***
Затанна кладёт ладонь ему на плечо, пытается заглянуть в лицо. Её губы дрожат; и Брюс догадывается, что она знает больше, чем говорит. Он странно благодарен за то, что она никогда не говорила о том, что видела; о том, что она не посмела тронуть, хотя и хотела. Он стирает надписи на стекле одним широким жестом и говорит, не пытаясь изгнать тоску из голоса: — Ты могла забрать и это тоже. — Нет, — Затанна не отводит взгляд, — не могла. Слишком много чувств, Брюс. Такие вещи оставляют след. Рано или поздно, ты вспомнил бы сам. — Надеяться не вредно, — и горечь душит его изнутри, воспоминания о редких, почти нежных моментах режут изнутри. И Брюс истекает кровью по капле, понимая, что ничего больше не изменится. Свой шанс он потерял. — Теперь мы хотя бы знаем место, — пытается Затанна, и в другое время Брюс был благодарен. Но только не сейчас. — Идём, — кидает он коротко и пытается подготовиться к тому, что их ждёт. Но знает, что никогда не будет готов посмотреть Джокеру в глаза и не увидеть там ничего, кроме пустоты и безумия....
14 августа 2021 г. в 18:42
Брюс просыпается рывком, едва ли понимая, где находится. Его кровать ощущается по-другому; на другой стороны ещё остались вмятины от тела, на подушке — едва заметная прозелень. Через неплотно закрытые шторы по капле сочится свет, над ковром танцует пыль. Тишина отражается от голых стен, из-за приоткрытой двери не доносится ни звука. Поместье стоит пустым и тихим, идеальным полигоном для особо опасных экспериментов, готовых взорваться в лицо. Брюс опускает ноги с кровати и проводит ладонями по лицу.
Из ванной доносится шум воды, и Брюс не надеялся на тихое утро. Это не то, что он может получить; но то, на что надеется, несмотря на все доказательства против. Он проводит ладонью по покрывалу — гладкая ткань цепляется за мозоли на ладонях, на кончиках пальцев. Он встаёт быстро, не давая себе времени передумать.
На полу ванной — неаккуратные лужи; Брюс может только предположить, что прошло порядочно времени с того момента, как Джокер включил воду. Прошлой ночью он снова уснул первым, хотя и старался не пропустить момент, когда Джокер уснёт — но ровное дыхание убаюкало его раньше, и сон милостиво утащил за собой.
Брюс знает, как прошёл остаток ночи; не раз и не два он видел бессонницу, видел, как Джокер мечется в давящем на него пространстве стен. Слишком мало места, чтобы сбежать от мыслей; слишком тихо, чтобы заглушить кричащие внутри голоса.
Поэтому он не удивлён, когда видит, что буквы на стекле душевой кабины пропадают, едва успев появиться; влажный, душный пар заполняет всё пространство, и Брюс втягивает в себя слабый цветочный аромат геля для душа, только слегка отдающий химией.
Он старается не смотреть на острый, угловатый почерк, наслаивающийся сам на себя, рассыпающийся на отдельные буквы там, где пальцы не успевают за мыслью. Сегодня плохой день — Брюс знает это, когда видит багровые точки на плечах, на спине, на бёдрах. Можно было бы попробовать подсыпать таблетки в еду; но Джокер знакомо бормочет под нос, мурлычет отдельные ноты, едва ли заботясь о том, чтобы соединить их между собой.
Никогда не недооценивай клоуна; правило, которое он нарушал столько раз, но хотя бы сумел вдолбить его своим сыновьям намертво. Брюс мог бы рискнуть — и он почти уверен, что ему сошло бы это с рук. Но не станет.
Вместо этого он ступает под воду, жмурясь, когда струи попадают в горящие от недосыпа глаза. Джокер не обращает на него внимания — только бросает через плечо короткий взгляд и переступает с ноги на ногу, возвращаясь к прежнему занятию. Мышцы на спине, между лопатками, сокращаются в такт движением — и всё новые строки покрывают стекло, бесконечная круговерть никогда не замолкающих мыслей, планов, предположений; Брюс в который раз жалеет что этот гениальный разум никогда не будет на его стороне. Он спрашивает негромко, ровным голосом:
— Когда ты спишь?
— Кто сказал, что я сплю? — скалится Джокер в ответ, поворачиваясь в его сторону, и на его ресницах каплями висит вода; Брюс уверен, что вздумайся ему попробовать её на вкус — и на губах коркой останется соль. Ему почему-то казалось, что Джокер никогда не будет лгать о своих чувствах; почему-то Брюс всегда думал, что неплохо умеет читать других людей.
Как и всегда, Джокер ухитряется выставить его дураком. Потому что Брюс не имеет ни малейшего понятия, что именно сейчас творится в его голове; потому что буквы на стекле обещают кому-то боль и смерть, и Брюс заставляет себя не смотреть на цифры. Он видит всё равно; его кошмары порой состоят только из скачущих вокруг, смеющихся разными голосами цифр.
— Джей, — вздыхает Брюс и знает, что эту битву он проиграл.
— Не волнуйся, Бэтси, — Джокер дёргает острым плечом и отводит взгляд в сторону, поворачивается лицом прочь, — Со мной всё будет в порядке.
Палец на стекле замирает — один удар, сердца, два, три — и снова начинает писать. Запястье под ладонью Брюса слишком тонкое; Джокер выворачивает руку под невозможным углом, таким, что вот-вот затрещат, ломаясь, кости. Он смотрит исподлобья, из расширенных зрачков над Брюсом смеётся пустота. Надави он ещё немного — и утро закончится кровью, и, возможно, Джокер именно этого и добивается.
Но не Брюс. Разочарование забивает ноздри сладким цветочным ароматом; он разжимает пальцы и отходит на шаг. Лучшим выходом было бы уйти — неизвестно, сколько ещё разочарований вынесет Брюс. Но он решил для себя всё ещё очень давно, когда только признался самому себе, что никто не способен владеть его вниманием так же полно и безраздельно, как Джокер.
Поэтому он только задвигает за собой дверь кабины — чтобы просачивающийся сквозняк не кусал за влажное тело — и осторожно кладёт руки Джокеру на плечи. Он получает в ответ низкий, довольный гул, от которого вибрирует в груди, и Брюс давит сильнее, вжимает большие пальцы в основание шеи, разминая почти каменные мышцы. Старые синяки он старается не задевать — на белой коже цветёт жёлтый и зелёный фталоцианин, багровые точки кровоподтёков от ногтей. Брюс прикасается к ним кончиками пальцев, прижимается губами, словно надеясь стереть их вовсе; Джокер под его прикосновениями раскрывается, сдавленно выдыхает сквозь зубы, и этот звук Брюс знает очень хорошо.
— У тебя пальцы сморщились, — говорит он на ухо, надеясь, что угадал с моментом, — Пойдём в кровать?
Секунда тянется слишком долго, и Брюс наполовину готов к тому, чтобы уклониться от удара. Но Джокер только вздыхает, тут же звонко чихая от запаха — и задумчиво смотрит на собственные руки, сжимая и разжимая пальцы.
— Прекрати, дорогой, — и даже ласковое обращение — не больше, чем привычка, не больше, чем буквы, собранные в случайно имеющим смысл порядке. Но его глаза оттаивают — в них больше жизни, и Брюс выдыхает про себя.
— Идём, — говорит он мягко, прижимается губами к щеке, и под его прикосновения Джокер перестаёт напоминать слишком туго натянутую струну; его руки трясутся, и он опирается на Брюса, чтобы не упасть.
— Хорошо, — соглашается он покорно, совсем не похоже на себя. Брюс надеется, что это не продлится долго.
Он подаёт руку, помогает накинуть полотенце; но когда тянется, чтобы вытереть, Джокер шлёпает его по рукам и комично надувает губы, приподнимает тёмные от воды брови. Он быстро стирает капли воды с кожи, морщится, когда надавливает на синяки слишком сильно, и проходит мимо Брюса к зеркалу, едва заметно покачивая бёдрами.
Это не навсегда; именно сейчас Брюс понимает это как никогда остро, глядя, как Джокер подмигивает ему в отражении, вытирая полотенцем волосы. Рано или поздно ему придётся или закончить всё — под рёбра впивается тонкая острая игла — или. Брюс не хочет думать про «или». Он прижимается к Джокеру грудью, кладёт ладони на бёдра и не удивлён, когда тот выворачивается из-под рук, разворачивается лицом.
Каждое его прикосновение — словно клеймо; на шее горит огнём укус, Джокер прижимается приоткрытым ртом к плечу, и его ладони ложатся на грудь, скользят ниже, короткие ногти оставляют мгновенно заполняющиеся красным царапины.
Возбуждение коротко хлещет по нервам, и Брюс подчиняется правилам игры — он притягивает Джокера ближе, так, что между ними почти нет свободного пространства, сминает его губы в поцелуе, не стараясь сдерживаться. С Джокером ему никогда не надо сдерживаться; Брюс знает, что получит в ответ и не вздрагивает, когда Джокер кусает его, коротко и резко, не давая времени отстраниться.
— Дыши, Брюси, — шепчет он в губы и ухмыляется, обнажая зубы, — Ты говорил что-то про постель.