Очень маленькие наследники

Как и у всех детей, его жизнь началась с сарая. По крайней мере, та её часть, что отпечаталась в его голове, застыв навеки в виде воспоминаний.        Он отличался от других детей. Высокий, скуластый и темноглазый, мальчишка привлекал к себе внимание. К сожалению, в правиле не было исключений: как только другие дети понимали, что вы другой, вы больше никогда не были одиноки. Очень быстро мальчик понял, что более взрослых и рослых детей следовало опасаться: они были не менее жестоки и опасны, чем взрослые, временами появляющиеся в загоне. Правда, от взрослых детей можно было спрятаться — в шесть мальчик научился непревзойдённо сливаться с местностью. А вот взрослые, которые взрослые, были неминуемой катастрофой.        Приходили они редко — обычно тогда, когда ночью не было луны. Коренастые, с тощими конечностями невиданной длины, они загоняли детей в клетки — группами, поодиночке — и тащили в Белую Тюрьму: так дети за глаза называли длинное приземистое здание, словно вросшее в каменистую почву. В Белой Тюрьме их держали недолго: хватали, сжимали крепко, до хруста костей, что-то измеряли, взвешивали, писали и считали. Делали уколы — так назывались процедуры, во время которых в тело вводились тонкие игры с чем-то жгучим. Длиннорукие называли это лекарством; мальчик знал, лекарство — это зло. После него мутилось сознание, а съеденные в обед овощи так и просились наружу. Мальчик ненавидел лекарства, и иглы, которые их переносили, и Длинноруких, которые приносили иглы. Но ничего поделать с этим не мог, ведь он был всего-лишь маленьким ребёнком — одним из целой сотни, что обитали на этой ферме.        Было ещё кое-что, что заставляло напрягаться. В загоне не было детей старше определённого возраста. Как только они появлялись, появлялись и Длиннорукие. Повзрослевшие дети уносились ими в Белую Тюрьму — чтобы больше никогда не вернуться. Они и правда не возвращались. Мальчик не знал, что делали с этими детьми — может, убивали, а может, переводили на другую ферму: если верить словам Длинноруких, что он однажды подслушал, таких детских ферм было много, больше, чем он смог бы сосчитать.        В любом случае, его интересовало лишь то, куда девались эти дети. Мальчишка был любопытным, как и все дети этого возраста, если уж на то пошло. Ему было семь — так сказали Длиннорукие. Мальчик не мог проверить, правда ли это, ведь он не умел считать. В любом случае, зачем взрослым врать в этом?        Пока у него были другие заботы. Другие мальчишки, кажется, разгадали секрет его незаметности. По крайней мере, принцип сливания с ветошью перестал быть действенным. Теперь мальчик вынужден был каждый день буквально выдираться из недружелюбных ловушек. Все дети были довольно жестокими по своей природе, но самыми отбитыми становились те, кто получал хоть каплю власти в своей группе. Их было двое — и они любили мутузить более младших, гоняя их по всему загону. Тогда мальчик и научился лазать так высоко, как только было возможно. Устроившись на толстой ветке, он, скрытый листвой от ищущих взглядов, думал о своём или спал, если не удавалось выспаться ночью. Тогда то его и обнаружил один из Длинноруких.        Когда вас хватают, вытаскивая из клетки, это не страшно. Вы ожидаете этого, ведь в клетку сажают как раз для того, чтобы вытащить из неё, но в другом месте. Когда же мальчика схватили прямо с дерева, его инстинкты, задремавшие было, встрепенулись с диким воплем. Мальчик задёргался, рванулся вперёд — и Длиннорукий явно не ожидал такого сопротивления, а потому удивлённо разжал хватку. И это стало роковой ошибкой, ведь ребёнок всё ещё находился на дереве.        ШМЯК!        С глухим смачным ударом он упал на землю. Другие дети, привлечённые было криками, тотчас разбежались кто куда. Молча, но очень быстро Длиннорукий ворвался в загон и склонился над покалеченным мальчишкой. На ферме были суровые правила: никаких убитых детей. Сломанные, они всё ещё представляли интерес, но только если были живыми. К вящему облегчению Длиннорукого, мальчишка выжил. Он был ранен, очень сильно ранен — металлический запах крови распространился вокруг, — но грудная клетка вздымалась, а значит, жизнь всё ещё теплилась в тщедушном тельце.        Аккуратно переложив ребёнка в заготовленную для подобных случаев клетку, Длиннорукий отнёс его в Белую Тюрьму. Там мальчика отмыли от крови и вылечили — об этом происшествии стали напоминать лишь шрамы, оставшиеся на лице. Почему-то многих пугают подобные отметины. Если у вас когда-нибудь были шрамы, вы должны понимать, что всеобщее внимание вам обеспечено. Так и случилось с мальчиком — после возвращения в загон другие дети начали проявлять к нему особое внимание. Старшие теперь безошибочно отыскивали мальчишку среди кучи других грязных и темноволосых пацанят — ещё бы, с такой то приметой! Мальчишка возненавидел своё лицо. И на деревья перестал лазать, ведь по секрету ему сообщили, что это, вообще-то, большое везение — выжить после падения с такой высоты.        Такая нерадостная жизнь продолжалась недолго. Очередное безлунье — и снова загон посетили Длиннорукие со своими клетками. Некоторые прятались — их находили, хватали и жестоко швыряли в клетки, не заботясь о синяках, которые могли появиться на детской коже. Мальчик же покорно зашёл в клетку сам. Он не раз проходил эту процедуру и не видел смысла в сопротивлении. Зачем раздражать тех, кто всё равно сделает то, за чем пришёл?        Длиннорукий благосклонно посмотрел на послушного ребёнка, его клетку закрыли очень деликатно и не менее аккуратно погрузили в тележку. В Белой Тюрьме их вновь обмерили, обвесили, напоили чем-то горьким и вязким, сделали пару болючих уколов. Мальчик свернулся в калачик на дне клетки — ему всегда было сонно после лекарства, но сегодня желание поспать казалось непреодолимым. Веки словно натёрли песком. Они то и дело закрывались, и в конце концов ребёнок не смог противиться чарам Гипноза.

***

Пробуждение выглядело сумбурным. Мальчик по привычке перевернулся на другой бок, в полусонье пытаясь нащупать бок соседа — по ночам на ферме холодало, и дети, забыв на время о жестокости, спали дружной спрессованной кучкой. Однако рядом не чувствовалось чужого присутствия, а пол рядом был холодным и металлическим, что означало лишь одно — он всё ещё был в клетке.        Мальчик приоткрыл глаза и сел. Он и правда был не на ферме. Сумрачная комната покачивалась, будто её лихорадило. Все углы вокруг были заставлены клетками. Дети в них, казалось, смирились с судьбой: кто-то спал, кто-то лежал на боку, безучастно глядя прямо перед собой, кто-то тихонько напевал что-то под нос. Все они казались незнакомыми нашему мальчишке, поэтому он даже не пытался ни с кем заговаривать.        «Так вот куда попадают пропадающие дети!» — догадался он и вновь опустился на дно клетки. Комнату продолжало потряхивать, мерные движения туда-сюда создавали убаюкивающий ритм, которому хотелось подчиниться. Мальчик вновь задремал; во сне он видел много ярких и сочных картинок, некоторые из них он бы не отказался увидеть и в реальности. Но увы — его реальность была жестока к маленьким детям.

***

Движения комнаты назывались качкой, а само помещение — каютой. Так говорили Длиннорукие, что пришли покормить их. Мальчик не заговаривал с ними, лишь аккуратно подслушивал взрослые разговоры, притворяясь спящим.        Еда оказалась вкусной — куда вкуснее той, что давали им на ферме. Многие дети отказались есть, судя по их зелёным лицам, им было дурно. Мальчик же с удовольствием перекусил овощным салатом и ещё чем-то, напоминающим длинные жёлтые нити, сплетённые в косички — кажется, это называли сыром. Длиннорукий, пришедший забрать посуду, глянул на его аппетит с явным одобрением и незаметно подложил в клетку ещё одно яблоко, когда проходил мимо. Вкусная еда наполнила жизнь красками — не такими яркими, как во сне, но всё же достаточно оптимистичными. Мальчик сел, опершись о прутья решётки, и более внимательно оглядел других детей. Некоторые всё ещё боролись с тошнотой, пара пацанят, последовавшие примеру нашего мальчика и плотно пообедавшие, также разглядывали всё вокруг. Они кидали опасливые взгляды на мальчишку, словно побаивались его. На вид они были куда младше нашего героя.        Качка продолжалась ещё долго. Так долго, что практически все обитатели каюты к ней привыкли. И, по закону подлости, как только это произошло, за ними явились. Существа, похожие на Длинноруких, но явно не Длиннорукие, деловито погружали клетки на специальные тягловые телеги, после чего спускали их на пирс. Мальчик впервые видел столько воды. Вздымаясь волнами, она гневно шуршала, разбиваясь о бока пирса, а дети, запертые в клетках, обмирали всякий раз, как крупные потоки воды пытались забраться по деревянным настилам к их ненадёжным тюрьмам. Как и положено на фермах, ни один ребёнок не умел плавать.        А дальше… дальше начался настоящий ад. Их долго везли на огромной телеге, куда поместились все-все клетки. Вокруг стоял туман, было холодно и неуютно. Мальчик видел, как пугливо прижимались остальные к решёткам, и ему самому было не по себе. Настолько, что когда телега остановилась, и новые Длиннорукие принялись бесцеремонно вытаскивать детей из клеток, он запаниковал и выскользнул из ворвавшейся к нему руки. Длиннорукий, пыхтя, придавил его к прутьям и крепко сжал, подавляя сопротивление. Сморщенное беззубое лицо скривилось, а мелкие узкие глаза злобно опалили его взглядом.        Освобождённых детей отнесли в здание, похожее на Белую Тюрьму, с одним лишь исключением — оно не было белым. Обветшалые серые стены навевали тоску, а куча снующих туда-сюда взрослых, многие из которых выглядели настоящими монстрами, вызывали настоящий ужас. Мальчик стоял в толпе дрожащих сверстников и старался дышать как можно ровнее, когда чьи-либо взгляды сходились на нём. Он ничего не понимал, и непонимание вызывало ещё большую волну паники.        Длиннорукие разбили их в длинную шеренгу по одному, надели на ноги металлические колечки с гравюрами-глазами. От колечек шла припаянная железная цепь. Она неприятно оттягивала лодыжку и гремела при ходьбе. Мальчик подумал, что с таким украшением убежать будет довольно сложно. Значило ли это, что их не будут держать в загоне?        Как оказалось — нет. Цепи предназначались для другого, а именно — для того, чтобы никто не мог сбежать из этой Адской Тюрьмы. Длиннорукие сновали вокруг, подгоняя их вперёд, и мальчик слышал, как те, что заходили за угол, истошно вопили, забывая о самом главном детском правиле — быть как можно тише. Правда открылась тогда, когда мальчик и сам завернул за зловещий угол.        Здесь было намного теплее. Большие печи утробно рычали, поглощая чёрные камешки-угли, которые в них кидали меленькие существа, похожие на картофелины в длинных колпачках. Здесь пахло гарью, разогретой пылью, металлом и паленой кожей — мальчик знал этот запах: однажды Длиннорукий, который ухаживал за деревьями, попал под молнию, и то место ещё долго воняло его поджаренной кожей.        Цепь натянулась, не давая чуть-чуть приостановиться и присмотреться. Мальчик споткнулся, чуть не упал от неожиданности, но его придержали. Сильная рука схватила его за голову, когти впились в кожу на затылке. Шею опалило жарким дыханием, а в следующее мгновение боль потопила маленькое тельце. Мальчик не знал, что с ним делали, но он закричал — истошно и обиженно, не предполагая, что может быть настолько больно. Он рванул было вперёд, но лапища держала крепко, а когти предупредительно сжались, не отпуская. Прошла, казалось, целая вечность, когда боль приутихла, а хватка ослабла. Его отпустили, легонько подтолкнули в спину. Цепь снова натянулась, и мальчик слепо побрёл вперёд, не видя дороги. Видимо, это бросалось в глаза — рядом послышался грузный топот больших шагов. Снова чьи-то когти цапнули его за плечо, но уже более аккуратно и осторожно. Они вели, подталкивая к правильному направлению, и мальчик полностью положился на них.        Их отвели в другое крыло здания. Здесь было более обжито — стены окрашены в нейтральный лиловый цвет, с непременным атрибутом — многочисленными глазами, вырезанными на каменной поверхности. Усталых и больных детей развели по комнатам — по четверо в каждую. Сокомнатниками мальчика стали трое светлых и голубоглазых пацанёнка. На знакомство сил уже не было. Забравшись на кровати, мальчишки тотчас погрузились в глубокий сон, не зная, что он был не совсем естественным — просто после клеймения в комнатах будущих воспитанников обильно распыляли специальные благовония, для того, чтобы дети, усталые и испуганные болью, быстрее заснули и оттого — выздоровели.        Их не трогали ещё пару дней после. Детей загружали обильной едой и внимательно следили, чтобы они не чесали полученные клейма. Тех, кто настырно продолжал чесаться даже после окрика, украшали Воротником, попросту закручивая длинную пластмассовую пластину вокруг плеч. Особо непослушным надевали специальные курточки, в которых не было разрезов для рук, и малышам приходилось терпеть зуд, сцепив зубы.        Но всё когда-нибудь кончается. Прошла чесотка, шрамы переболели и загрубели. Тогда детей вновь согнали вместе. Помня о пережитом, ребята были более чем напряжены. Однако больно больше не делали. Раздев всех догола — и девочки, и мальчики были вместе, ибо в этом возрасте они ещё не понимали, что к чему, — долго обмывали под сильной струёй из длинного шланга. Потом раздали чистую одежду. Нашему герою достались серая рубашка, явно бывшая когда-то чьей-то, и коричневые замызганные штаны, которые тоже перетерпели не одного хозяина.        Взрослый, что раздавал вещи, указал на коридор, в котором ярко горели лампы. Там сидел другой взрослый, который заведовал странными длинными штуками, похожими на ремешки.        — Моно, — монотонно пробубнел он, закрепляя ремешок на шее мальчика.        Новоназванный озадаченно прошёл дальше, повинуясь указаниям. Нашейник чуть сжимал горло и приносил небольшой дискомфорт. Наверное, так и чувствуют себя животные, помеченные человеческой собственностью — неуверенно и неуютно. Впрочем, вскоре нашейник нагрелся и практически слился с кожей, став абсолютно незаметным. И мальчик, которого теперь звали Моно, и вовсе забыл о его присутствии.        Теперь жизнь детей стала куда более насыщенной. Часть из них, получившая нашейники, была переведена в другое здание. Мощное и монументальное, оно имело высокий каменный забор по всему периметру. Здесь не росли деревья, за забор никак нельзя было попасть, и детей никто не ограничивал в передвижении по зданию. Привычных Длинноруких сменили грузные свиноподобные монстры. Раз в день они собирали всех своих воспитанников в одной из светлых комнат и обучали разным премудростям — счёту, письму, грамматике и точным наукам, домоводству и, конечно, религиозной эстетике: каждый в этом мире должен был знать про могущество и неуязвимость Всевышнего Ока.        Моно внимательно слушал взрослых, стараясь не особо выделяться из детской толпы. Чужие взгляды напрягали его всё сильнее с каждым новым днём. Дети взрослели, и их нетерпимость к иным росла вместе с ними. Моно же терпеть не мог, когда разглядывали его шрамы — ему казалось, что взгляды других сразу же наполнялись отвращением к маленькому уродцу, которым он представлял себя.        Однажды, гуляя по зданию, он наткнулся на мусорное ведро, полное пакетиков из-под картофельных гренок — столовая Повариха выкинула их, когда очищала холодильники от просроченных запасов. Моно осторожно подцепил один из пакетиков и вытащил из кучи мусора. Отчаянная мысль пришла ему в голову.        Забежав в кабинет трудовых дисциплин — здесь их обучали правильному обращению с разными повседневными вещами вроде вилок и ножей, — Моно взял один из ножичков и пристроился на крайнем от двери столике. Закусив губу, он вырезал на пакетике две небольшие дырочки, достаточные, чтобы глаза могли сквозь них видеть. Напялив пакетик на голову, он остался доволен — тот тщательно закрывал его лицо, а точнее, ужасные шрамы, которые уже не раз становились объектами сплетен.        Наставники странно смотрели на него, но замечаний не делали. Видимо, посчитали, что свои причуды есть у каждого. Дети сначала пошушукались, насмешливо хихикая всякий раз, как замечали его рядом, но потом привыкли к этому необычному головному убору и перестали обращать на него внимания. А Моно был доволен. Преисполнившись благодарности к Поварихе, что предпочитала выкидывать мусор на территории здания, а не уносить куда подальше, он даже изъявил желание помочь на кухне, но старая монстриха его рвение не оценила, отчего-то разозлилась и со злобным рыком выгнала из своих владений. Ну и ладно. И Моно вприпрыжку направился к библиотеке — он уже сносно читал по слогам и собирался больше узнать о мире, в котором ему предстояло жить.        На данный момент мальчику почти исполнилось девять.