Амнезия

Он тайком пробрался на винокурню. Тихо, словно ночной сумрак, он пробрался в запретные для него помещения и не знал, что делать дальше. Дышать было трудно, грудь сдавила горечь и ужасная по тяжести боль, несравнимая ни с чем. Кэйа задыхался здесь. Кэйа пришел попрощаться. У Кэйи не было других вариантов. Из сумрака выступают бледные тени, и, в этом большом солнечном доме, который когда-то принадлежал и ему — осталась лишь зыбкая дымка, лишь холодный туман воспоминаний-призраков, которые вызывали комок в горле и мурашки на теле. И все же этот дом эфемерный приют посреди такого далёкого лета, словно маленький огонек, который уже никогда не согреет. Кэйа в последний раз пробрался в дом Дилюка, чтобы в последний раз взглянуть на их когда-то общий остров беспечности и веры, среди океана лживого и жестокого беспокойства. Но теперь это место навсегда пропитано одиночеством, болью, предательством и потерей. Кэйа тайком пробрался на винокурню. Туда, где все вещи когда-то были согреты их общей любовью, туда, где все вещи когда-то были согреты их общей заботой. Но где Дилюк теперь? Альберих его ждал, искал в надежде поговорить, но тот исчез, оставив лишь шлейф из фантомной боли. Кэйе так холодно здесь, без него. Его сердце — заколоченный дом, который теперь пуст и полуразрушен. Но все же ему достаточно было бы знать, что Дилюк где-то есть, да лишь иллюзия близости — вот и всё, что ему теперь действительно хотя бы было нужно. Все что ему позволено иметь. Когда-то здесь было просторно и тепло, а сейчас, словно все деревья вокруг застыли и покрылись инеем, а парализующий холод заполнил все щели дома. Но Кэйа каждый раз закрывает глаза и возвращается туда, где качается ветер на старых детских качелях, а смех эхом отражается от разрисованных стен. Кэйа возвращается обратно в свою квартиру. Нет, вовсе не домой. Во временное пристанище его избитой души и кровоточащего сердца. Здесь же все пропитано тоской и его бессилием и отчаянием. А ещё запахом медикаментов. Кэйа улыбается и закрывает глаза — теперь ему известно средство против бессилия и его проклятого состояния. Он подходит к шкафчику и вынимает флакон с белой жидкостью. Осталось лишь ещё несколько капель, чтобы ускорить его агонию, несколько капель, чтобы впасть в полную амнезию… Когда-то он раз за разом приходил на винокурню, но каждый раз его встречал пустой дом и люди, выгонявшие его по приказу хозяина.А ведь он долго надеялся и верил, что они смогут все вернуть назад, что проявятся линии на истлевшей бумаге, вернется утраченный со временем смысл его существования, проступят слова. А там, где бури безжалостно сломали все деревья, пробьется на их сухих ветках молодая и ещё зелёная листва. Кэйа долго ждал и пытался все же найти Дилюка, поговорить с ним, объясниться, рассказать всю правду. Альберих улыбнулся краешкем губ, впрочем, теперь для него правда не так уж важна, ведь больше никто на свете не вспомнит её и не узнает, ведь ее хранитель покинет свое бренное тело, а оно лишь символ, лишь опознавательный знак. Но, Кэйа уверен, он все равно будет рядом с Дилюком, хоть символ его будет давно уже мёртв. Кэйа открывает флакон и делает последний большой глоток. Вкуса почти не чувствуется, лишь кончик языка слегка покалывает. Ложится на смятую постель и закрывает глаза. Ему хочется безмятежно плыть, не открывая их, над горизонтом, омытым слезами собственного бессилия. Он наконец может навсегда затеряться в сумеречных небесах, в его милосердных туманах амнезии. А под веками, до самого конца, все стоял образ, выжженный временем и всей его никому незримой любовью. Образ того, кто вернётся через три дня и узнает леденящую душу новость об одном капитане кавалерии, который не справился и предпочел забыть. А в доме, в котором ещё будет витать аромат его парфюма, Дилюк найдет письмо, но окончательно потеряет себя. « Ты, может быть, спросишь меня, зачем ты так, что случилось? Да так, ничего~, просто вдруг резко похолодало. А ещё мне, как назло, вчера лето тёплое-тёплое снилось и ты. Помнишь те лилии, что я вплел в твои алые локоны? Проснулся, а солнца как не бывало. И тебя нигде нет. Я все чаще, не мигая, смотрю в незримую точку, все чаще мой нетронутый завтрак остывает.Все чаще обо мне беспокоятся люди и просят отлежаться, вдруг я простужен. Но нет, я не болен, я лишь вспоминаю, зачем же я здесь. Ох, когда-то мой бумажный кораблик хотел покорить океанские волны. И где искать теперь берег, и как всю мою обречённость существования хоть каким-нибудь смыслом наполнить? Ведь тебя рядом нет. Но мне бы в молодую траву на окраине того леса, помнишь, как мы ловили стрекоз? Под солнце бы лечь и не думать о неразрешимом и о тебе в том числе. Но тут, без тебя, это солнце, — сплошные ожоги, а вокруг все словно под холодным компрессом. А я все чаще подставляю дождю лицо и ладони, чтоб он смыл с меня грязь и это состояние, словно он способен на чудеса. Но а я будто бы в коме с того самого момента, и я совершенно не помню, зачем же я все ещё здесь. Я все время был равно открыт счастью и боли, но кровь моя все ещё ровно пульсирует в венах. А зачем? Для кого? И я все мечтаю, что выйду на волю в этом городе свободы и беспечного ветра, что выберусь, что смогу, что я справлюсь, но я лишь рисую на собственных тюремных стенах. Нет, я помню отлично, чудес не бывает, но я всё ещё притворяюсь, словно я живой. И лишь только одна вещь меня все ещё невероятно сильно удивляет: Я ещё здесь. А зачем? И для кого?»