Как бы мы познакомились?

Полночь. Куинн провела рукой по исписанным каллиграфическим почерком страницам. Тут и там были расплывчатые пятна, в некоторых местах бумага порвалась, чернила тут и там стерлись, оставив лишь обрубки мыслей автора. Кожаный тонкий переплет на удивление хорошо сохранился, он бережно обнимал листы и хранил их уже довольно долго. «Где ты его купил?» «Однажды я шел мимо художественного магазина. Вообще, мы редко выбирались в город, только по праздникам и летним каникулам. Я увидел блокнот в витрине и подумал о тебе». «Разве у тебя уже была метка?» «У меня всегда была ты». Полночь. Обычно Куинн приходила туда по вечерам. Все основные дела были сделаны, тренировки по черлидингу сократили, поэтому у девушки появилось свободное время. Иногда она думала, что эти встречи напрасны, и поэтому сначала оставалась в школе допоздна, делая уроки там, а после шла в кофейню через четыре квартала и пила латте, дожидаясь того момента, когда бармен объявляла закрытие. После Куинн возвращалась домой пешком, что занимало еще полчаса. Часы показывали полночь, но родители, думая, что она в очередной раз задержалась на тренировке, лишь приветствовали ее и возвращались к своим делам. Но тренер Сью недавно позвонила им и сообщила расписание занятий лично, потому что видела темные круги под глазами своей черлидерши, движения которой были неровными и резкими, ночные походы за кофе дали о себе знать. Поэтому теперь больше ничего не спасало ее от походов к тому, чье имя появилось на ее запястье в момент появления на свет. Эдвард Голдейн. Имя звучало по-старинному и представительно, Куинн влюбилась в это имя с тех пор, как научилась читать и мама объяснила ей связь родственных душ. Девочка просыпалась, ложилась спать, желая хорошего дня или снов Эдварду, думая, что он делает так же. И на душе становилось спокойнее. Куинн заперлась в ванной и закрыла рот рукой, оседая на пол. Холодный кафель и собственное отражение в зеркале заставило ее дыхание немного успокоиться. Красные глаза, слезы и тушь, размазанная по лицу. Нельзя находится в таком виде, она должна быть идеальной для своей родственной души. Он не должен чувствовать ее боль. Вечера обычно проходили одинаково. Она читала его заметки, перечитывала, вчитывалась в каждое слово. Несколько дневников и больше сотен писем — и все Куинн помнила наизусть, все это и был ее Эдвард. «Как бы мы познакомились?» «На выпускном. Ты была бы в красивом бирюзовом платье, а твои глаза сияли бы для меня весь вечер». На свой выпускной Куинн не пошла, а на следующий день ей звонили и писали, поздравляя с семнадцатилетием. Был две тысячи десятый год. На свой выпускной Эдвард не пошел, а на следующий день открыл свой дневник и записал лишь одно имя: «Куинн». Шел тысячи девяносто двенадцатый год. Куинн провела рукой по исписанным каллиграфическим почерком страницам. Тут и там были расплывчатые пятна, а с каждым вздохом девушки появлялись новые. Ее слезы уже не были новы Эдварду, а она даже не пыталась их скрывать. Страницы, исписанные ее именем. Страницы, письма без адреса, но к ней, к ней, все к ней. Эдвард погиб в Первой Мировой, ему было двадцать три года. Куинн погибала в двадцать первом веке, ее почти уже не было. И часы показывали полночь, и время не останавливалось. Время бежало, спешило, оставляя разбитые сердца, выплаканные глаза, пустые жизни. Время не шло назад, а Куинн казалось, что не идет вперед.