Рассветный вальс

      Вдохнув прохладный ночной воздух, Александр оперся на перила. Хотел взъерошить волосы, но передумал: привык, что всё в образе его должно быть идеально. Близорукими глазами он оглядел ночной Петербург и по привычке нащупал лорнет в рукаве. Усталость последних дней давила, закручивалась в водоворот разноцветных платьев и блеск орденов на мундирах. Пестрела, скользила, мутила… Александр, легко покачнувшись, закрыл глаза и сжал перила. Музыка, пусть и приглушённая, неприятно ухала, отдаваясь в затылок. Александру казалось, что вот-вот ночные тени побелеют, выцветут и…       И он упадёт.       А может, и хорошо бы упасть? И весь мир вокруг остановится и потухнет. Никакой ответственности, никакого волнения, никакой ненависти — ничего. Только глухая и тёмная пустота.       — Ваше императорское величество… — неожиданный шёпот коснулся уха, но Александр бессильно махнул рукой.       — Нас здесь никто не услышит, — пробормотал он и, оглянувшись вором или ещё каким преступником, добавил: — и не увидит.       Багратион на это лишь рассмеялся, оперся на перила рядом с Александром, и на некоторое время воцарилась приятная тишина. Как Александру не хватало именно такой тишины! Такой, чтобы не думать ни о чём, чтобы ничего не бояться… Чтобы было просто спокойно…       — Это хорошо. — И Багратион сразу сделался спокойнее, бесконечное напряжение словно наконец отпустило его: плечи расслабились, а лицо просветлело. — Устал?       — Так… — Александр неопределённо мотнул головой, немного театрально, но всё ещё ни разу не взглянув на Багратиона. — Пойдёт.       — Саша? Со мной ты можешь не притворяться, — тепло сказал князь Пётр. — Это же я…       — Прости, Пётр Иванович… Я… Ты и сам знаешь, друг мой, что… А!.. — Александр снова махнул рукой, невольно ссутулился, будто бы сейчас сломается, как испорченная механическая кукла.       — Знаю, родной, знаю, — кивнул Багратион мягко, осторожно сжимая пальцы Александра, безжизненным взглядом смотревшего на их руки.       Он вновь опустил глаза вниз, на ночной Петербург, дышащий летней прохладой. Александр так устал… Каждый новый день приносил ему всё больше забот и волнений, они росли, давили неподъёмным крестом. Да, крестом… У каждого был свой крест, но иногда, особенно тёмными ночами, когда сон трусливо прятался по углам, казалось, что его крест самый большой и самый тяжёлый. А может, и вовсе не один…       — Не нужно, — почти прошептал Пётр. — Прошу тебя, Саша… Не замыкайся, не давай себе потонуть в этом, хорошо? Нельзя тонуть, понимаешь? Нельзя.       — Как же мне плыть? Да и что плыть? — Александр нервно вздохнул. — Сколько не плыви, а всё равно — когда-нибудь устанешь… Я… я тоже устал, понимаешь? Всё одно и то же, всё изо дня в день не меняется, не становится лучше, а наоборот — делается только хуже. Мне кажется, это всё зря… И что я всем на свете делаю только хуже, понимаешь?       Пётр хотел бы что-то сказать, но, нахмурившись, замолчал. Когда он так хмурился, он особенно походил на скалу. Да… Он — скала или даже гора… Сильный, непоколебимый и твёрдый, только глубоко внутри — живой, как бывает живой скала, из которой бьёт родник. Живой и трогательно ранимый.       — Неправда. У тебя на плечах такой груз… Такой… Такой…       И оба подумали про крест.       — Пётр… — Александр впервые назвал его просто по имени, посмотрев, но почти тут же отвёл взгляд. Привычно спрятался от всего мира и прежде всего от самого себя. Но от Багратиона не смог.       Пётр обнял Александра, крепко прижимая к себе и не давая высвободиться.       — Ты не один, Саша, — прошептал он. — Обещаю тебе, я буду рядом… — Коротко поцеловал в висок. — Слышишь?       — Слышу, — так же тихо ответил Александр и улыбнулся неловкою улыбкою, которую мог себе позволить только при Багратионе. Тень уныния и усталость отступили, и сразу стало легче.       — Тогда прошу. — Багратион протянул ему руку. — Ты же подаришь мне танец? — с лёгким волнением, как и всегда, уточнил он, как будто Александр когда-нибудь ему отказывал.       — Конечно. Только недолго… А то скоро хватятся…       Так они вальсировали в предрассветных тенях под эхо музыки, доносившейся из бальной залы, и улыбались друг другу. Завтра им вновь придётся быть императором и генералом, вновь придётся бороться с бесконечными делами и ноющей болью в висках. А пока они есть друг у друга, и они будут танцевать до тех пор, покуда не затихнет музыка.