой тоски при мысли, что прошедший день никогда не повторится вновь и он упустил что-то, что было важнее всего. Кого-то, кто был важнее всего.       Но он вернулся.       Эзра провёл в городе весь следующий день и снова поспешил туда утром. Он пошатался по улицам, походил, закатав штаны, босиком по бьющим из мостовой фонтанам, позавтракал украденными фруктами и, лёжа на крыше, лениво наблюдал, как две чайки ругаются из-за яблочного огрызка, когда вновь ощутил то странное чувство. Он вскочил, подбежал к краю крыши и перевесился через ограждение.       Как и в первый раз, он обернулся и теперь на мгновение встретился с Эзрой глазами. Эзра в жизни не видел таких глаз. Будто он ничего не боялся и от всего был свободен. И уверен в себе. И... Эзра не знал, что ещё "и". Он знал только одно: в нём было что-то особенное. А он будто видел что-то особенное в Эзре. И от этого у Эзры сердце колотилось ещё сильней, чем раньше, и вздох застревал в горле, будто сама жизнь пыталась остановиться в нём, остаться в этом мгновении, чтобы он мог ещё сильнее ощутить эту близость. Они смотрели друг другу в глаза всего секунду, а потом Эзра снова нырнул за ограждение, прижался к нему спиной и затылком, и уставился в небо, широко открыв глаза и хватая ртом воздух.       Пора было признать, что он без ума от этого парня. Его имя, кстати, он подслушал в этот же день — Кейнан. Ему оно шло. Хотя ему всё на свете бы пошло. Эзре нравилось каждое его движение: как он шёл, как поворачивал голову, как улыбался или смеялся, сощурившись, как стоял, сложив руки на груди и перекрестив ноги, и делал вид, что ничем не занят, а сам поглядывал по сторонам своим внимательным спокойным взглядом. Как плескал воду себе в лицо, зачерпнув её в фонтане ладонями, и брызгал, смеясь, на пришедшую с ним невысокую тонкую девчонку с разноцветными волосами. И больше всего — как он вдруг словно прислушивался к чему-то, замирал, а потом оборачивался, ища глазами Эзру.       Бабушка рассказывала Эзре старые сказки про духов, демонов, волшебных животных, про любовь и страсть, про встречи в ночи среди трав, про обещания и переплетающиеся судьбы, про жаркое, сладкое и тягучее колдовство, творимое под звёздами, что навсегда привязывало двоих друг к другу, как терпкое приворотное зелье, что старуха варила у себя на заднем дворе и продавала отчаявшимся.       — Это — это всё ерунда, — говорила она Эзре, разлив зелье по бутылочкам, а потом утирая платком пот с лица и хихикая в кулак. — Я слыхала о ночных духах, что приходят к тебе в степи ночью, у огня, когда ты желаешь страсти, и исполняют все твои желания. А слыхала и наоборот — как смелые и опьянённые приходили ночью к божествам степи и отдавали себя им в горячем и непристойном ритуале, и получали наслаждение и власть, какой не знали.       Эзра слушал, открыв рот, особенно на месте про непристойность.       — Мама! — окликала её Эзрина мать. — Ну сколько раз я тебе говорила — ну что ты ему рассказываешь? Он же ещё ребёнок!       — Чем раньше узнает — тем лучше, — отмахивалась бабка.       И была, между прочим, права. Эзра оценил её уроки, оставшись один на улице. Зная кое-что о "непристойности", было легче выжить. По крайней мере, Эзра смог быстро разобраться, когда стоит вовремя смыться, а когда и прикинуть возможную прибыль с определённого интереса к себе. Так что бабушка оказала ему весьма ценную услугу своей просветительской деятельностью по части непристойных ритуалов в степи.       Но сейчас Эзра думал об этих историях совсем иначе. Сейчас он снова лежал под звёздами, вдыхал запах травы и вспоминал бабушкины рассказы о ночном колдовстве, о миражах, рождённых светом двух лун, о таинствах и жертвоприношениях, о зачарованных путниках, навсегда оставшихся в степи, и о древних божествах, принимающих дары, принадлежащие им по праву. Всё это одновременно пугало и звало его к себе, будто на его глазах боги ступали по степи, обернувшись зверями, и ждали его, и он знал, что должен прийти.              Теперь он был уверен, что Кейнан чувствует его и знает о нём. На следующий день он быстрее оборачивался, чаще искал его глазами и прислушивался, склонив голову, и Эзре стоило большего труда оставаться незамеченным. Эзра сам не мог ответить, зачем это делает. Он жаждал быть ближе к нему и боялся одновременно. Пару раз ему казалось, что вот сейчас Кейнан вынырнет из-за угла и схватит его за руку, но этого не случалось. Он словно позволял Эзре ускользать. И в конце концов Эзре даже удалось проследить за ним дальше, чем в предыдущие дни.       Корабль, на котором жил Кейнан, теперь был припаркован недалеко от города — за скалами в нескольких километрах от башни Эзры. Перед таким искушением устоять было невозможно, и ночью Эзра решил подобраться поближе.       Скалы, располагавшиеся полукругом, укрывали корабль с трёх сторон, с одной оставляя открытым степи. Трап был опущен, и оттуда лился тёплый желтоватый свет. Эзра напряжённо вслушивался в негромкие голоса и вздрогнул всем телом, услышав низкий и спокойный голос Кейнана.       Кейнан спустился по трапу, постоял в полосе света и пошёл в степь. Эзра помедлил и осторожно двинулся за ним, пригнувшись, держа расстояние и скрываясь в высокой траве.       Кейнан отошёл довольно далеко от корабля, так, что уже не слышно было голосов и свет габаритных огней скрылся за скалами, затем остановился, примял траву и сел. Эзра подобрался поближе и вскарабкался на один из разбросанных там и тут огромных валунов.       Серпы лун поднялись уже высоко, и в их свете Эзра различал Кейнана, как неясную тень, а потом рассыпались искры и занялось пламя — Кейнан разжёг небольшой костёр. Он ещё долго сидел перед ним почти неподвижно, как предположила бы бабушка Эзры — либо творя колдовство, либо напрашиваясь на неприятности. Какой ещё резон человеку сидеть ночью посреди степи?       Но Эзре было всё равно. Он смотрел на Кейнана, лёжа на ещё тёплом камне, и ему казалось, что он ощущает натянутую между ними нить. Интересно, думал он, чувствует ли её сейчас Кейнан? Но он так и не узнал. Через некоторое время Кейнан поднялся, затушил костёр и вернулся к кораблю. А Эзра вернулся в башню, упал и заснул, измождённый, и ему снились сны, которые его мама обязательно назвала бы непристойными, и в этих снах Кейнан был совсем близко, и Эзра чувствовал его так хорошо, как мечтал наяву.              В следующие два дня в городе Эзра не видел его, но каждую ночь Кейнан уходил в степь, и Эзру тянуло к нему и к свету его костра, и он шёл, раздвигая руками травы, и смотрел на него, объятый желанием, сомнением и нерешительностью, а потом видел сны, в которых оставалось только желание и это необъяснимое, всепоглощающее чувство, которое он испытывал рядом с Кейнаном, чувство, похожее на близость, на безопасность, любовь и что-то ещё, что он не мог описать словами — связь, которая заставляла его тосковать, обрываясь. Но вот какая штука — она больше не обрывалась, лишь ослабевала, когда он оставался один, и теперь он ещё больше боялся, что однажды Кейнан уйдёт, и эта связь снова исчезнет, оставив на своём месте пустоту, которая была там всегда, но о которой теперь Эзра будет знать и которую никогда не сможет заполнить.       И поэтому на третью, самую тёмную, ночь, когда обе луны совсем сошли на убыль, а воздух пах сухими травами, солёными ветрами с моря и зверем, крадущимся между скал, Эзра подошёл ближе.              Ночь ухода старой луны и рождения новой — ночь волшебства, когда духи выходят танцевать под светом звёзд, а боги принимают дары, спустившись на землю. Лотал помнит древние ритуалы, и в такие ночи Лотал дышит Силой и старой магией, и Эзра чувствует, как она бежит по его жилам, горяча кровь и заставляя дышать чаще, и Кейнан тоже ощущает её, как дрожь, пробегающую по позвоночнику, как смятение без причины, как жар, поднимающийся от самой земли и доходящий до сердца. Ночь дрожит под взглядом Эзры, пламя костра поднимается, не скрывая сидящего за ним Кейнана, но словно поглощая его, сливаясь с ним. Оно раскидывает свои языки, распускается, как цветок, растёт ещё выше, и Эзра не может отвести взгляд от Кейнана в центре этого огненного цветка, хотя глаза уже слезятся от напряжения. Пламя начинает принимать очертания, Эзра прерывисто дышит, приоткрыв рот, сжимая траву в кулаках, и смотрит, не отрываясь, на огненного лот-волка — Эзра никогда не видел их живьём, но узнаёт сразу. Волк сидит, упираясь огненными лапами в землю, склонив голову, его шерсть полыхает, а потом Кейнан открывает глаза, и его глаза — глаза волка.       Пламя опускается, видение развеивается, только Кейнан продолжает всё так же смотреть в ночь волчьими глазами. Ветер пробегает по верхушкам трав и затихает, и замирает вся степь, и тогда Эзра выходит на свет.       Он идёт, как зачарованный, и Кейнан так же зачаровано следит за ним. Эзра подходит и опускается рядом с ним на колени.       — Я видел тебя, — тихо говорит Кейнан.       Он хочет думать, что ждал его из-за связи с Силой, что чувствует только её, но это не так. Ночь дышит ему в затылок, обдавая жаром, и древний Лотал зовёт его за собой. Он услышал его голос в первый раз, когда увидел мальчишку, даже чьего имени до сих пор не знает — и слышит яснее всего в эту ночь, которая туманит взгляд и наполняет тело истомой, заставляет мышцы напрягаться и дыхание застревать в горле.       Эзра медленно поднимает руку и протягивает пальцы к его лицу, и в его глазах нетерпение и робость одновременно.       — Ты ждал меня? — тихо спрашивает Эзра.       Кейнан не знает, что ответить, но почему-то отвечает:       — Да.       Тогда Эзра улыбается, стремительно подаётся ближе, садится ему на колени верхом, обвивает шею руками и почти касается губами его губ.       — Я не это имел в виду... — растерянно выдыхает Кейнан.       Но его руки уже обнимают Эзру, и ночь ухода старой луны берёт своё.       — Я здесь, — выдыхает Эзра, отвечая словно не на его слова, а чему-то внутри него. И это что-то сильнее любых слов, которые пытается сказать Кейнан. Древнее любых его мыслей, древнее самого его мира, и он больше не принадлежит ему, Лотал развеивает его мир, как дым, и пробуждает другой, древний, как пламя костра, как рождение и смерть лун, как ночь, полная колдовства, как божество, ступающее огненными лапами по степи.       Эзра целует его, мягко и неуверенно, словно приглашая, и Кейнан целует его в ответ. Эзра выдыхает ему в рот, Кейнан прижимает его к себе сильнее, забирается руками ему под майку, и целует более жадно, нетерпеливо, отбрасывая все свои сомнения. Он ждал его, да, ждал с первого дня, видел его во сне, ощущал его присутствие по ночам у костра и ждал, когда он придёт. Словно он должен был прийти. Вот так, такой, горячий и гибкий, робкий и жадный, с глазами, отражающими огонь и телом, требующим прикосновений. Не для разговоров о Силе. О них тоже. Потом. Когда ночь пройдёт и жар, утолённый, утихнет.       Эзра льнёт к нему, выгибается в его руках, откидывается назад, и пламя освещает его лицо. Кейнан приподнимает его и кладёт на траву, и Эзра тянет его к себе, задыхаясь и прикрывая глаза.       Всё словно во сне, словно в старых сказках о степных божествах. Эзра чувствует голой спиной траву, ощущает тёплый степной ветер на коже. Кейнан прижимается к нему и целует в шею, и Эзра раздвигает ноги шире, задирая колени, и подаётся к нему, запрокидывая голову. Кейнан поднимает его бёдра выше, и Эзра глухо стонет, чувствуя, как он заполняет его собой. Кейнан наваливается, прижимает его к земле и тоже стонет, подаваясь глубже. Эзра впивается короткими ногтями ему в спину, сжимает его бёдрами и дрожит, и Кейнан отзывается, снова застонав и тоже дрожа, словно каждое движение Эзры сводит его с ума, и так и есть. Он приподнимает голову и смотрит Эзре в глаза, Эзра зарывается пальцами ему в волосы, тянется к его губам и выдыхает:       — Я твой.       Кейнан на мгновение задыхается, и Эзра видит, как расширяются его зрачки, и улыбается, и закрывает глаза, и в следующее мгновение вскрикивает, не переставая улыбаться, когда Кейнан снова прижимает его всем телом и двигается резче, сжимая пальцами его бёдра и поддёргивая их к себе. Эзра цепляется за его спину и плечи и чувствует, как они напрягаются по его руками. Кейнан двигается сильнее, не сдерживаясь, только наращивая темп, и Эзра вскрикивает и стонет, то коротко, то протяжно, запрокидывая голову и подняв глаза к звёздам, или вжимаясь лбом в плечо Кейнана и чувствуя, как тот прижимает его к себе за затылок. Он сильный, и держит Эзру так крепко и в то же время нежно, и Эзра ничего не боится с ним, и только сильней хочет ощущать эту силу и эту нежность, хочет оставаться в его руках и ощущать, как древнее божество берёт его дар и даёт ему власть над собой.       — Я твой, — шепчет Эзра, едва соображая, — сделай меня своим.       И Кейнан вздрагивает, не издав ни звука, сжав зубы, и подаётся в него сильнее, вталкивается целиком, и Эзра хрипло вскрикивает громче, чем раньше. Кейнан торопливо шепчет:       — Всё хорошо?       Он задыхается и едва заставляет себя остановиться, но Эзра выдыхает:       — Да, да, да.       И Кейнан снова двигается, и Эзра вздрагивает под ним, иногда почти всхлипывая, но сам же подаётся к нему сильнее, резче, и Кейнан хватает ртом воздух и хрипло выдыхает ему в шею, а Эзра жмурится, слыша это тяжёлое дыхание, и снова хватается на него, скребёт ногтями по его влажной спине, заставляя стонать громче и двигаться резче. Кейнан прижимает его голову к себе, наваливается сильнее, придавливая его к земле, и двигается быстро и коротко, Эзра закрывает глаза, обнимая его и обхватив ногами, и только вздрагивает от каждого толчка, и кончает сразу после него, так только чувствует его сперму в себе, и стонет ему в плечо, глухо и протяжно, дрожа всем телом, а Кейнан продолжает прижимать его к себе, держа так же крепко и нежно, словно ни то ни другое не стоит ему труда, и Эзра не хочет, чтобы он его отпускал, сам не отпускает его, не даёт встать с себя, а Кейнана и ни пытается, Эзра только чувствует, как расслабляются мышцы под его пальцами, и как Кейнан, обессилев, лежит, придавливая его к земле.              Костёр почти погас. Ветер стих и только иногда едва покачивал верхушки трав.       Кейнан поднял голову и взглянул Эзре в лицо. Эзра сглотнул и облизнул губы, не отрывая от него взгляд. Кейнан провёл пальцами по его щеке, и Эзра медленно прикрыл глаза, а потом снова посмотрел на него. Кейнан улыбнулся и спросил:       — Как зовут-то тебя, парень?       — Эзра, — сипло ответил Эзра и, подумав, добавил: — Бриджер.       Кейнан вздохнул и сказал, всё ещё улыбаясь:       — Не так я представлял наше знакомство, Эзра Бриджер.       Эзра улыбнулся в ответ и прошептал:       — А я — именно так.       Кейнан помедлил мгновение, глядя ему в лицо, и Эзра почти успел смутиться, но Кейнан потянулся к нему и снова поцеловал.              Ночь на Лотале темна, когда обе луны идут на убыль, и полна колдовства. Древние боги и духи степи ступают по земле, раздувая пламя костров и лаская стебли высоких трав, и ритуалы, полные жара и страсти, вершившиеся тысячи лет назад, свершаются вновь, и приносятся и принимаются жертвы, и воздаются дары.